Венгрия за границами Венгрии - Густав Барта

«М-да» — пробормотал Оливер Т., перечитав записи под заглавием «Кто есть кто?» Это что-то стоящее, с шансом на развитие приличного сюжета. Например, об Отто Габсбурге. Да и Вархеди; Сава Бабич, недавно перенесший операцию на голосовых связках, каждый день звонит и задает один-единственный вопрос: «Ты уже встречался с Вархеди?!» (его тексты вышли в сербском переводе). Можно развить интригу про бомжа с бесформенным лицом, который жадно покупает старый «Кто есть кто?» и, как крыса, шмыгает куда-то. Можно пойти по этому пути, вслед за крысой в ее убогую нору, вынюхать, чего она ищет, чем ей так дорога говенная книга в серой обложке. Да кто тебя пустит в ночлежку, в эту крысиную нору? Я тоже сомневаюсь, хотя порой, бывает, опускаюсь до невозможности: посмотри на эти кацавейки и кафтаны… Наверное, «Кто есть кто?» покупают из-за крупного шрифта и краткости, в одну такую статью втиснута целая жизнь, за вечер можно прочитать две или три, а потом вспоминать во сне, полусне, ночном кошмаре и даже на смертном одре.

Сейчас, например, придется вспомнить Марию Розу Бански. Уже в третий раз. (Первый был, когда я рассказывал Мишу Регеню ее истории о господине Шоше, темеринском плотнике Музея Воеводины, и полицейском на пенсии из Сремски-Карловци, который показывает приятелям порнофильмы, потом берет дневник, классифицирует их и пишет донос на себя и посмотревших фильм — слушатели, охрипнув от смеха, поинтересовались личностью дамы, которая рассказывает такое! — второй — когда пытался познакомить Марию Розу с Орландо Фуриозо.) И вот вновь приходится извлекать на свет старые кирпичики (гимназия в Зенте, общие подружки в Зенте; изучение этнографии в Белграде, общие подруги в Белграде, Вера, с которой я познакомился в знаменитой гимназии в Сремски-Карловци, и прекрасная Федора Бикар — здесь в который раз следует заметить, что она — единственный этнограф, который учился не в Будапеште и не ездит все время в Трансильванию, она не этнограф-не-вылезающий-из-Трансильвании, таких видно издалека, она, кажется, ни разу в Трансильвании не была; Музей Воеводино рядом с тюрьмой, к которой мы ежедневно ходили проведать друзей: Мауритша и Миклоша Папа, знакомство с Розеттой Худи и более молодым поколением, связь с Сивери), но если бы я уже купил «Кто есть кто?», то сейчас аккуратно бы поместил среди своих кирпичиков новые данные, ведь нет такой словарной статьи или биографии, где не было бы чего-то интересного хоть на полфразы, интересной фразы, за которую можно бы уцепиться.

Дело в том, что Роза недавно у нас побывала. Привезла мне подарков на день рождения и внукам, которым приходится крестной, хотя сама церемония крещения еще не проведена, так как пока не решили, где: в Каниже, Нови-Кнежеваце, Адорьяне, Пилишборошенэ, в квартале Визиварош в Буде или в каком-нибудь местечке в Далмации, например, где-нибудь на Муртере, в Ровине, на острове Млет или Паг (в последнее время меня тянет на Паг таинственный внутренний датчик, видимо, пора.)

Однако, начнем с начала. От озера мы с Янкой и Панной примчались на воеводинскую автобусную станцию прямо в плавках и купальниках. «Нис-Экспресс» сильно запаздывал, стояла жара, и мы чуть не растаяли на солнце, даже полуодетые.

Из нагретого автобуса вышла Роза в плетеной мужской шляпе с широкими полями, а за ней — к нашему большому удивлению — блондинка с напудренным кукольным личиком, Мирна, (тоже крестница Розы, как и сын композитора Кирая и Кати Ладик Бибор Кирай, сам тоже композитор) со своим бельгийским женихом, с которым познакомилась в Майями — они ехали дальше, в Нови-Кнежевац, к матери Мирны, и в Општина Вршац, к отцу, после чего в Черногории, в Свети-Стефане, собирались сыграть первую свадьбу, а вторую — в Брюсселе. Они пока жили в Майями, но планировали переехать в Бельгию, поскольку в Брюсселе живет учитель Мирны, знаменитый пианист Маджар.

Девочки очень обрадовались бабушке Розе, внимательно следили за каждым ее движением, присматривались к одежде, накрашенным ногтям (черный или темно-зеленый лак), манере курить и пр. После того, как в столовой были розданы подарки, стало видно, что Розе не терпится сесть на террасе и сообщить последние новости и сплетни Нови-Сада.

Вот, наконец, мы на террасе. Роза закуривает, бросает взгляд на кувшинки, Ютка показывает, где мечтает устроить Лазурный Берег в миниатюре, потом Роза делает Ютке знак принести большую лаковую сумку. Из нее церемонно извлекается истрепанная, несколько раз сложенная газета и предъявляется мне. Я вижу, что это — белградская «Недельни телеграф». Роза начинает рассказ. Нет, это не сплетня. Жанру, в котором выступает Роза, я пока не придумал название. (Так же, как и жанру Бенеша, хотя его стиль ближе к анекдоту, а розин — к сплетне, но, все же, не сплетня: он сложнее, насыщен лексическим материалом, гениальными замечаниями и тонкими наблюдениями. Да, в стилистике ты не силен — справедливо заметил как-то Горотва.)

