Черная пасть - Африкан Бальбуров

Письмо командующего американским экспедиционным корпусом на Дальнем Востоке России было адресовано всем воинским чинам войск под знаменами САСШ и было лаконично настолько, что древние спартанцы по сравнению с генералом Грэвсом могли показаться болтунами:

«Сэр!

Предъявителю сего окажите всю нужную помощь.

Джекобс читал, шевеля губами. Должно быть, его изумление было настолько велико, что, держа в руках контракт, он долго не мог сообразить, что от него, Джекобса, требуется, и уставился на Самойлова широко раскрытыми глазами, в которых менялись изумление, страх и еще что-то не поддающееся описанию.

— Это что, надо подписать именно здесь и именно сейчас? — тихо спросил.

— Дело в том, что я желаю, чтобы с этого часа и с этого места вы охраняли мою жизнь! — четко и по-новому властно выговорил Самойлов. — Дата подписания контракта оставлена в ваше полное распоряжение. Ваше содержание в двенадцать тысяч долларов начнет исчисляться с этого дня! Именно с этого места и именно с этого часа.

Джекобс поставил на землю недопитый стакан. И то ли рука его сильно дрожала, то ли еще по какой причине, стакан опрокинулся, водка пролилась на землю. Джекобс суетливо поднял на Самойлова виноватое лицо, лихорадочно вытащив вечное перо, осторожно приблизил Руку к контракту и размашисто, резко подписал, не забыв поставить дату.

— Мне тоже не нравится это место, — сказал Самойлов. — Но по другой дороге нельзя — стерегут полтысячи анархистов с пулеметами и, говорят, с орудием...

— Откуда вам известно? — спросил Джекобс.

— На прииске я был управляющим не таким, как другие, а наследник фирмы «Самойлов и сын», — внушительно произнес Самойлов. — Я мог не стесняться в средствах. У меня были хорошо поставлены агентура и охранная служба. Шахтеры из Черной Пасти вооружены моим оружием, у них два пулемета «гочкис».

Джекобс попытался что-то сказать, но Самойлов нетерпеливым жестом остановил его.

— Мои ящики в случае опасности объявите имуществом вашей армии, а меня находящимся на службе в вооруженных силах САСШ. Ваши личные заслуги по охране моей жизни и архивов в пути принесут вам еще тысячу долларов. Вы поняли?

Джекобс порывисто вскочил и, вытянувшись, взял под козырек.

— Ол райт, садитесь, выпьем! — Самойлов поднял с земли опрокинутый стакан и наполнил его.

— Глухарь готов! — сказал Бадма, снимая вертел с огня. Самойлов протянул стакан и Бадме.

— Выпьем за то, чтобы благополучно окончилась наша экспедиция! — торжественно и многозначительно возгласил по-русски Самойлов.

— С этим... цветным? — заколебался Джекобс.

— Вы на службе! — с нервной улыбкой сделал замечание Самойлов. — Пока вы в России, забудьте, что вы белый. Вы не в Техасе и это не чернокожий замордованный раб, а вооруженный казак!

— Да, сэр! — с готовностью ответил Джекобс. — Слушаюсь! Выпью хоть с самим сатаной, если это будет угодно вам, сэр!

— Пускай все хорошо кончится! — сказал Бадма и стер рукавом многозначительную улыбку.

Ночь наступила звездная и не по-летнему холодная. Бадма лежал с открытыми глазами. Он прислушивался к засыпающему лагерю, к лесным шорохам и думал о происшедших событиях. Здорово же обделал свои дела Самойлов! Теперь он под защитой. Но кому нужна его жизнь? Пусть везет свои архивы, куда хочет. Никто мешать ему не будет. А долговязый майор — хорош гусь! Такой родного отца продаст. На военной службе, а уже продался в телохранители. И кому? Человеку из другой державы!.. Но это хрен с ним, от этого медведь не закукарекает, соболь не запоносит. Пусть продается, кому хочет! Как он теперь — будет драться за золото? Самойлов привязал его крепко. Самойлов умен. Держа на коротком поводке этого американца, он прикажет ему только о себе и своих ящиках печься — плевать Самойлову на американскую добычу! Похоже, что Джекобс свое золотишко забрал. Так что не с руки ему лезть на погибель. Будет шуметь, рвать и метать — но только, чтобы солдаты видели, чтобы Джекобс мог свидетелей иметь при докладе начальству. Н-нет, ему лезть на рожон не с руки!..

Кажется Бадме, что он самую малость смежил веки — услыхал сквозь сон, как ухнула сова. Древние бурятские воины не зря говаривали: лазутчик спит, настолько же открыв уши, насколько закрыты глаза... Сова крикнула вблизи. Но это для кого угодно сова, а для опытного таежника... Бадма вскочил.

Оседланный конь ответил на тихий посвист. Как призрак, как альбан из бурятских поверий, у которого лишь половина тела, проскользнул Бадма мимо дремлющих часовых. Пройдя, усмехнулся: можно обезоружить весь лагерь — вояки!..

Через час Бадма жал руку Иннокентию Бутырину.

— Все спят! — негромко сказал Бадма.

Скорой рысью Бадма и Бутырин добрались до партизанского стана. Бадма подробно рассказал, как Джекобс и Самойлов подписали соглашение...

— Ишь, как у них: служу, кто больше заплатит! — воскликнул один из командиров.

— Эт-то хорошо! — потер руки Бутырин. — Стал быть, мерикан не будет так уж яриться. Надо ему шибчее, под дых — и он лапки кверху, острастку ему надо.

Рассвет вступил в Ущелье Согжоев как бы крадучись, потихоньку. Сначала солнце зажгло облака, потом — вершины гор, потом осветились покрытые тайгой склоны, на которых, словно чудовищные звери, вытягивающие шеи, из тайги вздымались одинокие сизые утесы.

В крутые скалистые горы, мимо которых, огибая их, вьется тропка, плотно прижатая к скалам неистово несущейся речкой, были посажены лучшие стрелки. То были стрелки, попадающие на спор в лезвие ножа с расстояния двадцати шагов — есть такой вид стрельбы у сибиряков-охотников. Между стрелками — гранатометчики. Основные силы Бутырин расположил так, чтобы партизаны могли кучно и пристрельно бить по всему ущелью. Оставалось дождаться, чтобы заморские гости втянулись в уготованный мешок до самого хвоста.

— Здорово однако! — прищелкнув языком, похвалил Бадма друга. — Видать сразу: хитрый казак тут дело задумал. Хана Джекобсу — золото придется ему отдать!

— Вроде получилось ничего! — улыбнулся Иннокентий, очень довольный. — Вместе с командирами голову ломали.

Тут на Бадму кто-то кинулся сзади, крепко обхватив шею.

— Сынок! Чимит! — воскликнул Бадма дрогнувшим голосом.

И Бутырин рассказал про злоключения Чимита. Это он сделал тем охотнее, что знал: у казаков-бурят строго блюдут обычаи предков — не смеет сын хвастаться перед отцом, перед старшими, он не станет передавать про свои дела, если даже этот рассказ будет правдой от первого и до последнего слова.