Николай Гумилев - Вера Лукницкая

Первое, почти туристическое, путешествие Гумилева отразилось в его ранних стихах.

Кроме того, поездка в Египет, как рассказывала Ахматова, сняла опасность самоубийства: в будущем, несмотря ни на какое подавленное душевное состояние, если таковое было, Гумилев никогда больше не возвращался к этой мысли.

Несмотря на то, что реализовать поездку так полно, как мечтал Гумилев, он не смог, тем не менее было потрясение от наконец-то увиденного, снившегося ему с детства и оказавшегося доступным, благодаря его целеустремленности. Мечта сбылась. На смену явилась жажда Африки... Вечная, никогда не утолимая жажда. И после каждой следующей поездки она все больше обострялась. Он мечтал об Африке и в период войны, когда был на фронте, и за границей, куда попал после февральской революции, и даже в 1921 году в Петрограде... Это не то, не совсем то, что обычно называют его любовью к экзотике.

У каждого творца свое измерение. У Гумилева оно трехмерно. Это - его стихи, проявление своего "я" в войне и его Африка - одно из трех составляющих мир души поэта. Так же, как он - поэт, воин, он путешественник, не только исследовавший малоизвестные земли и народы, но и непревзойденно воспевший их.

Поздней осенью, вернувшись из путешествия, Гумилев поселился в Царском, в доме Георгиевского на Бульварной улице(ныне Октябрьский бульвар), куда в его отсутствие успела переехать семья, состоявшая к тому времени из родителей, сестры, А. С. Сверчковой, с дочерью и сыном, брата, который вскоре женился и формально жил в Ораниенбауме, а фактически почти все время - в Царском...К сожалению, дом не сохранился. На этом месте построено новое здание под No 37.

Отложил издание "Жемчугов" и занялся фантастической повестью о современной жизни.

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

26.11.1926

АА: "Впоследствии, вплоть до 1914 года, несколько раз возвращался к этому замыслу, но повести так и не написал".

Из писем Брюсову (от 15.12. и 19.12.1908) "...У меня намечено несколько статей, которые я хотел бы напечатать в "Весах" в течение этого года. Не взяли бы Вы также повесть листа в 4,5 печатных. Она из современной жизни, но с фантастическим элементом. Написана скорее всего в стиле "Дориана Грея", фантастический элемент в стиле Уэллса. Называется "Белый Единорог".

Кстати, нельзя ли поместить в каталоге "Скорпиона" заметку, что готовится к печати моя книга стихов под названием "Золотая магия". Это вместо "Жемчугов"..."

"Я много работаю и все больше над стихами. Стараюсь по Вашему совету отыскивать новые размеры, пользоваться аллитерацией и внутренними рифмами. Хочу, чтобы "Золотая магия" уже не была "ученической книгой", как "Ром. цветы"...

Я безумно заинтересован "Основами поэзии"".

Вернувшись в Царское, Гумилев познакомился с писателем Сергеем Абрамовичем Ауслендером и вместе с ним поехал с визитом к Вячеславу Ивановичу Иванову на знаменитую "башню". Так называли квартиру Иванова на Таврической улице, 35, расположенную на верхнем, седьмом этаже дома и выходившую на Таврический дворец и сад. Там, на знаменитых "средах", и произошла первая встреча Гумилева с Вяч. Ивановым - теоретиком символизма; встреча, о которой он мечтал давно.

На "башне" Гумилев читал стихи и имел успех.

Вспоминает С. А. А у с л е н д е р:

"С этих пор начался период нашей настоящей дружбы с Гумилевым, и я понял, что все его странности и самый вид денди - чисто внешние. Я стал бывать у него в Царском Селе. Там было очень хорошо. Старый уютный особняк. Тетушки. Обеды с пирогами. По вечерам мы с ним читали стихи, мечтали о поездках в Париж, в Африку.

Заходили царскоселы, и мы садились играть в винт. Гумилев превращался в завзятого винтера, немного важного. Кругом помещичий быт, никакой Африки, никакой романтики.

Весной 1909 года мы с ним часто встречались днем на выставках и не расставались весь день. Гуляли, заходили в кафе. Здесь он был очень хорош как товарищ. Его не любили многие за напыщенность, но если он принимал кого-нибудь, то делался очень дружественным и верным, что встречается, может быть, только у гимназистов. В нем появлялась огромная нежность и трогательность".

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

13.03.1926

АА была у Кардовских а Москве. У них было много народу. Смотрела портрет Гумилева, говорила обо мне и просила Кардовскую позволить мне его сфотографировать, когда я буду в Москве. Смотрела ее альбом. Выписала оттуда стихотворение Н. С., а другое - то, которое принадлежит Н. С., но вписано в альбом АА, - не посмотрела даже - "стыдно было..." Записала первые строчки стихотворений Анненского и Комаровского, вписанных ими в альбом. Я спросил, не узнавала ли она о воспоминаниях Кардовской о Гумилеве. АА ответила, что Кардовская ничего - абсолютно ничего не помнит - дат и т. п. Но что обещала вспомнить и рассказать мне - или Горнунгу (АА направила Горнунга к Кардовской).

Лукницкий и Горнунг, собирая материалы о Гумилеве, всегда обменивались находками. Так было и в этот раз: Горнунг побывал у Делла-Вос-Кардовской и вскоре привез Павлу Николаевичу запись ее воспоминаний.

Вспоминает художница О. Л. Д е л л а - В о с-К а р д о в с к а я:

"Николай Степанович вернулся из Парижа весной 1908 года и до своего путешествия в Египет поселился у родителей в Царском Селе. О нас он узнал от своей матери и выразил желание познакомиться. Знакомство произошло 9 мая, в день его именин. С тех пор мы начали с ним встречаться и беседовать. Обычно это бывало, когда он выходил на свой балкон. Так продолжалось до нашего отъезда за границу.

В ту осень в Петербурге была сильная холера, и мы задержались за границей до октября месяца. Вернувшись, мы узнали, что Гумилевы переехали на другую квартиру, на Бульварной улице. В это время умер отец Николая Степановича. Поскольку верхний этаж пустовал, я устроила в нем свою мастерскую и студию, где преподавали мы с мужем. В этой мастерской впоследствии и был мной написан портрет Николая Степановича...

С осени возобновилось наше знакомство с семьей Гумилевых. Николай Степанович сделал нам официальный визит, а затем мы довольно часто стали бывать дуг у друга. Он любил визиты, придавал им большое значение и очень с ними считался...

...Приблизительно в этот период Николай Степанович написал в мой альбом посвященное мне стихотворение, а также акростих в альбом нашей дочери Кати.

...Мысль написать портрет Николая Степановича пришла мне в голову еще весной 1908 года. Но только в ноябре я предложила ему позировать. Он охотно согласился. Его внешность была незаурядная - какая-то своеобразная острота в характере лица, оригинально построенный, немного вытянутый вверх череп, большие серые слегка косившие глаза, красиво очерченный рот. В тот период, когда я задумала написать его портрет, он носил небольшие, очень украшавшие его усы. Бритое лицо, по-моему, ему не шло...

Во время сеансов Николай Степанович много говорил со мной об искусстве и читал на память стихи Бальмонта, Брюсова, Волошина. Читал он и свои гимназические стихи, в которых воспевался какой-то демонический образ. Однажды я спросила его:

- А кто же героиня этих стихов?

Он ответил:

- Одна гимназистка, с которой я до сих пор дружен. Она тоже пишет стихи...

Стихи он читал медленно, членораздельно, но без всякого пафоса и слегка певуче.

Николай Степанович позировал мне стоя, терпеливо выдерживая позу и мало отдыхая. Портрет его я сделала поколенным. В одной руке он держит шляпу и пальто, другой поправляет цветок, воткнутый в петлицу. Кисти рук у него были длинные, сухие. Пальцы очень выхоленные, как у женщины"24.

В 1908 году н а п и с а н о:

Январь - стихотворения: "Основатели" ("Ромул и Рем взошли на гору"...); "Манлий" ("Манлий сброшен..."); "Моя душа осаждена... " ; "Камень" ("Взгляни, как злобно смотрит камень...") ; "Больная Земля" ("Меня терзает злой недуг...") ; "Я уйду, убегу от тоски...".

Конец января - начало февраля: "Андрогин" ("Тебе никогда не устанем молиться..."); "Поэту" ("Пусть будет стих твой гибок..."); "Под рукой уверенной поэта...".

Середина февраля - рассказ "Дочери Каина; стихотворение "На пиру" ("Влюбленный принц Диего задремал...").

Начало марта - "Одержимый" ("Луна плывет, как круглый щит...").

Середина марта - "Анна Комнена" ("Тревожный обломок старинных потемок...").

Начало апреля - "Выбор" ("Созидающий башню сорвется..."); "Колокол" ("Тяжкий колокол на башне..."); "Завещание" ("Очарован соблазнами жизни...").

Весной написаны рассказы: "Скрипка Страдивариуса; "Принцесса Зара"; "Черный Дик"; "Последний придворный поэт".

До середины апреля - заметка "Два салона".

До середины июля - "Варвары" ("Когда зарыдала страна...").

До декабря - стихотворения: "В пустыне" ("Давно вода в мехах иссякла..."); "Правый путь" ("В муках и пытках рождается слово...").

Середина декабря - закончена повесть "Белый единорог" (рукопись утеряна), стихотворение "Охота" ("Князь вынул бич...").