На первой странице — цветные фотографии Коштуницы[10] и Джинджича[11]. Соперничество продолжается или приняло серьезный оборот. (Если победит Коштуница, вся банда Милошевича, мафиози, сербские националисты и разномастные монархисты спасены, а если вместо практически отстраненного от власти Милутиновича, которого ждут в Гааге, придет Джинджич или его человек Лабуш, спасется нужная для приватизации жалкая горстка, с которой завязались связи в тяжелые времена). Впрочем, присмотревшись к заголовкам, я понял, что речь о другом. Газета утверждала, что группа Бильдерберга, тайно правящая миром, на встрече по поводу малой Югославии составила план, по которому обоим президентам пора в отставку! Были еще заголовки об импортных радиоактивных дрожжах, о том, что к нам добрались смертоносные комары, и о том, как жена, греческая принцесса, полюбила мужа, наследного принца Александра… «Да ведь это Лили!» — восклицаю я, заметив внизу фотографию. Роза делает глубокую затяжку, прихлебывает кофе, довольно усмехается про себя: вот я и на крючке — вновь оглядывает двор и кувшинки, ждет — время-то есть — пока мы придем в себя, стараясь получше разглядеть юткины кувшинки, сделать затяжку поглубже и хлебнуть кофе побольше, потому что, начав рассказ, уже не сможет ни курить, ни пить кофе.

Сремски-Карловци — дом страсти и страха. Брошенный любовник поранил себе детородный орган.

Я чуть не уронил газету, а дойдя до репортажа на три страницы, хотел разорвать на клочки. «Все три страницы?!» — спросил я у Розы. «Все три, плюс четвертинка первой» — кивнула Роза, вновь делая затяжку и остановив взгляд на балканской горлице, воркующей на кустике караганы (желтой акации).

Б.О. (40 лет), инженер-химик из Нови-Сада: и sebi isekao polni organ (далее встречалась другая версия: odsekao sebi deo polnog organa — как будто он, все-таки, отрезал кусочек). О Лили сообщалось, что она — модный дизайнер, а муж Лазар — торговец антиквариатом, что, в принципе, правда, вот только их уютного магазинчика на улице Дуна в Нови-Саде давным-давно нет, а сами они уединенно живут в доме семьи Лазара, одном из стариннейших зданий Сремски-Карловци.

С первого раза проникнуть в суть названия и подзаголовков было непросто. Много больших фотографий, если точно — 11. Что на самом деле произошло — неясно. К счастью, просмотров и чтений было несколько. Пришли Томо и Меланья, и все началось сначала. Томо, который вместе с Лазо учился в гимназии, знает Б.О. (40 лет) как первоклассного бармена «Гаруды», он действительно — это повторяется неоднократно — был лучшим барменом Нови-Сада, но первый вопрос, точнее возглас, Томо гораздо ближе к сути: Sta je, В.О. (40) odsekao sebi кигас?! (Как это Б.О. (40 лет) отрезал себе член?!)

Я не бывал в «Гаруде», поэтому до свадьбы сына ни разу не видел Б.О. (40 лет), но хорошо помню это место (на улочке, параллельной улице Пала Папа), в восьмидесятые оно было местом паломничества моей дочери Леи с друзьями, новой волны Нови-Сада. Да, ничего себе, — заявляет Лея при вторичном — для него или для меня? — чтении Томо. Дождались-таки, сенсация на всю страну, все только на них смотрят?! Да, идея гениальная, бормочу я. Говорить невнятно у меня есть причина, я едва скрываю смятение и не ржу, как остальные, поскольку и сам не раз попадался в женские сети Лили.

Скорей всего, это и вызвало мое смятение, ни смеяться, ни смотреть в корень, как Томо, я не мог. Однажды, в Будапеште, на улице Хернад, она уже собиралась домой после большой пьянки (на ней была ну очень короткая юбка, выставлявшая напоказ трусики и даже тугие ляжки), а я, полупьяный и уже на взводе, провел пошлейшую церемонию передачи в дар редкой розовой раковины с парижского блошиного рынка. Раковина была точь-в-точь как вагина. Я вынес ее из кабинета на ладони и протянул Лили, как бы намекая, что жду ее собственную в ответ.

Я точно, если можно сказать, экзэктли, помню, что во время церемонии передачи раковины думал рассказать ей наш суботицкий анекдот (романист Крштич Бошко рассказывает его лучше всех, я часто прошу его рассказать, и тогда плачу или хохочу до слез) о том, как паренек хвастается друзьям, что был с женщиной. Что, наконец, с кем-то переспал. Ого-го! Все потрясены. Парни, притихнув, разевают рты и ждут рассказа, подробностей. Когда я слушаю этот анекдот, в этом месте мне приходит на ум стихотворение Васко Попа о гениальном румынском философе Чоране. Хорошего венгерского перевода у него нет и быть не может, потому что выражение «трахать» по-венгерски не звучит, оно лишено красоты, естественности и непринужденности. Словом, в поход в Карпаты отправляется группа молодых румынских интеллектуалов, среди которых Чоран. Начинается гроза, хляби разверзлись. Всем грозит гибель. Все постепенно примиряются с близким концом. Приникают к земле. Теряют надежду. Тогда Чоран начинает вопить и топать ногами, вам-то хорошо умирать, кричит он — вы уже знали женщин. Словом, герой анекдота переходит к подробностям. У друзей рты открываются еще шире. Повалил ее. Ого! Схватил там-то и там-то. Ого-го! Вздохи усиливаются. Напряжение растет. И тогда, говорит парнишка, дойдя до самого главного, и тогда… Что тогда? — спрашивают самые нетерпеливые. Тогда она вынимает пиписку (izvadila picku)…