Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера (СИ) - Бергер Евгения Александровна

- Тебя больше не тошнит при виде моей груди? - спрашивает Катастрофа, когда я расстегиваю ее бюстгальтер. Говорить сложно: горло аж пересохло. Вот что значит долгое воздержание...

- Давай просто сделаем это.

- Давай.

Она ложится на кровать, и я накрываю ее своим телом.

Уже после всего, после мучительно-медленного секса, от которого я едва могу отдышаться, мы лежим в моей постели и молча глядим в потолок. Сам не знаю, что сейчас испытываю: странную смесь покоя и удовлетворения, беспокойного ожидания и восторга одновременно.

- Мне надо закурить. - Тянусь к прикроватной тумбочке и сую в рот сигарету.

- Я не люблю, когда ты куришь, - говорит Катастрофа с недовольным выражением лица. -От сигаретного дыма мне делается плохо.

- Перетерпишь. - Выдыхаю облачко дыма и гляжу в потолок.

Она пихает меня локтем:

- Эгоистичный придурок.

- От придурочной слышу.

Мы оба улыбаемся, и это так странно, неправильно... и правильно одновременно. Катастрофа закашливается, разгоняет дым руками...

- Меня тошнит, - заявляет она, и я отзываюсь.

- Надеюсь, ты не беременна?

Она опускает ноги с постели и тянется за своей одеждой. Я с удовольствием наблюдаю за плавным изгибом ее тонкой талии, исчезающей за накинутой на плечи футболкой, за маленькими ступнями, шлепающими в сторону гостиной... И улыбаюсь, когда она припечатывает:

- Как смешно, остряк. Теперь этот запах вовек не выветрится! - И снова закашливается, но, верно, только для виду.

Потом подхватывает Ангелику на руки, несет ее в мою кровать и укладывает на одеяло.

Я гашу сигарету в пепельнице.

- Мне надо ее покормить, - произносит Катастрофа, распахивая окно.

- В моей постели?

- Почему бы и нет. Она очень удобная!

Потом укладывается рядом с младенцем и дает той свою правую грудь. Маленький ротик хватает темный сосок и начинает причмокивать от удовольствия... Не могу отвести от этой картины внимательного взгляда - тугой узел в области живота стягивается еще крепче.

12 глава. Эмили

Что за умопомрачение нашло на меня вчера, я и сама толком не понимаю, только когда я увидела отчаяние Юлиана, узнавшего о потере всех его денег, во мне что -то дрогнуло... Отозвалось ноющей болью в области сердца. Заставило пожалеть... приласкать. И даже больше... Я просто этого хотела: нашей близости, поцелуев - всего.

И нисколько о том не жалею.

Хотя в договоре, конечно, об этом не было ни слова... И лучше бы турбобабулям и Алексу ничего об этом не знать. Вот только удастся ли скрыть? Я и сейчас ощущаю острое желание пробраться в соседнюю комнату и залезть под одно с Юлианом одеяло... Почувствовать его рядом. Скрасить свое вынужденное одиночество присутствием другого человека...

И нет, надеюсь, я не влюбилась...

Только не в Юлиана!

Только не в него.

Поднимаюсь с дивана и иду за стаканом воды. В горле дерет, как при ангине... Только этого мне и не хватало. Осушаю стакан одним залпом, замирая в проеме чужой спальни: Юлиан вернулся час назад - я никак не могла уснуть, дожидаясь его в тишине темной квартиры - и теперь крепко спит, обхватив подушку руками. Жаль, что не меня...

Трясу головой, отгоняя навязчивое наваждение, вызванное воспоминаниями о случившемся между нами минувшим днем... Поцелуи. Касания. Стоны. Юлиан был на удивление нежен и терпелив... Интересно, он со всеми таков или только со мной... в этот раз?

Глупая, глупая Эмили, ты думаешь не о том парне! Немедленно иди спать и выкинь мерзавца из головы.

Мерзавца ли?

А ты уже сомневаешься?

Есть чуть-чуть.

Глупая, глупая Эмили...

Под этот своеобразный диалог с самой собой я наконец и засыпаю.

... И просыпаюсь от настойчивого зова:

- Эмили, Эмили, Катастрофа, просыпайся немедленно! Я запрещаю тебе умирать на моем диване.

- Катастрофа? - хриплю явно несвоим голосом. - Что случилось? Кто умирает?

