Султана вызывают в Смольный - Данцик Балдаев

Цепляю следовой поводок, скрученный «колбаской», за кольцо ошейника и вывожу Амура из салона «линейки». Даю ему выгуляться и подышать свежим воздухом несколько минут. И мы входим в церковь. Едва добираемся до середины, как слышится чей-то крик:

— Стойте! Остановитесь! Нельзя в храм с собакой! Сейчас же уходите!

Громче всех кричит староста. Все трое тут же начинают креститься, налагал кресты и на меня с Амуром.

Я, естественно, остановился. В это время из-за алтаря, обрабатывая светлые пятна сажей, а темные — порошком алюминия, вышла Бутакова. Ее появление в алтаре вызвало у священнослужителей настоящий столбняк. Опомнившись, они закричали уже хором: «Уходите с алтаря! Женщинам нельзя! Вы осквернили наш храм!»

Борис Иванов, надеясь их успокоить, пускает в ход дипломатию:

— Вы только не волнуйтесь, товарищи попы! Сейчас собака возьмет след и мы уйдем, испаримся. И никому ничего не скажем.

— А Богу?! — возопил батюшка. — Что я, перед ликом Господним лгать буду?

Было очень стыдно, особенно за себя. Я постарше и поопытней моих товарищей, а вот о том, что в церковь нельзя заходить с собакой, а женщинам появляться в алтаре, не имел ни малейшего понятия.

Да и откуда?… В Улан-Удэ, в первом классе, за месяц до масленицы учителя велели всем нам принести из дома церковные книги и иконы. Нас построили во дворе школы, где комсомольцы уже разожгли большой костер. Хором дружно вслед за учителями мы кричим: «Религия — дурман народа! Долой попов и лам! Смерть классовым врагам!» И под эти лозунги, смысл которых большинству из нас по малолетству непонятен, поклассно кидаем книги, свитки и иконы в костер.

Прямо передо мной корчится в огне старинный фолиант в кожаном переплете с красивыми бронзовыми, а может, и позолоченными застежками. Мне так хотелось вытащить его из огня и унести. Но комсомольцы, взятыми по случаю из соседней городской бани кочергами, все подправляли «дрова». Подцепили они кочергой и книгу с застежками и бросили в середину костра. Потом молодая учительница повела нас, первоклашек, к церкви и мы, стоя у ограды, дружно по команде вновь выкрикивали антирелигиозные лозунги, швыряли в старушек снежки и палки…

Выходит, не зря меня попросили из храма. Но все равно искать преступников надо. Я медленно начал обходить здание, присматриваясь к мельчайшим деталям и под одним из окон отыскал на цоколе след скольжения обуви. Под другим — то же, а земля притоптана. Значит выкрутимся: отсюда можно запустить СРС, не нарушая церковных канонов.

Я вернулся к главному входу, спеша обрадовать Иванова и Бутакову, а они сообщили малоприятную новость. Потерпевшие отказались от своей заявки о краже и будут вынуждены доложить о происшедшем высшим церковным властям и просить их о переосвящении храма. Что ж, впредь нам наука!

…По следу Амур, изгнанный из храма, нашел на удивление весело. Словно намекал: наши отношения с богами и их наместниками его мало волнуют. Его предназначение, пусть и с моей малой помощью, — искать нарушающих заповеди.

Сначала он обнаружил опорожненные церковные копилки, ножовку и приставную лестницу. Потом вывел меня и сопровождавшего нас милиционера к интернату для «трудных» подростков на улице Аккуратова. Здесь возле забора отыскал три пустые бутылки 0,75 литра из под «Кагора». А еще через несколько минут выкопал три начатые бутылки, забросанные ветками и палой листвой.

Если богу было угодно покарать злоумышленников — Амур сделал все, чтобы их отыскать. Нам оставалось только пройти на территорию интерната и установить их имена. Но даже этого не потребовалось: троица, обокравшая Дмитриевско-Коломяжскую церковь, уже была по причине сильного опьянения посажена директором интерната в изолятор…

Он позвонил, и два молодых воспитателя привели их. Мальчишки: тринадцать, четырнадцать, пятнадцать лет. Шалые глаза, красные от церковного вина лица. Не боятся, наверное, ни бога, ни черта… Но наша милицейская форма, и особенно Амур, их явно смутили. Они без всякого приказа встали у стены, будто приговоренные…

Хотя я и передал акт о применении СРС с тремя фамилиями Борису Иванову, уголовное дело не возбуждалось. Ведь священник, прошедший, как мне сказали, за веру через Воркутлаг, отказался от заявления о краже… Так Амур не только припер к стене юных грешников, но и уберег от кары, в этот раз.

