Тайна моего мужа - Лиана Мориарти

– Это не горит, – ответила ей Тесс. – Нам необязательно что-то предпринимать до Пасхи.

Она не просила маму звонить в школу. Разве она не имеет права по меньшей мере ближайшие сутки приходить в себя от потрясения и не заниматься ничем другим? Благодаря хлопотам матери все происходящее казалось чересчур реальным и бесповоротным, как будто тот кошмарный розыгрыш был чистой правдой.

– Я могу отменить встречу, если хочешь, – с мученическим видом предложила Люси.

– Ты уже договорилась? Не спросив меня?

– Ну, я просто решила, что нам стоит стиснуть зубы и двигаться дальше.

– Ладно, – вздохнула Тесс. – Давай так и сделаем.

Естественно, Люси настояла на том, чтобы пойти с ними. Скорее всего, она и на все вопросы станет отвечать за Тесс, как делала и прежде, пока та была маленькой и робела при встрече с незнакомцами. Мама так никогда толком и не избавилась от привычки говорить за нее. Эта манера слегка смущала Тесс, но в то же время казалась довольно милой и расслабляющей, словно обслуживание в пятизвездочном отеле. Почему бы и не позволить кому-то другому делать за тебя всю тяжелую работу?

– Ты не знаешь, кто умер? – повторила Тесс свой вопрос.

– Умер?

– Похороны, – пояснила Тесс.

Школьная игровая площадка примыкала к церковному двору, и отсюда было видно гроб, который несли к катафалку четверо молодых людей.

Чья-то жизнь подошла к концу. Кто-то никогда больше не ощутит на лице солнечного света. Опираясь на эту мысль, Тесс попыталась взглянуть на свою боль под новым углом, но это не помогло. Она задумалась, не занимаются ли Уилл с Фелисити любовью прямо в эту минуту, в ее постели. Уже позднее утро, но им никуда не нужно идти. Их связь представлялась Тесс кровосмешением, чем-то грязным и неправильным. Она содрогнулась. В горле стоял горьковатый привкус, как будто она всю ночь напролет пила дешевое вино. И в глаза словно песка насыпали.

Погода тоже не облегчала ситуацию – слишком уж чудесной она была, будто в насмешку над болью Тесс. Сидней утопал в золотистой дымке. Японские клены перед школой ярко пламенели, камелии цвели роскошным густым багрянцем. На окнах классов выстроились горшки с алыми, желтыми, персиковыми и кремовыми бегониями. Высокие песчаниковые стены церкви Святой Анджелы четко вырисовывались на фоне кобальтовой синевы неба. Мир прекрасен, как будто говорил Тесс сам Сидней. Что с тобой-то не так?

– Ты не знаешь, кого там хоронят? – по возможности мягче поинтересовалась она.

На самом деле ее не особенно волновало, чьи это похороны. Просто хотелось слушать чужие слова о чем угодно, только бы прогнать видение рук Уилла на постройневшем белом теле Фелисити. У сестры фарфоровая кожа. Сама Тесс была смуглее – сказалось наследие с отцовской стороны. Одна из прабабушек Тесс, умершая еще до ее рождения, была ливанкой.

Уилл с утра позвонил ей на мобильный. Не стоило отвечать, но, когда Тесс увидела его имя, в ней вспыхнула незваная искорка надежды и она схватила трубку. Он звонит сказать, что все это было ошибкой. Ну конечно же.

Но стоило ему заговорить этим новым, ужасным, веским и торжественным тоном без намека на смех, как надежда угасла.

– Ты в порядке? – спросил он. – У Лиама все хорошо?

Он говорил так, будто в их жизни недавно произошло несчастье, в котором он ничуточки не виноват.

Ей отчаянно хотелось пожаловаться настоящему Уиллу на то, что наделал этот новый Уилл, захватчик без чувства юмора, на то, как он разбил ее сердце. Настоящий Уилл захотел бы все исправить ради нее. Настоящий Уилл сразу же отобрал бы у нее трубку, пожаловался бы на то, как обошлись с его женой, и потребовал бы возмещения. Настоящий Уилл заварил бы ей чашку чая, наполнил бы ванну и, наконец, обернул бы эту ситуацию так, чтобы она увидела в ней забавную сторону.

Вот только на этот раз забавной стороны не было.

Ее мать открыла глаза и, прищурившись, оглянулась на Тесс.

– По-моему, ту жуткую монашку.

Тесс приподняла брови, обозначая легкое потрясение, и мама усмехнулась, довольная собой. Она с такой решительностью взялась веселить дочь, что напоминала эстрадного артиста, в отчаянии прибегающего к самым рискованным новинкам, чтобы удержать слушателей на местах. С утра, сражаясь с крышкой на банке «Веджимайта», она даже употребила слово «ублюдочный», тщательно выговорив его по слогам, так что оно прозвучало не более бранным, чем, скажем, «лепрекон».

