Традиции свободы и собственности в России - Александр Горянин

Цитируемая статья содержит еще одно важное утверждение: «Треть крестьянства принадлежит дворянам. Однако это положение, несмотря на наглый произвол дворян-помещиков, не оказывает большого влияния на общину… Если уж земля принадлежит общине, то она полностью остается в ее ведении, на тех же основаниях, что и свободная земля; помещик никогда не вмешивался в ее дела… Человек, привыкший во всем полагаться на общину, погибает, едва лишь отделится от нее; предоставляя человеку его долю земли, она избавляет его от всяких забот.»

Но если общины до Смутного времени (включительно) — объединения собственников, отчасти наследовавших дружинные традиции, а общины XIX века — воплощение русского неприятия собственности на землю и врожденного русского чувства справедливости (т.е. готовности к социализму), то что было в промежутке, длившемся два с лишним века? По какой причине и когда произошло превращение старой общины в новую?

Причиной стали, вероятно, уравнительные переделы. В Древней Руси их не было53 Многочисленные исследования по истории российского поземельного законодательства54 не обнаруживают их и в удельной Руси. По поводу же более поздних («московских») времен давно идут споры. «Государственники» (от Чичерина до Милюкова) утверждали, что изначальная община отмерла в России еще до появления самого слова «Россия», т.е. до образования централизованного Русского государства, и воссоздана усилиями этого государства ради удобства взимания налогов, набора солдат и т.д. Разнообразные же оппоненты государственников (от Герцена до Победоносцева) считали общину середины XIX века исконным, коренным гражданским институтом, прямым продолжением древнего, определившим самобытность развития России (в «самобытность» разные авторы, понятно, вкладывали разный смысл).

Доводы государственников убедительнее, но с одной оговоркой. Если община XIX века была воссоздана искусственно, как это удалось сделать? Нельзя воссоздать то, что полностью изжило себя и умерло бесповоротно. Но, как писал К.Д. Кавелин, разбирая книгу Б.Н. Чичерина «Областные учреждения России в XVII века», «призраки сословий и общин [уже] XVII века суть обветшалые и стертые остатки когда-то живых исторических элементов и начал, происхождение которых теряется в глубокой древности … Исторические типы не умирают скоропостижно, а угасают постепенно, проходя через целый ряд перерождений». Приходится признать, что эти «стертые остатки» пережили не только XVII-й, но и XVIII-й век и стали тем субстратом, на котором селекционерам вроде графа Киселева (о нем позже) удалось вывести общину нужного государству вида.

К.Д. Кавелин продолжает: «До самого образования Московского государства общины везде призывают, выбирают и меняют князей; где обстоятельства хоть сколько-нибудь благоприятствовали, там общины тотчас же приобретали политическую самостоятельность. Весь север и весь юг России были покрыты такими самостоятельными общинами. Только с усилением Московского государства общины понемногу перестают играть политическую роль. Но это не дает нам права утверждать, что и в общественной жизни не осталось следов общинного духа. В начале XVII века, в Смутную эпоху, общины вновь обнаружили несомненные признаки жизни»55. Еще какие признаки! Земские ополчения, спасшие Россию в Смуту, опирались на волости и мiры, то есть на общины.

Однако община XIX века, так восхитившая А.С. Хомякова, И.В. Киреевского, А.И. Герцена, К.С. Аксакова с последователями и ставшая основой их далеко идущих историософских построений, имела очень мало общего с исторической русской общиной.

Вырождение последней ускорилась как раз перед Смутным временем. Это была пора небывалого по размаху крестьянского расселения. Консолидация основной государственной территории русского народа, вчерашних княжеств и земель, сопровождалась переселениями, повторным заселением, обменами населением. Шли процессы внутренней колонизации — и не только внутренней. Ключевский не зря говорил, что вся история России есть история колонизации.

Историк и этнограф, член-корреспондент АН, а после 1917 года эмигрант, Ф.А. Щербина (1849–1936) вообще настаивал, что главным правоустанавливающим актом собственности на землю вплоть до конца XVI века была свободная «заимка» земли (отсюда известное слово, означающее усадебку). Наш предок вступал во владение занятым им пространством исходя из понятия: «Куда коса и соха ходили» (иногда добавлялся «топор»). Вложенный труд и пролитый пот служили необходимым и достаточным условием возникновения поземельной собственности. Этот обычай продолжал действовать и позже, в XVII – начале ХХ вв., но в основном уже за Уралом и на вновь осваиваемых землях Юга.

