Влюбленная. Гордая. Одинокая - Елена Левашова

– Он просит вас спуститься.

– Буду через минуту.

Неторопливо иду к лифту и спускаюсь в холл. Металлические двери распахиваются… Мелькающим калейдоскопом перед глазами проносятся яркие кадры: охранник в зеленой форме, молодой парнишка в красном пуховике, пытающийся уместить папку с документами в рюкзак, грузная дама в длинной норковой шубе, щебечущая по телефону. И он… Боголюбов. В джинсах и вязаном свитере, с влажной от дождя рыжей челкой. Смотрит прямо на меня… В его глазах столько сожаления и страха, сколько в моих – недоумения. Руки наливаются тяжестью под его обжигающим взглядом, я словно уменьшаюсь в размерах и врастаю в мраморный пол. Чертов супердоктор, зачем он пришел? Хочу провалиться под землю, сбежать! Я бросаю обреченный взгляд на блестящие двери лифта. «Ну давай же, открывайся!»

Бесполезно. Лифт замирает где-то на верхних этажах, останавливается, впуская толпу смеющихся пассажиров. Я не знаю, чего жду: самое время развернуться и убежать в свой кабинет по лестнице и спрятаться в маленьком, безопасном мире.

Взгляд, запах. Все разом ударяет в меня, стоит Боголюбову оторваться от пола и сделать шаг. Моя жалкая попытка к бегству мгновенно пресекается.

Ноздрей касается аромат чистого мужского тела, знакомого пряно-цитрусового парфюма и цветов – темно-красных роз на высоком стебле. Вздрагиваю от прикосновения его горячей ладони к плечу и тягучей, взволнованной, как морской шторм, интонации:

– Прости меня.

Глава 10

Мирослав

Закрываю глаза и вновь спотыкаюсь о назойливое воспоминание о Любе. Чем она меня зацепила? Обычная девчонка, такая же, как все… До нее их было бесчисленное количество – чужих лиц без имен и судеб, и после нее будет столько же.

Откидываюсь на спинку удобного кожаного рабочего кресла, ощутив непривычный протест. Я ведь хотел забыться в других, но при одной мысли о чужих руках, губах и прикосновениях становилось тошно. Смог вычеркнуть из памяти их всех, но не ту, другую… С густыми огненно-рыжими волосами, сочными губами и нежной тонкой кожей.

Пора признаться себе, что девчонка начисто снесла мне крышу и лишила покоя. Я не могу ее отпустить из мыслей, разжигая тлеющий внутри огонь воспоминаниями о нашей близости, но и удержать ее мне нечем…

Желание быть с Любой просыпается внутри, как робкий, жаждущий пощады раб, преклонивший колени перед циничным хозяином, в надежде быть услышанным.

Видит бог, я избегал наших встреч два года. Видел ее с другими – Витьками, Сережками – кавалерами на свадьбе и венчании Рябининых и облегченно вздыхал, принимая ее веселость и непринужденность за равнодушие. Я смог тогда вырваться из оков зарождающихся к девчонке диких и будоражащих сознание чувств и просто убежал. Не от нее – от себя… Сбежал от ответственности. Струсил перед общественным мнением таких же, как и я, циничных мудаков.

Желание позвонить в цветочный салон и заказать очередной букет искрит на кончиках пальцев. Люба не взяла ни одного, но с тех пор прошла еще неделя. Четырнадцать дней моего воздержания. Черт, прямо название для драматического романа.

Ветер лезет в щели плотно закрытых окон, подгоняет пышные, как сладкая вата, облака. Они рвутся и разлетаются по серому небу крупными дождевыми каплями.

Суетливый день вытесняет вечерняя, умиротворяющая тишина. Пациенты расходятся по палатам, стихают шаги медперсонала и шорох колесиков аппаратуры по полу.

Бросаю взгляд в окно, на бриллиантовую россыпь звезд, проступивших в темном небе, и стягиваю пижаму – мокрую от пота, пропахшую лекарствами и дезинфекторами. Ничего необычного. Остужаю прохладной водой из душа нестерпимый жар, пробудившийся от мыслей о Любе.

Застываю посередине кабинета, давая себе минуту на раздумья, и тянусь к лежащему на письменном столе айфону.

Я запомнил цифры телефонного номера цветочного бутика наизусть. Приветливая девушка отвечает после первого гудка. Теребя мокрую после душа челку, я озвучиваю менеджеру заказ, прикипев взглядом к мерцающему огнями подсветки городу.

– Темно-красные розы на высоком стебле. Да, думаю, девятнадцати будет достаточно.

К словам мешается странный шорох из-за спины: скрип, стон или что-то похожее на всхлип. Резко оборачиваюсь, избавляя себя от необходимости гадать, и натыкаюсь на три пары глаз. В дверном проеме замирают Зинаида Львовна, Таисия Алексеевна и… Диана Шестак.

– Нет, упаковывать не надо. Что, простите? Какая ленточка? Ничего не нужно, девушка, только цветы.

Я не прерываю разговора, чувствуя, как недоуменные, любопытные взгляды облизывают меня с ног до головы. Вздох удивления принадлежит моей верной помощнице бабе Зине. Таисия Алексеевна лишь хитро улыбается, подпирая скрипучую дверь кабинета, а вот Диана… Трудный день отпечатался на ее лице следами усталости: под глазами просвечивают темные круги, возле губ обостряются морщинки. В отделении челюстно-лицевой хирургии сегодня завал: четыре внеплановые операции пострадавших после аварии пациентов.

– Шельмец вы наш, Мир Михалыч! На свидание намылились? – протягивает Зинаида Львовна, едва я сбрасываю звонок. Она вразвалочку приближается к моему рабочему столу, охая и шаркая подошвами «кроксов». – Карты посмотрите перед уходом?

– Какая температура у Симоненко? – оставляю любознательную женщину без ответа, надеясь переключить внимание на работу.

– Тридцать семь и семь.

– Очень хорошо. Я пройдусь по палатам перед уходом.

– Мир Михалыч, – негромко произносит Таисия Алексеевна. – У Васильевой из четырнадцатой судороги после наркоза.

– Черт! Переводим в реанимацию. И консультацию психиатра cito! Очевидно, сказывается резкая отмена противосудорожных препаратов – у пациентки эпилепсия.

Я быстро пишу назначение о переводе, улавливая мельком движение стрелок наручных часов. Я задержался на работе… Снова. Задерживаюсь в большинстве случаев, умело совмещая в характере ответственность за пациентов и пофигизм ко всем остальным.

– Приятного вечера, Мир Михалыч! Ох и пахнет от вас… Сердцеед вы наш, – елейным голоском протягивает Зинаида Львовна. Она походит на дедушку Алиски Рябининой, Никиту Сергеевича, только в женском обличье.

– Баб Зин, идите-ка проверьте у послеоперационных пациентов температуру!

«Пехота» сдается без боя, а вот «тяжелая артиллерия»… Диана пропускает медсестер и закрывает дверь изнутри. Я одариваю ее глуповатой улыбкой и распахиваю створки шкафа. Набрасываю пальто и надеваю ботинки, мысленно проклиная себя за беспечность в отношении девушки.

– Не помню, чтобы ты раньше платил за секс, – в голосе Дианы отчетливо слышатся нотки отвращения. Она обнимает озябшие плечи, нервно поглаживая их через ткань медицинской пижамы.

– Не платил.

– А что тогда? Ухаживаешь за кем-то? И кто она?

– Не важно. Диана, послушай…

– Не ты ли мне говорил, что не заводишь отношений? Не встречаешься. Не женишься. Только трахаешься… – последнее предложение походит на змеиное шипение. Мне хочется покончить с допросом.

– Я разве должен давать отчет? – льдинки в голосе мгновенно остужают ее.

– Нет, извини, – выдавливает Диана и бессильно