Мать воспользовалась самым крепким ругательством в своем лексиконе, поскольку пылала гневом от ее лица. Люси, произносящая «ублюдочный», – это все равно что кроткий и вежливый, законопослушный гражданин, внезапно превратившийся в народного мстителя с ружьем наперевес. Вот почему она так быстро созвонилась со школой. Тесс ее понимала. Маме хотелось действовать – сделать что-нибудь, что угодно, ради дочери.

– Какую именно из жутких монашек?

– Где Лиам? – спохватилась мать и неловко извернулась в коляске.

– Вон там, – подсказала Тесс.

Лиам бродил по игровой площадке, изучая ее оснащение пресыщенным взглядом шестилетнего эксперта. Присел на корточки у подножия большой желтой горки-трубы и засунул голову внутрь, как будто проводил проверку эксплуатационной безопасности.

– Я на мгновение потеряла его из вида.

– Тебе необязательно следить за ним все время, – мягко напомнила Тесс. – Это вроде как моя работа.

– Конечно твоя.

С утра за завтраком они обе пытались проявить взаимную заботу. У Тесс оказалось преимущество: имея две рабочие лодыжки, она успела вскипятить чайник и заварить чай за то время, пока ее мама тянулась за костылями.

Тесс наблюдала, как Лиам подходит к краю игровой площадки, под смоковницу, где они с Фелисити обычно обедали в компании Элоизы Бангонии. Элоиза познакомила их с каннеллони, что было ошибкой в отношении человека с метаболизмом Фелисити. Миссис Бангония давала дочери с собой столько еды, что хватало на троих. Это было еще до того, как вопрос детского ожирения начал всех беспокоить. Тесс до сих пор помнила этот вкус. Божественно.

Лиам замер, уставившись в пространство, словно увидел, как его мать впервые пробует каннеллони.

Возвращение в старую школу сбивало с толку, как будто время было одеялом и его свернули так, чтобы разные концы оказались наложены друг на друга.

Надо будет напомнить Фелисити о каннеллони миссис Бангонии.

Нет. Нет, не надо.

Лиам внезапно повернулся и на манер каратиста пнул мусорный бак, так что тот лязгнул.

– Лиам, – сделала ему замечание Тесс, но недостаточно громко, чтобы он услышал.

– Лиам! Тсс! – куда громче одернула внука Люси, прижав к губам палец и кивнув на церковь.

Небольшая компания скорбящих уже высыпала наружу, и теперь они стояли, беседуя между собой со скованностью и облегчением, характерными для участников похорон.

Лиам не стал больше пинать бак. Он был послушным ребенком. Вместо этого он подобрал палку, взял ее двумя руками, словно пулемет, и принялся молча целиться из нее по сторонам. Тем временем из окна приготовительного класса зазвенели нежные детские голоса, поющие про крошку-паучка.

«О господи, – подумала Тесс, – где он этому научился?»

Ей стоит бдительнее отнестись к компьютерным играм, в которые он играет, хотя она невольно восхитилась достоверности, с которой он по-солдатски сужал глаза. Надо будет потом рассказать Уиллу. Пусть посмеется.

Нет, она не расскажет об этом Уиллу.

Ее мозг, похоже, никак не поспевал за реальностью. Этой ночью она пыталась во сне подкатиться под бок Уиллу, но на его месте находила лишь пустоту, и, вздрогнув, просыпалась. Они с Уиллом прекрасно спали рядом. Никакого подергивания, храпа или сражений за одеяло. «Я больше не могу без тебя выспаться, – пожаловался как-то Уилл, хотя они тогда встречались всего лишь несколько месяцев. – Как будто без любимой подушки. Теперь придется брать тебя с собой, куда бы я ни поехал».

– Какая именно из жутких монашек умерла? – снова спросила Тесс у матери, глядя на скорбящих.

Сейчас было неподходящее время для подобных воспоминаний.

– Не все они были жуткими, – заметила Люси. – Большинство их выглядели довольно мило. Как насчет сестры Маргарет Энн, которая пришла к тебе на день рождения в десять лет? Она была красавицей. По-моему, твой отец на нее заглядывался.

– Серьезно?

– Ну, может, и нет.

Мама пожала плечами, как будто равнодушие к хорошеньким монашкам было всего лишь еще одним недостатком ее бывшего мужа.

– В любом случае это должны быть похороны сестры Урсулы. На прошлой неделе в приходской газете писали, что она умерла. По-моему, тебя она не учила? Говорят, била учеников ручкой метелочки для смахивания пыли. В наши дни никто не пользуется перьевыми метелочками. Интересно, стало ли в мире из-за этого больше пыли?

– Кажется, я помню сестру Урсулу, – задумалась Тесс. – Красное лицо и брови как гусеницы. Мы обычно от нее прятались, когда она дежурила на игровой площадке.