Школьная королева - Элизабет Мид-Смит

– Какой у тебя странный вид, милая Мэри. Пойдем сейчас ко мне. Я угощу тебя какао и печеньем.

Мэри молчала, глядя сквозь окно в сад. Дневной свет угас. Мэри с таким лицом смотрела во тьму, будто видела нечто очень страшное.

– Мэри, что с тобой? – спросила Генриетта.

Мэри наконец очнулась от оцепенения.

– Сейчас придут сестры, – сказала она. – Я лучше пойду к тебе, Генни.

– Да, конечно.

В своей комнате Генриетта, немного испуганная видом Мэри, усадила ее в кресло.

Она приготовила какао и подала бисквиты.

– Поешь, тебе будет лучше.

– Ах, Генни, – вздохнула Мэри, – я так боюсь.

– А твои сестры веселы. Я была сейчас в зале, где они рассказывали всем о поездке. С ними, в отличие от тебя, мне не хочется откровенничать; ты, конечно, умнее их. Но миссис Шервуд это все равно. Может быть, ей даже нравится, чтобы рассказывали о ее великодушных поступках.

– Неужели они рассказали, что сделала миссис Шервуд? – спросила Мэри.

– Да, рассказали все. Подумать только, что она дала вашей матери денег, достала сиделку, побывала у доктора! Милая Мэри, теперь в школе все будут знать, что она сделала для вас.

– Ну и пусть, – буркнула Мэри.

Возникло молчание. Мэри отпила из чашки какао.

– Генни, сознаюсь, что не могу продолжать того, что мы затеяли против Китти.

– Не можешь продолжать? Что это значит?

В одно мгновение Генриетту будто подменили. Из гостеприимной хозяйки, угощавшей Мэри, она превратилась вдруг во властную и надменную повелительницу.

– Не можешь продолжать, Мэри Купп?! Как тебя понимать? Ты обязана до конца сыграть свою роль. Обязана! Ведь ты сама видела, как Китти написала письмо двоюродному брату, а затем отправила его. Ты читала адрес. Письмо было именно двоюродному брату, ведь так? А братьям писать запрещено.

– Генни, Генни!

– Ну что, что ты хочешь сказать?

– Что я…я… – запинаясь и дрожа, начала объяснять Мэри, – я думаю, что лучше не продолжать. Я хотела бы сказать, что… что еще…

– Милая, ты давай не хитри, – резко оборвала ее Генриетта. – Сначала ты рассказала мне целую историю, когда я была возмущена, что эту О’Донован сделали королевой, обойдя меня. И я дала тебе двенадцать фунтов. Ты взяла деньги, они были нужны тебе. А теперь что же – желаешь выпутаться? Скорее всего, ты хочешь заявить мне, что не видела, как она писала письмо. Ну, Мэри, тебе не удастся обмануть меня. Потому что я знаю: кузен Китти получил от нее письмо. По запросу миссис Шервуд он подтвердил телеграммой получение этого письма. И даже написал, что очень рад этому. Можешь дуться, если желаешь, хотя, должна сказать, что это будет не очень хорошо. Но, во всяком случае, ты не можешь отказаться от того, что ты видела.

– И все же, Генриетта, я хотела бы отказаться от прежних своих слов – что я видела Китти за написанием письма.

– Но почему, Мэри?

– Ты чувствовала бы то же самое, когда бы была на моем месте, – ответила Мэри.

– Слава Богу, я не на твоем месте. У меня есть немало здравого смысла.

– Генни! Я видела лицо Поля, лицо умирающего, – да, умирающего! Брат сказал: «Мэри, ты ведь будешь хорошей… Я почувствую, если будет не так…» Как же я могу нарушить данное ему обещание? Мне хотелось бы самой умереть, я так несчастна.

– Право, ты странная девочка! – воскликнула Генриетта. – Не надо так убиваться. Твой брат, конечно, поправится. А ты вовсе не плохая. Что из того, что ты тогда, когда застала Китти за письмом, ничего не сказала ей прямо, а спряталась за ширмой? Конечно, Елизавета Решлей, например, не стала бы таиться и сразу бы поговорила с Китти. Ну а я сделала бы то же, что ты, – как и всякая хоть немного любопытная девочка, к тому же дело касалось расхваленной королевы мая. Ты считаешь себя дурной, потому что Китти попала в затруднительное положение, ну да она сама виновата: не надо было тайное письмо писать.

– Ты права, Генриетта, – вздохнув, согласилась Мэри. – Только я не знаю, что делать.

– Теперь тебе лучше всего лечь спать.

Мэри встала и вышла из комнаты Генриетты.

Она не спала всю ночь и представляла то Поля, то Китти; она размышляла и находила необыкновенное сходство между ними – оба любили правду и ненавидели ложь, оба были добры и благородны.

– Я не могу ничего изменить, – думала Мэри, – я должна идти дальше. Если бы не Генриетта… я ее боюсь; да еще эти деньги, которые я у нее взяла! Я никогда не посмею сказать, что это письмо написано мной. Если бы моя вина открылась как-нибудь сама собой! Но этого не случится.

