Нужен нам берег турецкий - Анатолий Спесивцев

Любителей спорить с человеком, провозглашающим приказ султана, в

Османской империи никогда не было много. Можно даже сказать, это был исчезающий вид. Здесь и сейчас их не оказалось совсем. Оставив рядом с трупом для его обезглавливания и пригляда за евнухами двух своих янычар, ага бостанджи выспросил, где можно встретиться с главой чёрных евнухов, и пошёл туда. Блюда для голов при Мураде редко пустовали, и казнённый уже не успеет пожалеть, что блюдо будет простым. Серебряные полагались только для носителей званий визиря.

С чёрным евнухом, таким же толстым и морщинистым, но с кожей иссиня-чёрного цвета, справились также легко. Выступать против приговоров султана тогда было не принято точно так же, как против визитов НКВД в середине тридцатых годов ХХ века в другой стране. Даже вооружённые и имеющие за спиной подчинённые им воинские части люди послушно сдавались и умирали.

Предъявив соответствующий фирман, Селим прошёл со своими людьми во двор, где располагалась "Клетка" – небольшой домик, в котором обычно содержали принцев-Османов. В месте, полном жаждущих мужского внимания девушек – без женской ласки, в точке бьющей бурным ключом жизни – ежеминутно ожидающие смерти. На весну тысяча шестьсот тридцать восьмого года там находилось двое. Дядя Мурада IV Мустафа I и не только единокровный, но и единоутробный брат султана Ибрагим.

Мустафа был уникален. Он единственный из известных истории султанов, кто сам просился в отставку. И получал её, оставаясь в живых, аж два раза. Дважды Мустафу возводили на престол, и оба раза он перебирался оттуда обратно в "Клетку". В отличие от остальных принцев, он чувствовал себя здесь комфортно. А что кормил рыб в Босфоре золотыми монетами вместо крошек… так каждый имеет право на странности. Править из-за совершенной неадекватности Мустафа не мог в принципе. В первый раз он за три месяца спустил годовой бюджет на подарки поставившим его людям. Его несамостоятельность, неспособность к управленческой деятельности вынудили руководителей оджака, корпуса капыкуллу, заменить сумасшедшего на племянника, сына правившего до него Ахмета. Но Осман II оказался слишком умным и волевым, чтобы быть марионеткой, за что и был убит. На престол посадили опять Мустафу. Второе его "правление", от которого он отказывался как мог, продлилось пятнадцать месяцев и вспоминалось всеми пережившими как затянувшийся кошмар. В Стамбуле воцарился беспредел, причём принёс его в столицу не уголовный элемент, а призванные охранять спокойствие в городе янычары. Они принялись грабить всех, у кого было что грабить. За эти месяцы сменилось шесть

Великих визирей, попытка его матери, откровенно неумной женщины, взять бразды правления привела к распространению хаоса на всю страну.

Пришлось янычарам, очень любившим Мустафу, свергать его снова и сажать на трон одиннадцатилетнего Мурада. У него хоть мать дурой никто не считал. До тридцать второго года власть в стране принадлежала именно ей и её фаворитам. Потом Мурад перехватил бразды правления и проявил себя как выдающийся, хоть и очень жестокий и склонный к разгулу, государь.

Долгое время Кёслем-султан удавалось сохранять жизнь нескольким принцам-Османам, но к весне их осталось двое.

Второй, Ибрагим, был пока ничем не примечательным молодым человеком. То, что он неумён и безволен, в нашей реальности проявилось позже. Мурад и у нас отдал приказ о его казни, но валиде-ханум тогда смогла убедить Великого визиря и диван оставить Ибрагиму жизнь.

Служившие прежде всего Кёслем-султан, а потом уже Мураду евнухи для предотвращения вмешательства матери султана и были казнены. Селим со своими людьми стремительно подошёл к "Клетке". Защищавшие её евнухи заслонили ему проход.

– У меня фирман повелителя о казни его брата! – поднял вверх бумагу Селим.

– Мы должны посоветоваться… – замялись стражники.

Ага бостанджи кивнул стоящему рядом янычару, и тот вывалил из мешка под ноги стражи две головы бывших евнухов-начальников.

– Вот фирман Падишаха Вселенной о казни всякого, кто попытается мне воспрепятствовать! – Селим поднял другой свиток.

Несколько мгновений помявшись, евнухи разошлись в стороны, освободив проход. Селим, а вслед за ним и его люди, вошли в "Клетку".

Комнату, где содержался Ибрагим, нашли легко. Там они обнаружили очень встревоженного, бледного и полного молодого человека в богатой одежде.

Увидев, кто вошёл, он откровенно запаниковал.

