Влюбленная. Гордая. Одинокая - Елена Левашова

– Диана, я очень виноват перед тобой. Но я же извинился. Мне казалось, мы…

– Забудь, – уголки ее губ вздрагивают в подобии улыбки. – Наверное, тяжелый день сказывается, – девушка взмахивает руками, отгоняя невидимых мошек. – Приятного вечера.

Я медлю на входе в банк. Срывающиеся ледяные снежинки охлаждают разгоряченную кожу и оседают на упругих бутонах тончайшим слоем изморози.

Решаю обезопасить Любу от моих похотливых бесов и выманиваю ее в холл. Все-таки я пришел извиниться. Сам не знаю, как байка про консалтинговую фирму приходит мне в голову, но она срабатывает на все сто. В обмен на убедительный тон и проявленную в телефонном разговоре настойчивость усатый охранник получает вознаграждение.

Из блестящих дверей лифта высыпают хлыщи в деловых костюмах, толстяк в мятом пальто, прижимающий кожаный портфель к груди, а затем появляется она… Маленькая даже на высоких каблуках, в строгой черной юбке до колен и зеленой блузке, Люба сразу замечает меня. Не выдерживает направленного на нее прямого взгляда и отворачивается, словно обдумывая шаги к отступлению.

А я не могу отвернуться. И тем более позволить ей сбежать.

Приближаюсь и, слегка коснувшись ее плеча пальцами, произношу:

– Прости меня.

Сердце отзывается на присутствие девчонки странным покалыванием. В нем будто щелкает затвор, отпирая невидимую воронку, заполняющую пустоту ее запахом, голосом, взглядом…

– Пожалуйста, прости. Я дурак.

Люба неуверенно протягивает руки к цветам и коротко оглядывается. В холле снуют люди, гремят входные двери, впуская ледяной воздух. Между лифтом и лестничным маршем темнеет узкий проход, упирающийся в двери запасного выхода. Не сговариваясь, мы скрываемся от толпы в полутемном коридоре.

– Послушай… – голос девчонки дрожит натянутой тетивой. – Я не могу дать то, что ты хочешь. Уверена, найдутся другие желающие: цена-то невелика… А я… А мне… – она захлебывается словами и замолкает на секунду. Переводит дыхание. – У меня есть родители, близкие. Для тебя все так просто, а я… Я не смогу потом себя собрать… Больше нет.

Люба часто моргает, прижимая бордовые бутоны к груди. Кивает, почти по слогам объясняя мне – самодовольному кретину, какие вину и боль испытывает из-за моего отношения.

– Люба, ну зачем ты так? – хрипловато произношу я, замечая расширившиеся зрачки девчонки и пылающие от прилившей крови щеки.

В ее глазах застывают невысказанные эмоции. Мне не доводилось видеть ее такой – молчаливой и подавленной, неожиданно смущенной моим напором. Люба пытается отыскать в моих словах ложь, смотрит внимательно, изучающе, непроизвольно прикусив нижнюю губу. А я прилипаю взглядом к пухлым губам, слишком живо представляя, как целую их, приручаю и согреваю. Учащаюсь в дыхании и тянусь рукой к ее щеке, скольжу пальцами по нежной скуле и бессильно отрываю ладонь, словно опомнившись от явного ощущения чужого присутствия. Вокруг пчелиным роем гудят голоса, скрипят металлические двери лифта, шумят банкоматы.

– Любочка, послушай…

– Мне пора. Я тебя прощаю, но… забудь обо мне, – отшатнувшись, бросает чуть слышно.

– Почему?

– Тебе не понять.

Она уходит, оставляя после себя ароматы клубники и ванили. Запах мимолетно дразнит обоняние и исчезает, смешиваясь с уличным морозным воздухом. Люба скрывается в металлической пасти вовремя распахнувшегося перед ней услужливого лифта.

А я примерзаю к полу, чувствуя, как упускаю нечто важное в жизни, возвращая вырвавшуюся из заточения душу обратно в свой параллельный мир. Трусливый кретин, не знающий, чего он хочет, вот кто я. Признание слишком отрезвляет, чтобы принять его с распростертыми объятиями. Да, я не знаю до конца, чего хочу… Но только не того, чтобы ее отпустить.

Пробираюсь через людской поток и устремляюсь вверх по лестнице. Четвертый этаж, восемнадцатый кабинет…

Глава 11

Я преодолеваю мраморные ступени слабоосвещенной лестницы, с каждой минутой укрепляясь в своей решимости. Бегу за ней, как щенок на цепи, не в силах отвлечься ни на что другое. Дыхание сбивается, а шаги отзываются эхом от стен, спиралью убегающих вверх. Хочу дотронуться до нее, заглянуть в карие глаза и оставить пожар гореть дальше.

В кабинет Любы самый близкий путь по лестнице: она выходит к торцу здания, упираясь в темную площадку с двумя дверями в полукруглой стене. Волнение играет со мной злую шутку: я так торопился, что оказываюсь возле кабинета Любы раньше нее. В тот момент, когда сжатая в кулак ладонь зависает перед дверью, лифт разъезжается, наполняя пространство звуками скрежета. И через секунду к ним присоединяется стук ее каблучков. Внутри меня нарастает странная, непривычная чувствительность: я не вижу Любу, но убежден, что ее плечи напряжены, голова опущена, а ноги скованы тяжестью невидимого груза.

То, что происходит между нами, мучает обоих. Люба не умеет играть, и ее показная стойкость не убедила меня в обратном.

Я отступаю в сторону, сливаясь с гладкой темно-фиолетовой стеной, и наблюдаю за девчонкой.

Она выплывает из-за угла, не замечая ничего вокруг. Крепко сжимает букет и медленно идет, опустив голову.

– Люба… – выступаю из темноты, преграждая ей путь. Люба вздрагивает от неожиданности и роняет розы и ключи от кабинета.

– Боголюбов, ты с ума сошел? Разве можно так пугать? – шепчет она, а воронка в сердце благодарно открывается, скрипит, как ржавый люк, торопясь заполнить пустоту ее шепотом, блестящим в темноте взглядом и клубничным запахом.

– Люба…

– Мир, мы же обо всем договорились, я же…

Не даю Любе ответить. Беру в ладони ее лицо и впиваюсь в мягкие губы. Я грезил ими чертовы две недели, закрывал глаза и представлял, как ласкаю. Желанные, сочные. Для меня. Люба упирается мне в грудь и отталкивает, мотает головой в слабой попытке противостоять. Красные бутоны и стебли роз хрустят под нашими ногами. Крепче прижимаю девчонку к себе и целую, целую… Пальцы пробираются к ее волосам, бегут вниз, по горячей дрожащей спине, исследуют, согревают, нежат. Люба не отвечает. Позволяет мне объясниться с ней столь странным способом. Ловлю себя на мысли, что в моем поцелуе куда больше значения, чем в невысказанных словах. Я не притворяюсь. Обнимаю ее, ласкаю, мягко касаюсь губ, признаваясь, как глубоко она проникла в душу. Не могу забыть девчонку и не могу забыться в другой… Не могу подобрать слов.

Люба слабеет и тянется ладонями к моей шее, приоткрывает губы, впуская мои нетерпение и жар, и целует в ответ. Я не сразу понимаю, что стон, пронзивший тишину, принадлежит мне. Мы жадно целуемся, смешиваем дыхание друг друга, подчиняясь затопившей нас нежности. Поцелуй разгоняет кровь до бурлящего потока, перекрывает дыхание. Наше общее желание сплетается в неразрывный узел, но я не могу себе позволить сломать ее еще раз.