Спасло ли это их в будущем от уготованной большинству питомцев интерната ходки в зону? Заставило ли раскаяться в содеянном? Не знаю.

Дай-то бог!

КОРТЕС ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ 

Школьная история

Овчарка Кортес-Кагор — четвертая и последняя моя розыскная собака.

Кому пришло в голову добавить к традиционной кличке название популярного некогда напитка — не знаю. Приобрели Кортеса через городской клуб и закрепили за молодым проводником Василием Кузнецовым.

Но характеры кинолога и Кортеса не совпали. Для такой серьезной собаки Василий оказался слабоват. Кортес-Кагор несколько раз набрасывался на него. И спасал кинолога только «глухой» намордник на пасти пса.

В питомнике знали, что Кузнецов не ладит со своей деревенской тещей и подшучивали:

— Тебе, Вася, только любимую тещу дрессировать!

— Погоняй-ка ее через двухметровый забор, по лестнице и в лабиринте.

— Только не снимай с нее намордник, пока она не отвыкнет от своих скобарских привычек…

Шутки шутками, но было очевидно: Кузнецов боится своей собаки. И как идти с ней на происшествие, если у него перед встречей с Кортесом лоб мокрый от страха?…

Начальник питомника Никифор Федорович Горбачев не сразу нашел выход. Поначалу хотел передать Кортеса за его сверхзлобу в охранный милицейский дивизион, сторожить городскую водопроводную станцию. Но потом вдруг круто поменял решение, и отдал приказ — закрепить Кортеса за мной. В придачу к уже числившемуся за мной Амуру… Хороший психолог, Горбачев, тем самым основательно задел мое профессиональное самолюбие.

И вот я знакомлюсь с Кортес-Кагором… Средних размеров двухлетний кобель, светломастный, в холке — 63 сантиметра. Нервная система, как говорится, будь здоров, вполне сформировавшийся характер. Недостатки — чрезмерное упрямство и сверхзлоба. Но недостатки ли это в нашем деле? Я, например, очень ценю злобных, отважных собак. Такие крайне надежны в розыскной работе, особенно при задержании вооруженных преступников. Кортес-Кагор совершенно не обращал внимания на выстрелы. Продолжал работу, как будто это всего лишь комариный писк… С таким четвероногим сыщиком стоило подружиться.

Кузнецов был рад, когда от него забрали Кортес-Кагора. Он получил взамен молодую собаку с покладистым характером и приступил к ее дрессировке. Я же узнавал новые подробности биографии Кортес-Кагора. Ничего обнадеживающего там не было. И наш ветврач. Кирилл Иванович Мелузов, открыл мне одну тайну. Кортес-Кагор, оказывается откусил указательный палец своей прежней хозяйке. И лишь быстрая и квалифицированная хирургическая помощь спасла ее от пожизненного увечья.

Так началась у меня «веселая» жизнь. Заступая на дежурство в Большом доме, я выезжал на происшествия с Амуром. А когда дежурил в питомнике — занимался дрессировкой Кортеса.

Однако, прежде чем приступить к ней, я вопросил вожатых собак и всех, кто будет дежурить в мое отсутствие, три дня не давать Кортесу пищи. Ставить только бачок с водой. А чтоб не позабыли — вешаю на вольер броское объявление: «Не кормить! Балдаев». Кортес, будто прочитав его, злобно рычит на меня, оскалив зубы, бросается на сетку…

На четвертый день впервые снова подхожу к вольеру.

— Здравствуй, Кортес-Кагор! — говорю ласково. И проталкиваю через сетку кусочек мяса. Даю ему обнюхать себя, повторяю: «Хорошо, Кортес, хорошо!».

Потом оставляю его в покое. Возвращаюсь минут через пятнадцать. Снова даю небольшие кусочки мяса и еще сахара. И всякий раз повторяю одно слово: «Хорошо!»

Для вечерней кормежки у меня целый план. Сначала кидаю через ограждение в дальний угол, к лазу в зимник, кусочек мяса. Кортес устремляется к нему. В этот момент я распахиваю дверь и ставлю на землю кастрюлю с ужином. Когда Кортес бросается к пей. дверь уже на запоре. Мой изголодавшийся ученик не просто ест свою похлебку, а буквально «молотит».

Чтобы забрать пустую кастрюлю, использую тот же прием, только на этот раз бросаю в вольер кусок сахара. Не избалованный лакомствами Кортес поддается искушению. Снова успеваю открыть дверь и забираю кастрюлю. Несу ее на кухню, как трофей. В общем, итогом первого дня общения с Кортесом я был доволен.

На другой день беру глухой намордник, по сути кожаный стакан с тонкими прорезями для воздуха, и кладу туда несколько кусочков мяса. Подношу его к сетке. Кортес тут как тут — уж очень вкусный запах…