Седой - Юрий Коротков

— Алим, твою…!!! — взвыл Земцов. Он обложил Алимова таким матом, что тот, наконец, приоткрыл дверь, и все трое ввалились в караулку. Иванов до упора вогнал засов в скобу, и тотчас дверь дрогнула под ударом тяжелой медвежьей туши.

— Я тебе башку оторву! — Земцов схватил бледного Алимова за грудки и стал трясти, едва не отрывая от земли, — я тебе башку твою дурную оторву, душман!!

— Извините, товарищ сержант… — пролепетал Алимов, — Я думал, медведь… пока вы про маму не сказали…

— Чего?.. — Земцов отпустил его, озадаченно разинув рот. И вдруг захохотал.

Басом засмеялся Барыкин, меленько захихикал сам Алимов. Из глубины караулки появились солдаты из бодрствующей смены и, не понимая еще, в чем дело, тоже покатились со смеху. Растолкали спящих, и через минуту взахлеб, до слез, хохотал уже весь караул…

По телефону вызвали «Ласточку», чтобы отогнать медведя, который прочно залег под дверью караулки. Когда вездеход, утробно рыча мотором, двинулся вперед, шерсть на загривке у зверя поднялась, он угрожающе припал на передние лапы, яростно блестя глазами в свете фар, потом пошел вбок, оглядываясь. Люкин дал газу, и медведь побежал, поджимая под себя на каждом скачке тощий зад. Высыпавший из дверей караул радостно свистел и орал ему вслед…

Земцов первый разрядил карабин в оружейке, поставил его у пирамиды.

— Седой, почистишь, — он направился к двери.

— Сам почистишь.

— Что? — обернулся сержант. — Я сказал: почистишь, суслик, и доложишь!

Иванов поднял свой карабин.

— Ты чего, Седой… сдурел?.. — Земцов побледнел. Патрон был в стволе, Иванов держал палец на спусковом крючке, и Земцов замер, боясь шевельнуться. Убери пушку, дурак, — дрогнувшим голосом сказал он.

Иванов опустил предохранитель. Онемевший Алимов сжался в углу оружейной. За дверью смеялись и переругивались сдающий и заступающий караулы.

— Слушай внимательно, Земцов, — спокойно, будто даже равнодушно сказал Иванов, глядя в глаза сержанту. Еще раз назовешь меня суслом — застрелю. Еще раз тронешь меня или Завьялова в казарме — застрелю в следующем карауле.

Он отвел ствол и стал разряжать карабин. Земцов медленно выдохнул и опустил плечи.

— Ладно, Седой, — вполголоса сказал он. — Живи уродом. Я тебя по уставу затрахаю — не обрадуешься… Чего вылупился?! заорал он на Алимова. — Разряжай была команда! Почистишь мой — доложишь!..

Иванов и Александр вернулись в казарму после отбоя. Молодые солдаты уже спали, кто-то из дедов бренчал на гитаре в каптерке. Дневальный штыком чистил ногти.

— Эй, молодые, доложить! — послышался голос Земцова.

Александр одернул хэбэшку, подошел к кровати сержанта:

— Товарищ сержант, рядовые Завьялов и Иванов работу на кухне закончили!

— Все почистили?

— Так точно.

— Значит так: прибрать в курилке и…

— Прошу прощения, товарищ сержант, но работы после отбоя запрещены уставом, — Александр четко повернулся кругом и направился к своей кровати, расстегивая на ходу ремень.

— Ты что сказал? — Земцов вскочил. — Эй, ты, Сынуля!.. Я сказал: ко мне!

Иванов и Александр раздевались. Сержант подошел ближе.

— Совсем оборзели? Я сказал: убраться в курилке… Я сказал: встать!

Иванов и Александр лежали в кроватях. Земцов стоял над ними в подштанниках, босиком.

— Ладно… — криво улыбнулся он. — Спокойной ночи… — он вышел на середину казармы и гаркнул: — Суслы, подъем!! Подъем, я сказал! Строиться!

Молодые солдаты соскакивали с кроватей, налетая друг на друга, строились в проходе. Земцов метался по казарме, сбрасывая на пол зазевавшихся. Наконец, все вытянулись в нестройную шеренгу.

— Чоботарь, кто отсутствует?

Чоботарь оглядел строй.

— Алимов и Подорожный на дежурстве. Барыкин в карауле.

Еще кого нет?

— Это… Завьялова… Иванова…

— Почему их нет?

— Не знаю, товарищ сержант…

— Налево! — скомандовал Земцов. — В полуприседе — шагом марш!

Молодые «гусиным шагом» двинулись по казарме.

— Быстрее! Быстрее, я сказал! — Земцов пинками подгонял отстающих. — Руками не помогать!

Задыхаясь, то и дело падая на колени, молодые кружили по проходу.

— Будете ходить, пока вот эти, — Земцов указал на Иванова и Александра, — не встанут!

— Эй, вставайте, вы! — тотчас послышались сдавленные, задыхающиеся голоса молодых. — Слышь, Иванов!.. Что, лучше всех, да? Ты, профессор!.. Мы за вас, да? Падлы!

Земцов победоносно ухмылялся…

Утром, когда Иванов и Александр, голые по пояс, возвращались из умывальника, Иванова окликнул из. сушилки Важинас:

— Седой, это твой комбинезон, что ли, или нет?

Иванов шагнул в сушилку, тотчас возникший сзади Никишин затолкнул следом Александра, и дверь захлопнулась. В душной тесной полутьме, между висящими на длинных штангах комбинезонами и бушлатами собрался весь призыв. Иванов оглядел одногодок и усмехнулся.

— Ну?

— Мы уже говорили с тобой, Седой, по-доброму, — сказал Важинас. — Мы за вас терпеть, что ли?

— Нравится — терпи, — ответил Иванов.

— Ребята… — начал было Александр, но в этот момент кто-то накинул на них сзади шинели, и тотчас налетели все, путаясь в висящей одежде, мешая друг другу…

Иванов с помощью суконки и мелового порошка драил краны в умывальнике. Из сортира вышел Земцов, застегивая ширинку, вымыл руки под чистым краном.

— Давай-давай, Седой. Чтоб как котовьи яйца блестели!

— А как котовьи яйца блестят, товарищ сержант? — насмешливо спросил Иванов. — Я не приглядывался.

Земцов шагнул к нему, Иванов тотчас выпрямился. Они стояли лицом к лицу. Иванов бросил быстрый взгляд на приоткрытую дверь, за которой слышались голоса казармы.

— Что, боишься — своих кликну? — усмехнулся Земцов и ногой захлопнул дверь. — Я таких, как ты, один троих делал на танцах, понял? Ты что думаешь, я тебя испугался? Может, махнемся один на один, а, Седой?

Иванов невозмутимо сыпал порошок на суконку.

— Ну, чего, Седой? А, давай? Бздишь?

В умывальник заглянул Давыдов.

— Исчезни! — заорал Земцов, и Давыд исчез за дверью. — Или другану своему побежишь жаловаться?

— Что-о? — обернулся Иванов.

— Ой, какие мы глазки делаем! — осклабился Земцов. — Мы не знаем ничего! И кто папаша у него — не знаем!

— При чем тут его отец?

А-а! — развеселился Земцов. — И что командующий округом звонил сюда, еще когда вас не привезли? Не знал, да? Если чего будет — накрутить обещал на полную катушку? И что командир дедов собирал после того? — он мотнул головой в сторону казармы.

Иванов молча смотрел на него.

— А ты не промах, Седой! Корешка нашел — что надо! — Земцов перестал улыбаться, — Что, думал — герой, да? Матросов, твою мать! Если бы не этот сучонок маршальский, давно убили бы тебя здесь, понял?

— Деды-ы!! — раздался за стеной истошный вопль Бутусова. — Прика-а-аз! Дембиль!!

Земцов кинулся из умывальника. Из-за распахнутой двери донесся ликующий рев казармы.

— Дембиля-а-а!! С приказом! Суслы, шнурки, черпаки — готовьте жопы!

Растерянный Иванов со своей суконкой вышел в коридор. В казарме орали, обнимались, кидали вверх шапки, подушки. Уже начинался ритуал посвящения в следующее «звание»: Чоботарь стоял, согнувшись в три погибели, отклячив зад, а Давыдов, намотав ремень на руку, изо всех сил лупил его пряжкой по пятой точке.

— Один… Два… Три… — считал Чоботарь, охая и мелко переступая от боли ногами, — Ой, потише… Четыре… Ой, не могу…

— Терпи, шнурком будешь!

— Пять… Полгода! — Чоботарь разогнулся, потирая двумя руками зад, улыбаясь сквозь слезы. Давыдов торжественно расстегнул ему крючок гимнастерки и обнял, похлопывая по спине.

К Чоботарю тут же подлетел Бутусов со своим ремнем, а Давыдов бросился посвящать кого-то еще из молодых. Со всех сторон слышались звучные, хлесткие удары, кругом обнимались, поздравляли и снова лупили.

К Иванову подскочил радостный Люкин, занес ремень. Иванов резко обернулся, сжав кулак.

— Ты чего, Седой! Положено же!.. Не порть праздник! Ну, давай символически… — зашептал Люкин. — Суслом же останешься… Эх, Седой, дурак ты…

Иванов и Александр мылись, сидя на лавке в бане. Остальные мылись стоя: на задницах багровели огромные, жуткие кровоподтеки, местами отчетливо отпечатались звезды. Тем не менее в бане царило радостное возбуждение.

— Скоро сусликов привезут, — хихикнул Чоботарь.

— У-у! — Никишин с кровожадной физиономией скрутил мочалку.

— Черт, болит, а?..

— Да пройдет… Не, мужики, полгода оттрубили, не верится, да? Еще полгода — как люди будем жить!

— Слушай, Никишин, — сказал Александр. — Ты что, молодых ветеранить будешь?

— А тебе что?