Остатки былой роскоши - Лариса Соболева

– Вот тут, – отступил Бражник на место ночного пребывания.

– Там и стойте. – Степа подошел к входу в часовню, внимательно рассматривая стены. – О, а это что?

Выщербины. Заречный взгромоздился на высокое каменное надгробие, расположенное близко у стены часовни, присмотрелся. Свежие следы от пуль. Настолько свежие, что без эксперта можно определить, когда стреляли и сколько. Степа оглянулся, с укором посмотрев на Бражника. Тот стал топтаться на месте, изучая землю под ногами, а опер вслух принялся считать метины от пуль:

– Раз... два... пять... восемь... одиннадцать... А не скажете ли, гражданин Бражник, что это за выщербины? Одиннадцать... двенадцать...

– Это? Не знаю, – соврал тот.

– ...Четырнадцать... – продолжал считать опер и прокомментировал: – Мощно атаковали, залпом, мощно. Пятнадцать... семнадцать! Значит, не знаете. Хорошо. – Степа вернулся к Бражнику, оглядел землю, ногой отодвигая траву, а где надо присев и разгребая ее руками. – Ага, вот и гильзы. Раз, два, три... в траве затерялись... шесть, семь... Ну хватит. – И поднялся.

Он стал напротив сжавшегося Бражника. Слегка подбрасывая на ладони гильзы и едва сдерживаясь, чтобы не наорать на члена обреченной семерки, процедил:

– Вы меня за идиота держите? Что здесь было ночью? Говорите, не то я вас арестую и заведу сразу два дела: за укрывательство преступления и за использование оружия. Что выбираем?

– Хорошо, – сдался Бражник, поглядывая исподлобья на молодого оперативника, оказавшегося далеко не лохом. – Дело в том... Вы только представьте: ночь, кладбище...

– Труп в часовне, – ухмыльнулся Степа, – который вам пригрозил, что за семь дней укокошит вас. Я большой, в сказки не верю.

– Но это было действительно так! – вскипел Бражник. – Он показался в проеме... вон в том. Не скрою, было очень страшно. Все начали стрелять бессознательно, из чувства самосохранения.

– То есть вы стреляли по нему? По призраку?

– Именно так, – сознался Бражник.

Степа снова двинулся к часовне, на пороге задержался. «А сбежать отсюда действительно невозможно, только через вход. Но вход был под обстрелом, – рассуждал он, осматривая небольшое помещение часовни. – Так, площадь приблизительно четыре метра на четыре. Два проема по обеим сторонам входа примерно по полтора метра высотой и в метре от пола. Кстати, вход закрывал щит, его разбили потом, вон обломки валяются. Так как он исчез? А через крышу? Вон дыр сколько в крыше. Не годится – чересчур высоко. Надо действительно быть привидением, чтобы взлететь и неслышно приземлиться за часовней. Так-так... Значит, Рощин, или хрен знает кто это был, стоял вот в этом проеме».

Степа крикнул:

– Он полностью закрывал проем или видна была только его часть?

– Полностью закрывал проем, – отозвался снаружи Бражник.

– А какой примерно рост у вашего... привидения?

– Рост Кима метр семьдесят пять.

Степа, переступая через груды мусора, взял в углах два ящика, поставил их друг на друга и взобрался на них у противоположной проему стены. Осмотрел стену, прищурившись, так как света сюда через проемы проникало мало из-за раскидистых крон деревьев. «Оп-ля! – воскликнул, трогая пальцами еще несколько выщербин на кладке. – Выходит, они попадали в него?!! Пули насквозь прошили тело и врезались в стену? А где кровь? Крови-то нет. Чертовщина».

– Он здесь стоял? – взобрался на ящики Степа и показался в проеме, держась за решетки, очень крепкие.

– Да. А потом упал навзничь.

– И вы хорошо его различили в темноте?

– Он был освещен таким... желтоватым светом.

– Желтоватым... – задумался Степа. – Похожим на электрический?

– Ну, в общем-то да.

– Что значит – в общем-то?

– То и значит, – раздраженно сказал Бражник. – Свет, падающий на него, был неярким, но достаточным, чтобы разглядеть Рощина. Когда его увидели, Туркина закричала и первая начала стрелять. За ней все, у кого было оружие: Сабельников, Фоменко, Ежов, я взял пистолет у Хрусталева, этот едва в штаны не наложил.

– Через какое время вы вошли в часовню?

– Минуты через три-четыре, наверное. Мы шли медленно, огибали могилы, останавливались и... Вы понимаете наше состояние?

– Честно говоря, я пока ничего не понимаю. А как он говорил? Откуда?

– Отовсюду. Я еще подумал тогда, что через динамики вещает.

– Больше ничего не хотите мне сообщить?

– Больше нечего, – развел в стороны руки Бражник.

– Тогда вы можете быть свободны. Да, и позовите ко мне водителя.

