Дорога в декабре (сборник) - Захар Прилепин

«Скелетик мой…» – думаю ласково.

Поднимаю его вверх, смотрю в ствол.

«Ну ничего… Бывает и хуже».

Кладу автомат и решаю, с чего начать. Верчу в руках затворную раму, пламегаситель, возвратную пружину… Всё грязное.

Приспускаю возвратную пружину, снимаю шляпку с двух тонких грязных жил, мягко отпускаю пружину. Разобрать возвратный механизм, а потом легко его собрать – особый солдатский шик. Можно, конечно, и спусковой механизм извлечь, сделать полную разборку, но сегодня я делать этого не буду.

Большим куском ветоши, щедро обмакнув его в масло, прохожусь по всем частям автомата. Я даже себя так не мою.

В отверстие в шомполе продеваю кусочек ветоши, аккуратно, как портянкой, обкручиваю кончик белой тканью. Лезу в ствол. Шомпол застревает: много накрутил ткани. Переворачиваю ствол, бью концом шомпола, застрявшим в стволе, об пол. Он туго вылезает с другой стороны ствола, на его конце, как флаг баррикады, висит оборванная черная ветошь…

Автомат можно чистить очень долго, к примеру, весь световой день. Когда надоест, можно на спор найти в автомате товарища грязный уголок, ветошью, насаженной на шомпол, ткнувшись туда, где черный налет трудно истребим, в какие-нибудь закоулки спускового…

Пацаны, как всегда, смеются чему-то, переругиваются.

Язва, хорошо пострелявший, покидал все донельзя грязные механизмы автомата прямо в банку с маслом. Задумчиво копошась ветошью в «калаше», прикрикивает на дурящих пацанов:

– Не мешайте мне грязь равномерно по автомату размазывать…

Кто-то из пацанов, устав копошиться с ершиками и выколотками, делает на прикладе зарубку. Дима Астахов делает две зарубки.

– Хорош, эй!.. – говорю я. – Сейчас вам Семеныч сделает зарубки на задницах… Автоматы казенные.

Женя Кизяков аккуратно вырисовывает ручкой на эрдэшке жирную надпись: «До последнего чечена!»

– А вы знаете, какая кликуха у нашего куратора? – говорит Плохиш.

– Какая?

– Черная Метка. Он куда ни попадет, там обязательно что-то случается. То в окружение отряд угодит, то в плен, то под обстрел. Все гибнут, – заключает Плохиш и обводит парней беспредельно грустным взглядом. – Ему одному хоть бы хны.

Плохиш затеял разговор не случайно – завтра наш отряд снимается на сопровождение колонны, чин едет с нами. Тут остаются лишь Плохиш с Амалиевым, начштаба и ровно столько бойцов, чтоб хватило выставить посты на воротах и на крыше.

Десять машин уже стоят во дворе. Десять водил ночуют у нас.

Собираем рюкзаки: доехав, дай-то Бог, до Владикавказа, ночь мы должны переждать там.

Парни, несмотря на новости от Плохиша, оживлены. Почему хорошие мужики так любят куда-нибудь собираться?

На улице полил бешеный дождище, и посту с крыши пришлось спрятаться в здание – переждать. Но через полчаса Семеныч заставил пацанов вернуться обратно на крышу и отмокать там.

Полночи лило.

Наутро мы – Язва, Скворец, Кизя, Астахов, Тельман, я и двое саперов – встаем раньше остальных, в полпятого утра. Надо дорогу проверить – вдруг ее заминировали за ночь. Черная Метка приказал, будь он неладен.

Хмурые, оделись мы, вышли в коридор. Филя, весело размахивающий хвостом, был взят в компанию. Каждый, кроме Язвы, посчитал важным потрепать пса по холке.

– Вы куда собрались-то? – интересуется Костя Столяр, его взвод дежурит на крыше.

Никто не отвечает. Хочется сострить, но настроения нет.

Костя посмотрел на саперов с миноискателями, увешанных крюками и веревками – для извлечения мин, и сам все понял.

– Одурели, что ли? – спрашивает Костя. – Пятнадцать минут назад стреляли.

– Откуда? – спрашиваем.

– Из хрущевок, откуда.

Подтянутый, появляется Черная Метка.

– Готовы? – интересуется.

– Темно на улице… – говорит сапер Федя Старичков. – Я собаку свою не увижу!

Филя крутится у ног Феди, словно подтверждая правоту хозяина.

Черная Метка смотрит на часы, хотя наверняка только что видел, что там со стрелками.

– Колонна должна выйти через пятьдесят пять минут, – отвечает он.

– И стреляли недавно… – говорит Астахов.

Черная Метка, не глядя на Астахова, говорит Язве как старшему:

– Давай, прапорщик, не тяни.

– Сейчас перекурим и пойдем, – отвечает Язва.

Пацаны молча дымят. Я тоже курю, глубоко затягиваясь.

Открываем дверь, вглядываемся в слаборазбавленную темень.

Идем к воротам с таким ощущением, словно там, дальше, – обрыв. И мы туда сейчас попадаем.

За воротами расходимся по трое в разные стороны дороги, поближе к деревьям, растущим вдоль нее.

Двое саперов остаются стоять посреди дороги возле наполнившихся за ночь водой канав и выбоин. Лениво поводят миноискателями.