- Ну наконец-то! - Юлиан, растрепанный и полуобнаженный (явно еще не успел одеться со сна) возводит очи горе. - Я думал, ты умерла. Ну ты меня и напугала... - Потом прикладывает ладонь к моему лбу, и та кажется холоднее отколовшегося куска айсберга.

- Ты такой холодный. Я бы даже сказала, ледяной...

Он качает головой.

- Это ты полыхаешь жаром. У тебя температура под сорок. Неужели не чувствуешь?

Чувствую... что не могу оторвать голову от подушки. Что пересохшее горло дичайше болит... И голова буквально раскалывается.

- Что со мной?

- Это ты мне скажи, - паникует Юлиан, продолжая глядеть на меня испуганными глазами.

- Я вызвал «Скорую» - они должны скоро подъехать.

- Не стоило. Наверное, это из-за табачного дыма... - продолжаю хрипеть я. - Со мной такое иногда случается.

Юлиан всплескивает руками.

- Из-за табачного дыма? Ты шутишь, наверное...

- Ничуть. Я же говорила, что мне от него плохо делается.

- Но ты не говорила, что из-за него сляжешь с бешеной температурой и опухшим горлом! Пожимаю плечами.

Прости. Со мной такого давненько не бывало... Расслабилась.

В этот момент звонят в дверь, и Юлиан бежит открывать.

- Может, хотя бы оденешься для начала, - кидаю ему вдогонку, но тот даже не слышит. Впускает в квартиру двух санитаров и врача... Врач, пожилой мужчина в узких очочках, сразу же присаживается рядом и прикладывает к моему лбу электронный градусник.

- Ну что же, юная леди, покажите мне свое горлышко, - обращается он ко мне, словно к ребенку, и я послушно демонстрирую свое опухшее горло, абсолютно уверенная, что выглядит оно хуже некуда. Доктор, однако, ужаса не выказывает, только вдруг переключает свое внимание на Ангелику, кряхтящую под моим боком.

- А это у нас тут кто? Маленькая проголодавшаяся хулиганка? - И в сторону Юлиана: -Молодой человек, почему бы вам не забрать ребенка и не покормить его. Будьте добры!

Вижу, как у парня округляются глаза: полагаю, он так толком ни разу к Ангелике и не прикоснулся... Жду его ответной реакции, отрицательной скорее всего, но доктор вдруг подхватывает кроху на руки и передает ее Юлиану, как ни в чем не бывало.

Невольно присматриваюсь к этому эскулапу: уж не турбобабули ли его подослали? От них всего, что угодно, можно ожидать. И тут же себя одергиваю: так и до паранойи недалеко. Расслабься, Эмили! Но у меня все равно такое чувство, словно и этот доктор, и турбобабули, и вообще весь мир в радиусе ста километров знает о моей вчерашней слабости, проявленной в отношении Юлиана.

Он, между тем, держит мою дочь на руках и держит с таким видом, словно она готовая вот-вот рвануть ядерная бомба.

- В холодильнике есть сцеженное молоко, - сообщаю ему едва слышным голосом. - Не мог бы ты разогреть бутылочку?

Юлиан перемещается на кухню, и я реально переживаю за то, как бы он не выронил моего ребенка из рук, а тут к тому же появляется Лэсси с рулоном туалетной бумаги в зубах, и парень кричит:

- Эй, отдай немедленно, мохнатое безобразие! - и кидается за ретривером, решившим, должно быть, что это такая забавная игра, и потому не желающим расставаться со своим бумажным сокровищем.

Они носятся по комнате между диваном и кухонным островком, и попугай вопит, что есть силы:

- Рио хочет ласки! Приласкайте малыша Рио.

Я прикрываю глаза: это какой-то безумный бедлам, на который я даже не знаю, как реагировать. Приоткрываю один глаз и гляжу из-под приспущенных ресниц: санитары улыбаются, доктор... хлопает себя по коленке.

- Вот это я понимаю, веселая семейка. Вам, верно, никогда не бывает скучно?!

И Юлиан ворчит:

- Бесплатный цирк-шапито. Милости просим! - выдергивает-таки рулончик с бумагой из пасти Лэсси и возвращается на кухню за бутылочкой для Ангелики.

- Рио хороший, Рио хочет ласки, - продолжает клянчить попугай, и одного из санитаров подряжают утихомирить любвеобильную птицу. И пока в квартире воцаряется хоть какое-то подобие порядка, доктор выписывает мне необходимые лекарства и неожиданно интересуется: