Рассказы - Алексей Бондин

— Крути, Гаврила!

Ванюшка-Пузырь приплясывает, помахивает руками, приговаривает:

— Три-та ли-та ри-та-та...

А Мишутка смотрит на машинку и улыбается, руки в карманы, важно этак, и папироска во рту дымит.

Дошла стружка до конца, смеряли кронциркулем. Красота!.. Сняли станок, хотели на другую шейку пристроить. И откуда ни возьмись — начальник депо. Как из земли вырос, точно его чорт подослал.

— Что это у вас тут за собрание? Марш по местам! Где бригадир?

Мишутка загородил собой машинку и говорит:

— Он, Митрий Митриевич, ушел в запасный парк паровозы описывать.

— Позвать его сюда,— приказал начальник и ушел.

Ребята машинку свою под верстак.

Миша побежал в инструментальную и залез на полати. Смотрит — Азич развалился на войлоке, дрыхнет и губами похлопывает.

Вот уж Мишутка будил его, будил, никак не может добудиться. Азич хоть бы что. Мычит только. Как быть? Мишутка навалился на него, зажал ему рот и нос. Азич пыхтит, старается освободиться, а Мишутка одно свое. Спер ему дыхание. Вот уж тот вертелся-вертелся, возился-возился, наконец, глаза открыл и выругался:

— Ты что, душегуб, делаешь?

А Мишутка:

— Вставай,— говорит,— начальник депо тебя ищет.

Тот перепугался, да не рассчитал спросонья, с полатей-то кулем свалился. Вскочил и побежал, а Мишутка пошутил вдогонку:

— Эх, родимый, лежать умеешь, а садиться не научился.

Думают ребята: «Как теперь быть с машинкой? Куда с нею деваться. Заявить надо».

Рабочие все сразу узнали. Как пчелы загудели. Только и разговоров, что про машинку. И прозвищ не стало. Будто ребята все были до того времени малышами, а тут сразу выросли и уважение к себе внушили.

Слухи дошли до начальства. Известно — язычники. Сначала Азичу сказали, тот мастеру, и до начальника депо дошло. Спрашивают ребят, что и как. А они отпираются. Они и хотели сказать, да слесарь их один напугал.— Безработных и так, говорит, много, а вы со своей машинкой лезете, у остальных, говорит, кусок хлеба хотите отнять.

Это еще все полбеды показалось ребятам, да тут другое их навело на сомнение.

— Не получить,— говорят,— вам патент. А покажете, сейчас у вас и сглядят и выпустят под своим именем. Скрадут.

Ребята совсем растерялись. Вот не было печали, так черти накачали. Взяли да ее подальше запрятали. Азич возле них мелким бесом рассыпается. Ласково стал уговаривать:

— Ребятушки... Ведь вам награда за это большая будет...

«Знаем мы, какая награда»,— думают они. А Азич свое:

— Где она у вас, эта машинка? Хоть бы мне показали. Я-то уж никому не скажу. Ужели вы меня не знаете?

Покою ребятам не стало. Начальство уговаривает, а потом грозить стали, что, дескать, вы из казенного материала сделали и в рабочее время. А Азич не отходит, как банный лист льнет. Задабривать начал. Работенку полегче стал давать. Сдельщину вольготней. Да еще в ночную смену скажет:

— Что, ребята, устали? Идите, отдохните часок-другой. Разрешаю.

Доняли ребят. Шурка говорит:

— А что, ребята, мы ведь не во вред, а на пользу сделали. Двум смертям не бывать, одной не миновать... А может, наше у нас и будет.

Скрепя сердце вытащили они машинку. Начальник осмотрел, улыбается. Попробовали. Ласковее стали к ребятам. И сразу им всем троим по двугривенному в день жалованья прибавили.

Машинку в контору унесли. Смотрим, а там чертежи с нее начали делать. А рабочие посмеиваются, особенно старики. Один тут старый слесарь Онисифорыч сказал:

— Теперь вы проститесь с нею. Теперь она не ваша.

Среди ребят раздор пошел. Мишутка-Соломина ругает Шурку:

— Из-за тебя все это. Настоящий лапоть. Поторопились. Надо бы комиссию.

А он одно свое:

— Все рабочие знают, что мы изобрели. Мы патент получим.

Пошумели, пошумели, а потом будто позабыли. Азич прежний стал. Словно и не замечает ребят. Мастер придираться к ним начал. А начальник будто не видит, будто и дело не его.

Шурка-Лапоть всю вину на Азича свалил.

— Он виноват. Он сбил. Он все разболтал. А теперь и в ус не дует. Присвоили. Чертежи делают. Весь секрет узнали. Погоди, чорт, я дойму его.

И начал. Вот один раз также в ночную смену Азич вдруг куда-то смылся. Уж его искали, искали — нет нигде. Шурка случайно спросил у подростка в инструментальной:

— Петька, Азича не видел?..

— Видел.

— Где он?

— На полатях спит у нас в инструментальной.

— Ага! Ладно!