Филя, получив команду, дважды обегает вокруг самой большой лужи, но в воду, конечно, не лезет.

Прижимаюсь спиной к дереву, поглядывая то на саперов, то в сторону хрущевок.

«Что я буду делать, если сейчас начнут стрелять?.. Лягу около дерева…»

Дальше не думаю. Не думается.

Один из саперов, подозвав Скворца, отдает ему свои веревки с крюками и, шепотом выругавшись, медленно вступает в лужу.

Внимательно смотрю на происходящее. Ей-богу, это забавляет.

Сапер ходит по луже, нагоняя мягкие волны.

Тихонько передвигаясь, прячусь за дерево.

Сделав несколько кругов по луже, сапер, хлюпая ботинками, выходит из воды и вступает в следующую лужу.

Касаюсь ладонью ствола дерева, чуть поглаживаю, поцарапываю его.

Слабо веет растревоженной корой.

Пацаны стоят возле деревьев, словно пристывшие.

Саперы, еле слышно плеская густо-грязной водой, ходят в темноте по лужам, как тихо помешанные мороки.

Противотанковые мины таким вот образом, шляясь по лужам, найти можно, и они не взорвутся: вес человека слишком мал. Что касается противопехотных мин, то даже не знаю, что по этому поводу думают саперы. Наверное, вовсе стараются не думать.

Ворота базы уже далеко, и с каждым шагом становится все более жутко. Может быть, мы передвигаемся на прицеле людей, с удивлением наблюдающих за нами?

Последние лужи возле начинающегося асфальта саперы осматривают спешно, несколько нервозно.

– Всё! – говорит кто-то из них, и мы почти бегом возвращаемся.

Скрипят ворота, шмыгаем в проем. Переводим дух, улыбаясь. Тискаем очень довольного Филю.

Блаженно выкуриваем в школе по сигарете. Пацаны уже поднялись и собираются.

Переталкиваясь, получаем пищу, завтракаем.

Подтягиваем берцы и разгрузки. Черная Метка подгоняет нас.

Плохиш, похожий одновременно на бодрого деда и на школьника-второгодника, сидя на лавочке у школы, дурит.

– Саня! – зовет он выходящего Скворцова. – Может, исповедуешься Монаху?

– Я безгрешен, – буркает Скворец.

– Ну конечно… – строго смотрит Плохиш. – А кто рукоблудием ночью занимался? Ну-ка быстро руки покажи!

– Да пошел ты…

– Ладно, брат, до встречи! – примирительно говорит Плохиш. – Все там будем!

Следом за Саней выходит Дима Астахов.

– До встречи, брат! – говорит Плохиш и ему.

За Димкой топают братья-близнецы Чертковы – Степан и Валентин.

– Давайте, братки, аккуратней. Смотрите, не перепутайтесь…

– Берегите спирт, дядя Юр! – напутствует Плохиш и нашего доктора, и всех идущих за ним, говорит, улыбаясь: – До встречи! До свидания, братки!.. А ты, Семеныч, – прощай…

– Тьфу, дурак! – говорит Семеныч без особого зла и три раза плюет через плечо.

…Машины прогревают моторы, водители суетятся, поправляют броники, висящие на дверях.

Наши пацаны рассаживаются по одному в кабины. Оставшиеся – на броню пригнанных бэтээров.

Выбираю себе место на броне ровно посередине, спиной к башне.

«Если расположиться полулежа, то сидящие с боков в случае чего прикроют меня», – цинично думаю я.

Приходит Шея, сгоняет меня и усаживается на мое место. Огрызаясь, перемещаюсь к краю.

Солнышко начинает пригревать, доброе такое солнышко.

Семеныч лезет на наш бэтээр, мы пойдем замыкающими.

На первом бэтээре сидит Черная Метка, его, как выяснилось, Андрей Георгиевич зовут. Внимательно смотрит на пацанов.

Открываются ворота, бойцы, стоящие на воротах, салютуют нам, ласково ухмыляясь. Урча, выползает первый бэтээр, следом выруливают машины. Мягко ухая в лужи, колонна выбирается на трассу…

Я уже люблю этот город.

«Первые руины Третьей мировой источают тепло…» – шепчу я, впав в лирическое замешательство. Птиц в самом городе нет. Наверное, здесь очень чистые памятники. Если они еще остались…

Ближе к выезду из Грозного начинаются сельские постройки. За деревянными некрашеными заборами стоят деревья, подрагивают ветки. Как, интересно, чувствуют себя деревья во время войны?

Задумываюсь о чем-то… Прихожу в себя, обнаружив, что неотрывно смотрю на Монаха, сидящего неподалеку. Так неприятно, что он едет с нами!.. Вот Саня Скворец рядом, это хорошо. Андрюха Конь держит в лапах пулемет. Женя Кизяков, Степка Чертков – один из братьев-близнецов (Шея до сих пор Степку путает с Валькой, поэтому отправил Валю в кабину одной из машин), Слава Тельман – охранник Семеныча, Кеша Фистов косит себе, Дима Астахов «Муху» гладит… все такие родные. Семеныч опять же, доктор дядя Юра… и тут Монах. На кой хрен он поехал в командировку?