– Нет, нет… не надо! Я жить хочу, я ещё не жил! – скорее забормотал он, чем закричал. Селиму стало жалко парня, несмотря на происхождение всю жизнь проведшего в заключении, а последние годы – в ежеминутном ожидании смерти. Но именно этот молодой мужчина мог стать знаменем врагов, центром их объединения, и он легко подавил возникшее сочувствие к обречённому. Помощники аги быстро схватили принца, накинули на шею удавку, и его не стало. Убедившись, что Ибрагим мёртв,

Селим повернулся и пошёл прочь.

У входа мимо них в "Клетку" проскочила, оттолкнув замешкавшегося янычара, полная немолодая женщина в богатейшем шёлковом платье, полупрозрачном белом чарчафе, стоившем немалых денег, и увешанная баснословными драгоценностями. Все поняли, кто это, и ей не пытались помешать. Валиде-ханум узнала о предстоящей казни сына, но воспрепятствовать ей уже не успела. Слишком поздно доложили, да и способности к бегу у неё давно были… пониженные. И вскоре из "Клетки" раздался ни с чем не сравнимый вой. Волчица застала мёртвым любимого волчонка… Несколько мгновений спустя вой сменился надсадным криком, перемежаемым безумными причитаниями по-гречески. Селим плохо знал этот язык, но ни на миг не усомнился в одном: если они не уберутся отсюда вовремя, да попадутся на глаза валиде-ханум, одним лишь проклятием матери, потерявшей от горя рассудок, дело не кончится.

Злые, дико уставшие, бостанджи постарались как можно скорее уйти.

А Селим – единственный из всех – при этом тщательно скрывал злобную усмешку. Благодаря его усердию в халифате остался только один Осман, да и тот сумасшедший, не способный оставить потомство. Огромную империю ждала борьба за власть.

"Туда ей и дорога. В пекло!"

Известия о казни Ибрагима и гибели Мурада расходились кругами по планете. Неравномерно, но быстро. Где-то в Западной Анатолии они встретились. Многие не хотели верить в произошедшее. И не только из преклонения перед Османами: существовала ещё одна причина, по которой людям в халифате страшно было даже подумать об этом. О бесплодии и безумии Мустафы знали все, легко было догадаться, что на троне предков он долго усидеть не сможет. Одновременная гибель обоих братьев оставила страну без правителя и легитимного преемника, а значит, претендентов на престол будет много, и между собой они точно не поладят. Начнётся война за власть, причём, гражданская, между своими. И, как и все гражданские войны, жестокая. Наверняка обрадуются враги Осман и… набросятся на плохо защищённые границы, ведь войска пойдут внутрь страны для выяснения, кому быть султаном и халифом, чей род возглавит самое могучее государство исламского мира.

Сначала самые дальновидные, потом просто умные, стали перебираться на новые места жительства. С окраин – бежали в центр, Стамбул; из столицы, за которую, как нетрудно было предвидеть, будут бороться претенденты на верховную власть – переезжали на тихие окраины. Люди остро чувствуя грядущую опасность, неодинаково, зачастую с диаметрально противоположенными выводами, оценивали перспективы различных провинций султаната стать ареной борьбы за власть. Немалое число имеющих средства и возможности предпочло перебраться в земли франков, благо с ними у страны был сейчас мир.

В сильнейшее возбуждение пришли послы иностранных держав. Ещё бы, такое изменение в политическом раскладе! Если казнь наследника просто волнительна и требует немедленной отсылки гонца в метрополию, то пришедшая вслед весть о гибели султана… повергла весь дипломатический корпус в шок. Глубокий и сильный. Немедленно были отправлены новые гонцы, а дипломаты начали наводить справки у знакомых чиновников и строить предположения о дальнейшей судьбе Оттоманской империи.

Перспективы для многих государств, в том числе общих границ с османами не имеющих, выглядели светлыми и многообещающими. Впрочем, никакие взятки сейчас прояснить ситуацию не могли. Османские чиновники и сами пребывали в состоянии шока и тяжелейшего расстройства. Даже попавшие на высокие посты после долгой службы в боевых частях, что при Мураде было скорее нормой, чем исключением, выглядели потерянными и беспомощно разводили руками.

– Всё в руках Аллаха! – единственно внятная часть их ответов о будущем страны. Некоторые из них тут же начинали наводить встречные справки о возможности переехать в страну, дипломат которой вёл с ними разговор. Вместе с семьёй и родственниками. У людей, многим из которых неоднократно приходилось смотреть в глаза смерти на поле боя, во взгляде сквозила растерянность, а у менее стойких – откровенный страх перед будущим.