Венгрия за границами Венгрии - Густав Барта

Но я-то застрял на Расселе не поэтому (и не потому, что его великая книга в переводе одного из лучших сербских поэтов Йована Христича, вышла в Белграде в те времена, когда я изучал филологию в Загребе и купался в ней, как нектаром, омывая уста после немецких философов[18]), а из-за намека на то, что знаменитую переписку сочинил сам Абеляр, и это литературный вымысел.

Я не считаю себя компетентным судить — говорит Рассел (теперь я взял перевод Михая Ковача[19]) — насколько эта теория соответствует истине, но в личности Абеляра нет ничего, что делало бы её невозможной. Он всегда отличался тщеславием, заносчивостью и высокомерием; несчастья же, выпавшие на его долю, сделали его озлобленным и породили в нем чувство унижения. На письмах Элоизы лежит печать гораздо большей благочестивости, чем на письмах Абеляра, и вполне можно представить себе, что он сочинил письма, чтобы утешить свою уязвлённую, кастрированную гордыню — добавлю я (как жаль, что кастрации у нас не уделено столь пристальное внимание, как казни на колу в замечательном романе Андрича, ведь для того, чтобы точно понять смысл «утешения», требуется представить себе саму кровавую процедуру и возникшие как следствие интимные подробности). Делу, правда, помогает воспитанник немецкой философии, поэт Дёрдь Петри, который ни словом не упоминает о подделке, то есть литературном вымысле:

Абеляр оскоплен. А возлюбленная егоВ келье, тесной, как камера пыток,Очи выплакав, изодрав на себе все одежды,Все горит и горит сухою, бесслезною скорбьюПо тому, чье любимое тело стало сосудом позора.Так что же, слюнявые сантименты —Это все, что осталось нам с вамиКак унылая копоть их неистовой страсти?[20]

Кто же, все-таки, Отто Блати? Которого я (СОБРАТЬСЯ С ДУХОМ) упоминал в одном из первых вариантов. Впоследствии Йонатан решит, что не стоит так долго трясти именем. Он, конечно же, прав, и я вычеркнул имя великого инженера из заключительной части инвокации, но осталась другая, в тот момент совершенно неосознанная проблема, приобретшая по пути к издательству «Элет эш Иродалом» четкие контуры. Я вспомнил, что имя Отто Блати упоминает Данило Киш, написавший блистательный опус, прямо целую монографию о Венгерских Железных Дорогах. А я совершенно случайно, получив от друзей-киношников из Будапешта, которые ехали в Бездан, в Тотовец, к преподобному Мацонке (я рекомендовал его для фильма о бывающих у нас иностранных собирателях) в подарок 4-й том Большой Венгерской Энциклопедии (от Bik до Biz), прочел — хоть и не в «Кто есть кто?» — об Отто Блати (и сразу начал делать о нем выписки из старой «Энциклопедии Толнаи» для «Новой»). И еще я понял, почему Данило Киш, точнее его герой, упоминает великого инженера Венгерских Железных Дорог и завода «Ганц»: Блати не только обладал патентом на регулирование трансформаторов и гидротурбин, но был выдающимся шахматистом, специалистом по многоходовым комбинациям.

* * *

DOREENв начале стихотворения(поэтому я снова упоминаю в начале стихотворениятвое имя) когда я покажу тебегазетыпотенциальный стих мой выдолблен изнутривыгорелпринял форму кувшинаон может показаться мизернымтвоему взорухотякогда в придачу я ручкиотстучуосинообразным своим кувшинамне раз они вывалятся у тебя из рукот громкого звона проснутсясоседи поскольку в современных домахстены тонкие как бумагаты обрадуешься когда я покажу тебеновости (хотя знала бы тыкак стремительно они стареют)поскольку ты знаешь что мы получим денегза нихтем длиннее чем больше

тем длиннее чем большесвоими смуглыми пальцами ты быстропересчитываешь строчкии умножаешь на стоили на семьдесят(в этом стихотворении восемьдесят пять строчек)в прошлый раз когда япринес домойстих в двести пятьдесят строкты меня поцеловалас тех пор я прежде иных стихово длинном стихеумоляю музучтобы писать длинные стихипоскольку DOREENи я бы хотел чтобы ты меня не раз и не разпоцеловалаи к тому же я всегда хочупотянуть стихчтобы по крайней мере в стихахможно было растянутьсявсего 186 сантиметровв этой комнатестоль низки и эти улицыи даже мое покрывало короткоеи к тому же я не люблюблохасто-проворные короткиестихия боюсь краев стихая боюсь конца стихая боюсь краев стихая боюсь конца стихая боюськораблем потерпевшим крушение и мечтаю                                                               ворочатьсяв его воронке и медленно тонутьда так чтобы даже не заметить когдапогружусь на днокаждый раз я хочу погрузиться на дно стихахочу погрузитьсяхочу погрузитьсяхочу погрузиться в каждое стихотворение.

когда садовая метла окончательно придет                                                   в непригодностьни пучка ни прутиканичего не останетсяи даже ленты растреплются на рукояткетогда я жажду ею подметатьтогда метла моятогда садовая метла моятогда можно начать подметатьподметать ничем сад пустотынаконец она совершенно непригоднапрутья все и каждый отслужилино я не могу подметатьпотому что умираюименно сейчас умираюименно теперь мне надо умеретьтак уж сложилосьу каждого складывается по-своемуу меня вот такименно теперь мне надо умеретьименно когда она сломаласьсломалась садовая метлая еще слышу говорят он умеркакой камень свалился у матери с сердцамне нравится что каменьсравнивают с огромным камнемв самом деле нравитсяя каменьогромный каменьоб этом я никогда не думалхотя было бы хорошоеще прежде было бы хорошо об этом подумыватьа я думал только про садовую метлуи про походное зеркало моего отцакоторое я мазал грязьюно не о том чточто каменьчто я каменьчто я огромный каменькак же это красивосам бог бы не сказал лучшека ка мень мень ка ка ка мень мень мень каменькак же красиво камень камень каменьогромный камень который скатитсяэффектно скатится вниз с какого-нибудь                                                     красного холмас какого-нибудь тихо постукивающего                                                   кровавого холмак чертям садовую метлу походноескатится гулкоскатится гулко с какого-нибудь тихо                                                   постукивающегокровавого холма

                   (В КАЛЕНДАРЬ БУРКХАРДА БАЛЦЕРА)

Как муха по стенекто-то приближаетсяпоскольку бывают великие зимыкогда уже в январе пейзаж словнословно горизонтальная стенакоторую покрыла известью слепая штукатурщицасама покрыла известьюизвестью где утонул свет ее глазпоскольку бывают великие зимыкогда уже в январе все вокруг ослепляети когда лазурь перьев сойки (infaustus)желтизна дикого апельсина вспыхиваетв белизне и ты думаешь окрасоте (скрытая категория)о красоте но не об известиот которой ослепла эта штукатурщица.Как муха по стенекто-то приближаетсяпогружается в великий мягкий снегеще теплотает вокруг него снегон радуется что в такой девственной субстанцииисчезнет он навекиговорят холодная смерть красивасколько красотыа вот она садится на еще теплый лошадиный трупраспарывает ему брюхопрячется тудавдруг удастся перезимоватьи медленно остывают оба трупаледяным плодом находят еетоварищи по несчастью у лошади в брюхекогда начинают пожирать ееи думают вот теперь растаявулыбающийся заледенелый плодона родится в новом теле улыбающимсяжеребенкомо сколькосколько невыносимой красотыдаже в брюхе замерзшей солдатской лошади.

Илдико Ловаш