Бражник ушел ссутулившись, – видимо, устал зверски после потрясений и бессонной ночи. А Степа, оставшись в одиночестве, попытался представить события прошедшей ночи и должен был признать: картина здесь была кошмарная. Пришел к мнению, что вряд ли семь человек способны так складно врать. Раз открыли пальбу по часовне, значит, находились под воздействием паники и ужаса. Потом побоялись рассказать о стрельбе. Это тоже говорит о растерянности – все же стреляли на кладбище. Но они забыли, что от пуль остаются следы и гильзы. Однако самое жуткое в этой истории и не объяснимое вообще никак – они ведь попали в так называемого Рощина. Как это понимать? Что же это тогда было?

Прибежал Толик, сорокалетний улыбчивый и говорливый водитель. Повидал он за время работы в УВД много, посему не удивился просьбе Степы:

– Осмотри деревья вокруг и под ними. Твоя задача – отыскать свежесломанные ветки, следы людей, может, какие-то предметы... Найдешь – позови меня. А я осмотрю часовню. И не торопись.

Степа принялся выносить мусор, складывая его перед часовней. Доски, шесть кирпичей, два деревянных потрепанных ящика. Нашел керосиновую лампу, видимо, оставленную здесь ночевавшими бомжами, полусгнившее воняющее одеяло, башмак, консервные банки. В уголке лежали горкой бутылки, которые не берут в пунктах приема стеклотары. Часовня пуста, и он не обнаружил ни единого уголка, где можно спрятаться.

– Такого не может быть! – присел Степа на единственный оставленный в часовне ящик. – Остается признать, что привидения существуют. Невероятно, но факт. Или столпы города безбожно врут. Тогда это сговор с какой-то целью. Других объяснений нет.

Выйдя на воздух, вдохнул глубоко, все-таки дух в часовне стоял неприятный. Зазвонил мобильный телефон.

– Заречный слушает, – Степан поднес к уху мобильник.

– Это редактор газеты «Наш город» Медведкин Арнольд Арнольдович. Мы сегодня с вами встречались у мэра в доме. Я хотел бы с вами поговорить конфиденциально.

– Согласен. Где и когда?

– Приезжайте ко мне в редакцию, очень вас прошу.

– Хорошо, ждите. – Отключил телефон. – Толик, что у тебя?

– Есть, – отозвался тот, и Степа поспешил к нему. – Смотри: ветка сломана, листья с нее ободраны и валяются на земле, можно сказать свежие. И кора содрана на ветке. Больше ничего не нашел.

– Понятно, – отозвался Степа, рассматривая сломанную ветку. Вполне возможно, ветку ободрал шнур или провод. Следовательно, здесь действительно мог висеть динамик. – Ты молоток, Толян, наблюдательный.

– С вами поведешься, не того наберешься, – хохотнул водитель.

– Ага, а вот и следы обуви... Дело-то после дождя было, земля не успела высохнуть. Так, тут отпечатки твоих ног, а тут... – Степа продвигался по следам, но они затерялись в траве, однако вели к дереву. – Вот еще. Смотри, на стволе грязь, оставленная подошвами ботинок, явно. Получается, некто взбирался на дерево. Едем в редакцию газеты «Наш город».

Степа торопливо зашагал к выходу с кладбища, перескакивая на ходу через могилы и бормоча:

– Динамики... а что, вполне может быть. Иначе зачем лезть на дерево, да еще на кладбище? Только затем, чтоб смотреть с него или повесить какую-нибудь вещь, например динамик. Но само привидение куда испарилось? Привидение, которое убили! Я такого даже в кино не видел!

4

Медведкин ждал Заречного с нетерпением. Плотно закрыв дверь за Степой, суетливо ринулся на свое место за рабочим столом. Некоторое время смотрел на оперативника с блаженной улыбкой болвана, затем спохватился, пересел поближе. Степе стало жаль Арнольда Арнольдовича: кожа серого цвета, скорбные морщины у носа и губ делали его лицо страдальческим и несчастным, глаза спаниеля полны отчаяния, руки дрожали, плешь на макушке покрылась капельками пота. Заметив, с каким выражением оперативник наблюдает за ним, Арнольд Арнольдович вздохнул:

– Плохо выгляжу? Ладно, не убеждайте в обратном, я по вашему лицу понял. Итак, к делу. Я пригласил вас, потому что... – Он стушевался, но все же нашел в себе мужество признаться: – Потому что боюсь. Да-да, боюсь. Ким слов на ветер не бросает, я его знаю.

Лицо редактора исказила мука. Степе стало немного неловко от подобного откровения, все же он видел перед собой мужчину, а мужчина и трусость несовместимы. Заречному всегда бывало неловко, когда из человека лезла его настоящая, низменная суть, а он этого не скрывал, не стеснялся. В такие моменты Степе становится еще и скучно, ибо человек раскрывался полностью, с ним становилось уже неинтересно.