Прерванные Смутным временем, процессы колонизации возобновились с удвоенной силой. Новое государство состояло из 117 уездов, включавших тысячу с лишним станов и волостей, и почти в каждом были пустые — или запустевшие в ходе Смуты — земли. Но колонизация выходила, обычно против воли властей, за эти пределы: беглые переселенцы осваивали «украинные» земли на севере, востоке, юго-востоке, юге и юго-западе.

Исторические реконструкции того, откуда взялась практика земельных «поравнений» можно свести к двум. При освоении новых мест переселенцы «садились» на землю частными собственниками, объединенными общинным укладом. Нехватка рабочих рук требовала принимать в общину все новых переселенцев, но им доставалось уже неизмеримо меньше земли. Споры поздних общинников с ранними делались неизбежны, и в этих спорах верх одерживал сход крестьянского мiра, на котором малоземельные рано или поздно оказывались в большинстве. Переделы становились неизбежны — у частной собственности в общине не было юридической защиты.

В старых же общинах, где не произошло серьезной убыли населения в Смуту56, на единицу частной земли становилось все больше едоков, нарастало «земельное утеснение». Одновременно с этим росла доля выморочной (никем не унаследованной), выкупленной или просто покинутой собственниками земли. Ее начали распределять, но не для «приватизации», а во временное, по очереди, пользование — «по жеребью», по старшинству и другими способами. В спорах о справедливости процедур вырабатывались хитроумные приемы «поравнений», а от них было рукой подать до распространения прав общины на частные земли общинников. В один прекрасный день крестьянский мiр принимал решение о «справедливом» переделе всей земли. Так демократическое устройство общины нанесло смертельный удар по частной крестьянской собственности на землю.

Но главную роль в перерождении общины сыграло все же государство, интересовавшееся повидимому лишь сбором налогов. Оно уже давно начало использовать механизм общинного самоуправления в своих выгодах. Государственные грамоты возлагали на волостных начальников обязанность взимания податей в своей волости и наделяли их правом раскладки этих податей на членов мiра по своему усмотрению. Рано или поздно должна была возникнуть такая вещь, как круговая порука. (Именно таков первый смысл выражения «один за всех, все за одного».)

Ориентированная в первую очередь на исправное поступление налогов, внутренняя политика государства затрагивала не только крестьян. К примеру, «приговор» (т.е. постановление) Земского собора 1619 года фактически прикреплял посадских людей к месту жительства тем, что уход любого увеличивал размер доли налога оставшихся. «Мiры», эти низовые общественные структуры, были удобны власти как инструмент решения государственных задач, включая военные. Для простых же людей они все больше становились органами тягостного социального контроля и удержания на месте. Люди убегали именно от этого, самочинные переселения носили массовый характер. Одной из главных причин бегства было обобществление собственности в старых общинах и надежда стать собственником в новых.

Утрачивая собственность, человек утрачивал «самость». Это был долгий процесс со многими встречными течениями. Он не обошел даже духовную среду. К примеру, до реформ митрополита Макария в середине XVI века преобладающим типом русских монастырей был так называемый «особый»57 или единолично-хозяйственный, где каждый жил «наособь», сохранялась частная собственность каждого из монашествующих и даже отдельный стол.

В начале XVII века община лишается важного права разрешать переход крестьянина в другую волость58. Кроме того, происходит разделение волости как административной единицы и мiра как общины. С ростом абсолютизма и утерей политической роли общин-волостей (городов, посадов, слобод, «погостов», станов, пятин, концов, земель) старинная община почти исчезает из русских правовых актов. Как видно, ушедшая в глухую оборону, окуклившаяся, охранительная, община решала свои внутренние дела, руководствуясь обычаями.

Поразительно много было тех, кто не смирялся с утратой старинных прав. Нам сейчас даже трудно себе представить такую высокую долю непокорных людей в популяции. Но факт несомненен: если бы не они, в истории России не было бы казаков, старообрядцев, не произошло бы заселение русским этносом обширных пространств Евразии — значит, речь идет о сотнях тысяч и миллионах.