Следующий день был солнечным. Солнце светит одинаково злым и добрым, праведным и неправедным. В это утро все шло по заведенному порядку. Хотя миссис Шервуд не присутствовала при молении. Она поручила это мисс Хонебен. Девочки, не знавшие тайны (а знали ее только Елизавета Решлей, Мэри Купп, Генриетта Вермонт и сама Кетлин О’Донован), не заметили ничего особенного в том, как мисс Хонебен читала «Отче наш» и другие молитвы.

Затем начались занятия, и лучи солнца весело залили светом классную комнату.

За несколько минут до перемены мисс Хонебен подошла к Китти и шепнула ей что-то, после чего Китти встала и вышла из комнаты. Никто из учениц не придал этому значения, кроме Генриетты и Мэри Купп.

В этой школе, как и в большинстве школ, уроки прекращались в половине двенадцатого, и наступала перемена. Девочки выбегали на площадку для игр, где оставались почти до двенадцати.

Вот и на этот раз девочки ожидали звонка на перемену, однако, к их удивлению, сигнала не было. И тут мисс Хонебен сказала:

– Девочки, прошу всех остаться на своих местах.

В классной комнате появилась миссис Шервуд, вместе с ней вернулась и Китти О’Донован. Увидев, что миссис Шервуд ведет Китти, девочки решили, что ее ожидают новые почести, вскочили с места и закричали:

– Да здравствует наша королева! Да здравствует наша королева! Ура! Ура!

– Замолчите, девочки, замолчите! – сказала мисс Хиз, проводившая занятие.

Стало ясно, что произошло нечто важное, так как в классной комнате собрались сразу все учительницы школы. Миссис Шервуд вышла вперед, держа за руку Китти.

Китти была очень бледная. Казалось, она могла лишиться чувств. Все смотрели на нее. Особенным был взгляд Генриетты (довольный взгляд, полный ожидания), а также Елизаветы Решлей (взгляд, полный сочувствия) и Мэри Купп (взгляд, в котором можно было заметить и испуг, и жалость). Глядя на Китти, Мэри вдруг вспомнила глаза Поля; едва не вскрикнув, она закрыла лицо руками.

– Мои дорогие девочки, – начала миссис Шервуд, – мне очень тяжело, но приходится сказать, что в нашей школе произошло то, что безмерно огорчило меня. Я должна объявить о случившемся всем вам, потому что это касается вашей королевы мая.

Девочки сидели притихшие.

– Статс-дамы, будьте так добры, потрудитесь выйти сюда, – попросила миссис Шервуд.

Назначенные накануне первомайского торжества статс-дамы, включая мисс Хонебен, подошли к начальнице.

– Теперь, фрейлины, будьте любезны, сделайте то же.

Через минуту вся свита королевы была в сборе.

– Мне придется рассказать вам очень тяжелую историю, – продолжала миссис Шервуд. – И я прошу фрейлин, статс-дам и всех девочек, выбравших Китти О’Донован королевой мая, поступить с ней, как вы найдете справедливым. Вы помните, как радостно было встречено избрание Китти королевой. Мы считали ее достойной этой великой чести. Мы говорили ей, чтобы она всегда была верна своему слову, чтобы она старалась вести хорошую, честную жизнь. Но, дорогие мои, случилась ужасная вещь. Китти О’Донован, наша королева мая, совершила такой постыдный поступок, что вы, подруги, должны судить ее.

Вы знаете правила школы. Их немного, но они должны исполняться. Нарушить их – значит унизить себя. Китти О’Донован нарушила одно из правил. Я не могу простить ее. Она написала письмо своему двоюродному брату. А я позволяю вам переписываться только с родителями. Китти написала и отправила письмо тайно, но одна из девочек видела это. Мэри Купп, выйди, пожалуйста, вперед.

Мэри разрыдалась. Генриетта дотронулась до ее плеча.

– Иди. Иди и не забывай, что ты мне обязана.

Мэри, дрожа и шатаясь, вышла вперед.

– Бедная Мэри! – сказала миссис Шервуд, с состраданием глядя на девочку. – Вы знаете, какое горе ей сейчас приходится переживать. Мы все должны быть добры к ней. Конечно, ей бы надо было сразу сказать Китти, чтобы она не писала письмо. Ну, Мэри, говори, пожалуйста, сама.

Все девочки уставились на нее. Она стояла довольно близко от Клотильды Фокстил, и Клотильда окинула ее презрительным взглядом. Потом Мэри взглянула на Китти, ни разу не поднявшую опущенных глаз. Клотильда решительно перешла от Мэри к другим девочкам.

– Я не верю ей, – шепнула она Маргарите.

– Тише, Клотильда, – сказала миссис Шервуд. – Давай, милая Мэри, расскажи, что ты видела.

– Я не могла уснуть, – начала Мэри.