Пошел в депо к Ванюшке, а тот возится у дышел, усталый, позевывает.

— Вань, спать хочешь?

— Смертельно.

— Пойдем.

— Куда?

— Спать.

— Ну, как можно, а работа?

— Идем, знай. Забирай инструмент.

Вот залезли они на полати. Чиркнули спичку, смотрят — Азич сладко спит, всхрапывает во все носовые завертки. А на полатях мягко, там войлоки хранились.

— Ложись, Ванька, по ту сторону, а я на эту.

Легли. Азич у них в середине. И той же минутой уснули. Потом Шурка случайно проснулся. Слышит — стук. А это в инструменталку летят кувалды, буксовые ломы.

«Значит, смена кончается»,— думает.

Азич проснулся, вскочил, впотьмах не увидел ребят и слез с полатей. Шурка полежал немного, опять задремал, потом слышит сквозь сон, гудок первый на денную смену гудит. Значит, тоже пора вставать. Разбудил Ванюшку.

Зашли в конторку, а там уже все собрались, отмечаются, работу Азичу сдают. А он строгий. Допрашивает.

— Это сделали? Это?.. Ну, а вы как кончили? — спросил он Шурку с Ванюшкой.

— Нет, говорят,— не поспели.

— Как это так? Машинки всякие поспеваете делать воровски, а казенной работы не поспеваете делать? Ну, вот я вам и отмечу, сколько вы сделали.

— Спать захотелось, Филимон Азич! Соснули малость...

— Как это так? Спать! Вы что сюда спать ходите?!

— А так же, как ты, Филимон Азич,— говорит Шурка-Пузырь.

Тон у него ласковый такой, а улыбочка ядовитая. Просто издевается над бригадиром.

— Как это так?! — кричит Азич.

— Да так, Филимон Азич. С тобой вместе ведь ночевали. На полатцах в инструменталке. Уж больно мягко там на войлочке-то, ну и приморило.

Азич сразу смяк.

— Экой ты, Александрушка... как он все увидит... Ха, ха, ха...— и по плечу его похлопал.— Ну, идите, ребятушки, отдыхайте. Я отмечу вам все полностью... Вы ведь заслуженные у нас работники. Вот машинку какую замысловатую придумали. Инженеру думать, не скоро придумает. На что наш начальник — инженер, а не у шубы рукав.

«У, суслик,— подумал Шурка,— дойму я тебя, дай срок».

И вот подыграл этот Шурка над Азичем. Так же однажды в ночную смену Азич исчез. Шурка сразу заметил, что бригадир убрался куда-то в опочивальню. Все углы осмотрел,— как в воду канул. И вот случайно зашел в будку на горячий паровоз. Слышит — на крыше будки кто-то завозился. Шурка тихонько отворил дверцы с левой стороны на площадку и заглянул на крышу. Видит, там Азич спит. Так это удобно устроился возле самого свистка.

— Эге-э!.. Вот ты где, родимый. Сейча-ас.

Вот он зашел тихонько опять в будку, взялся за свистковую ручку и дернул. Гудок сначала зашипел, потом как заорет, да дико. Азич на крыше завозился и тоже заорал, да так заорал, будто с него шкуру начали сдирать. Шурка даже перепугался, выскочил из будки и спрятался в канаву под тендер.

Утром Азич отмечает рабочих и молчит. Ни слова ни с кем не говорит. Только потом не утерпел, сказал:

— Пакостный у нас народ... негодь народ!

Ну, чем же все это кончилось? Шурка больше не стал Азича тревожить.

Дело,— думает,— не в Азиче. Собрал своих товарищей и говорит:

— Пойдемте, ребята, к Молчанову.

А Молчанов — это начальник депо. Настоящая его фамилия была Бахтияров, но рабочие его звали Митей и Молчановым. А прозвали вот почему. Придут, бывало, к нему в кабинет с просьбой с какой-нибудь. Скажут, так и так, мол, Митрий Митрич. А он сидит, глазами хлопает и молчит. Посмотрит на них, уткнется в свои бумаги и молчит. Будто возле него никого нету. Ну, те постоят, постоят возле него, потопчутся без толку и уйдут ни с чем. Иной раз с досады просто сплюнут да выругаются, что-де круглый ты дурак.

А он не дурак был, хитрый. Молчит, бывало, в землю глядит, а зелье творит.

Так и с ребятами. Пришли они к нему и говорят:

— Так как машинку эту мы придумали, мы ее своими руками и сделали, так разрешите нам ее предъявить куда следует, чтобы патент на нее получить.

А он молчит. Посмотрел на них. Похоже, что усмехнулся, а потом уткнулся в свои бумаги, молчит, точно не слышал, что ребята ему сказали. Стоят ребята, с ноги на ногу переступают, ждут.

— Митрий Митрич, мы ведь с вами разговариваем? Он приподнял немного брови, шевельнул ими, голову набок немного склонил. Поежился и опять молчит. Обидно стало ребятам. Даже за работу не заплатили Азич еще обиды добавил, когда они от начальника пришли: