Удача – это женщина - Элизабет Адлер

На ранчо все было совсем по-другому. Повар не мог надышаться на нее и готовил ее любимые яства — жареного цыпленка и мороженое, горничная часто купала ее и мыла голову, а волосы можно было потом сушить на улице, и от хорошего ухода они снова заискрились, словно дорогой атлас. Самое же главное — ей была предоставлена полная свобода, и она, скинув высокие башмаки на шнурках, бегала босиком по траве, играла, как ей заблагорассудится, шумела и вообще делала, что хотела, вместо того, чтобы вести себя подобно тихой пугливой мыши, к чему ее постоянно призывал отец. Дело в том, что Фрэнси совсем не походила на мышь, она была вылеплена из другого теста, поэтому на ранчо девочка бесилась от души и затихала только, когда очень уставала.

Она катала мать по зеленой траве в неуклюжем кресле на колесиках и болтала, не переставая, обо всем, что видела вокруг: о кроликах, без всякой опаски шнырявших под ногами, или стаде овечек, мирно двигавшемся на водопой без всякого пастуха, или старых платанах, так странно шумевших листвой, что казалось, будто это шумит падающий с высоты горный ручей. А когда наступал вечер, Фрэнси доставала из шкафчика тяжелый серебряный гребень и становилась за спинкой материнской каталки. Она неторопливо вынимала из темных волос Долорес булавки и долго, медленно расчесывала ее волосы, добиваясь привычного, знакомого с детства, тусклого блеска вороненой стали. Такой массаж могла бы сделать и горничная, но только одной Фрэнси удавалось избавить Долорес от физической боли и успокоить душу.

Летние дни тянулись долго, солнце светило жарко, и жизнь казалась беззаботной и легкой, но самое приятное развлечение было еще впереди — однажды приехал доктор Венсон, но не один. Он привез с собой щенка — маленькую сучку из последнего помета великой Грейт Дейн.

— Это один из щенков Дейн и Принца, — объяснил доктор Венсон, — а всего щенков в помете оказалось шесть. Это — единственная сучка, но мистер Хэррисон решил, что она с брачком. Кажется, у нее повреждено ухо. Вот он и рассудил так, что пусть щенок живет с вами на ранчо и поддерживает вашу компанию.

Доктор поставил щенка на деревянный пол у порога, и Фрэнси воскликнула:

— Посмотрите, и вовсе у нее не порванное ушко. И вообще она очень красивая.

Сказав так, Фрэнси застеснялась и отступила назад, скрестив руки за спиной.

— А не хотелось бы тебе, Фрэнси, самой воспитать собачку? — спросил доктор Венсон, лукаво глядя на нее.

Фрэнси смотрела в пол, старательно пытаясь большим пальцем босой ноги провести прямую линию между двумя планками паркета.

— Это мамина собачка, — наконец тихонько проговорила она. — Папа сказал, что собачка — для нее.

— В таком случае я дарю ее тебе, Фрэнси, — быстро сказала Долорес, переглянувшись с доктором. — Бери, теперь она твоя.

— Это правда; мамочка? Я в самом деле могу оставить ее себе?

От счастья лицо девочки засветилось, и Долорес внезапно ощутила, как ее сердце царапнула печаль. Она подумала, что бедная малютка Фрэнси за свою жизнь получила от родителей слишком мало душевного тепла, и в который раз спросила себя, что станет с девочкой, когда ее мать уснет вечным сном. Тем не менее, Долорес обратилась к дочери бодрым голосом:

— У каждой собаки, как и у человека, должно быть имя. Какое же имя ты выберешь для своей собачки?

— Ну, конечно же, Принцесса, — не задумываясь, ответила Фрэнси. — В конце концов, она ведь дочь Принца.

В ответ на ее слова все весело рассмеялись.

У Фрэнси никогда не было близкого существа, принадлежащего только ей, кого бы она могла беззаветно любить. Но вот появилась Принцесса и заполнила собой пустоту в душе Фрэнси. Через некоторое время Принцесса превратилась в крупного неуклюжего щенка-подростка песочного цвета, с большими лапами, умными карими глазами и с мокрым языком, которым она каждое утро любовно облизывала лицо девочки, когда та просыпалась. Она спала на кровати Фрэнси, делала лужи на полу в ее комнате и иногда, если никто не видел, ела из ее тарелки. Короче, они испытывали друг к другу бескорыстную взаимную приязнь. Фрэнси обожала Принцессу, Принцесса обожала Фрэнси, и они были неразлучны.

Ранчо семейства де Сото никогда не считалось прибыльным. Земли при ранчо было всего сорок акров, скота мало, если не считать коров из Джерси, присланных Горменом, да еще несколько кур ковыряли песчаный грунт на заднем дворе. Каждое утро Фрэнси брала корзинку и отправлялась на поиски яиц, которые чудаковатые куры откладывали в самых не приспособленных для этого местах. Иногда она находила яйцо за старой бочкой для дождевой воды, иногда в зарослях колючего кустарника, после чего с гордостью несла добычу на кухню. Около пруда также водились гуси, которые при виде девочки с собакой поднимали страшный гогот и громко хлопали крыльями, а в специальном загоне паслось с полдюжины лошадей, на которых Фрэнси могла смотреть часами, согнувшись в три погибели и прильнув к щели в заборе. Бесконечно долго Фрэнси могла разглядывать и двух здешних работников — мексиканцев Зокко и Пепе, похожих на разбойников из Сказки. Особенно ей нравилось, когда они, сноровисто оседлав коней, отправлялись верхом к дальним холмам, чтобы поправить прохудившуюся изгородь или выпустить немногочисленный скот пастись в долину.

Вообще на ранчо жило совсем немного людей, и из них три женщины — Долорес, медицинская сестра, ухаживавшая за ней, и экономка, одновременно исполнявшая обязанности кухарки. Не считая, разумеется, еще двух представительниц слабого пола, которых назвать женщинами можно было лишь с большой натяжкой, — Фрэнси и Принцессу.

Как-то раз Зокко поднял Фрэнси и посадил верхом на маленькую каштановую кобылицу по кличке Блейз. Фрэнси едва усидела на спине лошади без седла, держась изо всех сил за гриву и смешно растопырив ноги. Она всем телом чувствовала, как лошадка дрожит от возбуждения, и ощущала голыми ногами тепло и шершавую нежность ее шкуры. Когда же Зокко, взяв лошадь под уздцы, провел ее по кругу с Фрэнси на спине, девочка засмеялась от удовольствия.

— Учись ездить без седла, — сказал мексиканец, — Лучше так. Тогда не свалишься. Никогда.

Зокко отпустил вожжи на полную длину и целых пятнадцать долгих и прекрасных минут они медленно кружили по загону. Принцесса, неуклюже переваливаясь с лапы на лапу, плелась за ними. Фрэнси решила, что с ней никогда не происходило ничего более чудесного, чем эта поездка верхом. Кроме появления Принцессы, разумеется. Она заставила Зокко тут же пообещать, что уроки верховой езды будут продолжаться ежедневно, и радостная побежали к дому, чтобы поделиться впечатлениями с матерью, а также разжиться куском сахара для лошадки.