Одним ангелом меньше - Татьяна Рябинина

— А что, больше нигде в городе ямы не засыпают? — взвился Самохвалов, отбрасывая заключение.

Чешенко аккуратно и неторопливо вложил листок в папку и в упор посмотрел на Самохвалова. Он ничего не говорил, только смотрел, словно видел сквозь него обшарпанную стену. Андрей закусил губу и так сжал кулаки, что ногти впились в ладони.

— Ну? — через некоторое время поинтересовался Чешенко.

— Да, я был там. Утром. Заехал, чтобы отвезти Марину на работу.

— Андрей Васильевич, яму засыпали после обеда. А вы с девяти утра до семи вечера были у себя в офисе. Исключая то время, когда ездили к Бергеру. Придумайте что-нибудь поинтереснее.

Самохвалов молчал. На его лбу выступили крупные капли, он дышал тяжело, словно только что пробежал стометровку. Наконец он открыл рот, явно собираясь что-то сказать, снова закрыл — и тут его словно прорвало:

— Да, да, я был там, был! — он говорил быстро, задыхаясь, и глаза его лихорадочно блестели. — Был там, ночью. Но я не убивал ее, поверьте мне! Я прошу вас, поверьте, я не убивал Марину! Вы можете не верить, но я любил ее, я не мог ее убить. Я…

Андрей запнулся и зарыдал — страшно, с надрывом. Чешенко налил из графина стакан воды. Самохвалов выпил воду, захлебываясь и стуча зубами о край стакана. Вздохнув глубоко, он продолжал, уже спокойнее:

— Я сказал ей по телефону, что между нами все кончено, что я не хочу ее видеть. Она плакала, просила не бросать трубку, хотела приехать и все объяснить. Вы же знаете, вы знаете про нее… Потом мне стало страшно. Я боялся, что она… что-нибудь сделает с собой. Я бы себе этого не простил. Я звонил, но… Тогда я решил поехать к ней, просто чтобы убедиться, что с ней все в порядке, может, поговорить спокойно. Но ее не было дома. Было уже начало третьего. Я сидел в машине. Долго сидел. Я решил дождаться ее. И вот увидел, как она идет. Хотел уже выйти, окликнуть ее, но увидел, что за ней идет мужчина.

— С ней или за ней?

— Наверно, все-таки за ней. Но тогда мне показалось… Я подумал…

— Понятно, что вы подумали, — кивнул Чешенко. — Продолжайте.

— Я сидел и смотрел на ее окна. Но они так и не зажглись. Тогда я развернулся и уехал. Вот и все.

Чешенко быстро записал услышанное и поинтересовался, как бы между прочим:

— А почему вы не говорили этого раньше? Не успели придумать?

— Вот поэтому и не говорил, — устало и безразлично ответил Самохвалов. — Вы бы все равно не поверили.

— Логично, — согласился следователь. — Только после вашего железобетонного вранья сейчас все это звучит еще менее правдоподобно. Ладно, допустим. Покажите, где вы стояли.

Он протянул Самохвалову панорамный снимок, сделанный с противоположной стороны улицы, и тот показал на край троллейбусной остановки. От этого места до подъезда было метров тридцать.

— Снова мимо, уважаемый. Если вы стояли именно в этом месте, то из-за кустов ничего не смогли бы увидеть.

— Хорошо! — сдался Самохвалов. — Я вышел из машины и стоял почти у самого подъезда. Но когда увидел, что Марина… не одна, спрятался за угол. А потом вернулся в машину.

— Сделаю вид, что верю, — покачал головой Чешенко. — Можете описать мужчину?

— Кажется, он был одного роста с Мариной, — неуверенно начал Самохвалов. — Во что-то темное одет. Мне плохо было видно.

— Худой, толстый, молодой, старый?

— Не знаю. Средний… Вы понимаете, каково мне сейчас? Ведь это из-за меня все! Если бы не я, она не бродила бы где-то ночью. А если бы я окликнул ее, зашел за ней в подъезд, она была бы жива! И ребенок! Ведь это был мой ребенок. Или… нет?

— Распишитесь. На каждой странице, — словно не слыша его, сказал Чешенко и кивнул конвоиру: — Можете забирать.

Не успел Самохвалов дойти до двери, как зазвонил телефон.

— Черт! — выслушав, сказал Чешенко. — Тащите его сюда!

Эта девушка встретилась мне совершенно случайно. И совершенно неожиданно. Она стояла у журнального стенда на Сенной и лениво перелистывала яркие страницы. Так же лениво поставила журнал на место и пошла по направлению к Садовой. Пройдя мимо, девушка скользнула по мне равнодушным взглядом — так же как и по всем без исключения встречным. На лице ее читалось такое чудовищное самодовольство, такая любовь к себе, замечательной, и уверенность в своей красоте, что мне стало не по себе. Но самым ужасным было то, что она как две капли воды походила на Ладу. Та, у парка Победы, была гораздо старше. Такой Лада стала бы годам к тридцати. Но эта… Эта была Ее ровесницей или даже чуть моложе.

Те же вьющиеся светлые волосы. Те же надменно прищуренные серые глаза под тонкими бровями вразлет. Те же высокие породистые скулы… И та же жесткость, стремление во что бы то ни стало подчинить жизнь себе, схватить ее за горло!

Мне надо было зайти на рынок, сделать кое-какие покупки и ехать на Лиговский к отчиму. Он опять болел, несколько дней уже не выходил из дома. Вчера вечером позвонил и пожаловался, что кончаются продукты. Конечно, с моей стороны было просто свинством так забросить старика, все-таки он один растил меня с детских лет. Прости, папа, но придется тебе немного подождать.

Ноги уже сами спешили за девушкой. Она шла победным шагом, высоко подняв голову, и будто не замечала жадных взглядов, которыми ее провожали мужчины. Как странно… Ту мне пришлось искать по всему городу, затратив столько сил и времени. А эта встретилась сама. Когда она мне уже не нужна.

Какая все-таки безликая красота! Стандартная красивая кукла. Как можно полюбить такую? Лада ведь всегда, с первого класса, была просто хорошенькой куколкой. С такой же кукольной душой.

Любовь зла? Но это не любовь, это болезнь. А как еще сказать, когда человек захватывает тебя целиком, берет в плен душу? Когда нет сил бороться? Когда видишь, что любимая недостойна не только любви, но и просто доброго слова, но ничего, ничего не можешь с собою поделать? Ах, если бы мы любили только достойных! Она будет издеваться над тобой, унижать, а ты закроешь на все глаза. Пусть унижает, пусть изменяет, но только не прогоняет совсем. Быть хоть частицей ее жизни. Обожаешь ее — и ненавидишь. Ненавидишь ее. Ненавидишь себя. И знаешь, что не сможешь уйти. Потому что как бы ни было плохо с ней — без нее будет хуже во сто крат.

Как, ну как избавиться от этого? С Ней ушло все: надежды, мечты, радость жизни. Вся моя теперешняя жизнь — сплошная боль, боль воспоминаний. И ненависть. К той, что убила во мне душу, ведь моя душа была всегда с Ней. Лады нет. Она умерла. Как легко было убить Ее — гораздо легче, чем жить теперь.

Но Лада оказалась сильнее. Она живет где-то рядом, в каком-то соседнем мире. Она приходит, воплотившись в похожих на Нее девушек, таких же красивых, сводящих с ума своим телом, с холодным стальным взглядом.

Вот она идет. Походка от бедра, коричневое пальто развевается, волосы струятся по плечам, по спине. Еще несколько минут назад мне было легко и спокойно, и даже память, никогда неспящая память, не могла заставить меня страдать так, как раньше. Но почему тогда так гулко бьется сердце, почему кровь шумит в висках?

Девушка вошла в подъезд. Черная вывеска с золотыми буквами: «Гарант-L». Прошло полчаса, час, но она так и не вышла. Работает в этом самом «Гаранте»? Что-то не давало мне уйти, забыть.

Прошло несколько часов. Давно стемнело. Наконец она вышла и направилась в сторону метро. Пойти за ней? Несколько минут колебаний — и наконец решение. Нет, сейчас она мне не нужна. Главное, я знаю, где ее можно найти.

Спешный забег по магазинам, давка в метро, радость отчима и его жалобы на здоровье, на «страшные цены», на скуку и одиночество… Мысли о девушке, так похожей на Ладу, — как будто фоном всему. Сон — зыбкий, тревожный. «Где тебе справиться со мной!» — смеялась Лада. Полная луна пробивалась сквозь занавески и смеялась вместе с ней…

Не составило большого труда выяснить по справочной телефон страховой компании «Гарант-L», а потом позвонить туда и, прикинувшись рассеянным клиентом, узнать имя красивой блондинки в коричневом пальто. «Наверно, это Юля, — ответили мне. — Юлия Ремизова. Другой похожей у нас нет».

Из трубки повеяло могильным холодом.

«Ну что, — улыбнулась где-то рядом Лада, — ты видишь, нас много. Я не одна. Я здесь, а они — там, у вас. Они — часть меня!»

«Да, ты права. Но я не сдамся. Ты, как могла, убивала меня, мою душу, мою гордость. И мне пришлось убить тебя. Я буду искать тебя в любом обличье. Она умрет — значит, умрет часть тебя. Она считает себя королевой, любимицей судьбы? Так я убью ее в тот момент, когда она будет уверена, что судьба сделала ей очередной подарок!»

Лада испуганно умолкла.