Повесть о полках Богунском и Таращанском - Дмитрий Петровский

Кто-то увидел приближающихся командиров.

— Во фрунт, ребята! Щорс с папашею идут!

— Идут, идут! — пронеслось через открытые окна внутрь театра. И в театре все зашевелились, и гармошка смолкла.

Услышав слово «идут», комендант ревкома Касьян Левкович, красовавшийся на сцене в синих галифе, в красных дамских чулках и желтых американских ботинках, да сверх всего в каком-то зеленом, не сходящемся на крутой груди чиновничьем вицмундире губернаторского ведомства, с золотыми пуговицами, вспрыгнул на рампу и стал поправлять огонь в коптивших керосиновых Лампах-«молниях».

Подняв предваряюще вверх лейтенантский кортик и крикнув: «Граждане, приказываю тише! Командиры идут. Сейчас откроется митинг», — Левкович спрыгнул со сцены, дав место вошедшим командирам.

Первым взошел на эстраду Боженко. Он широко расставил ноги, как матрос на палубе в качку, поправил шапку на голове и оружие на поясе и сказал, как будто размышляя вслух:

— Граждане и обыватели, великодушно извиняюсь, что произошел бой, но если эту сволочь не уничтожать, то она опять возникнет. — Батько развел руками и, выдержав паузу, сошел с эстрады.

Вслед за ним выступил Денис Кочубей. Он сказал:

— Товарищи, над нами сегодня — небо социализма и звезды коммуны. На некоторых шапках я вижу красные звезды. Их не хватило, видно, на всех в сегодняшнюю ночь — на всех тех, кто видит уже сейчас ясное небо коммуны. Нас больше, чем звезд на небе, и мы — миллионы освобожденных трудящихся людей — бессмертны. Никто из нас не боится смерти, потому что мы полны бессмертной творческой любви к прекрасной жизни среди свободы и презираем угнетение. Вчера здесь хозяйничали насильники, угнетатели и паразиты. Вы видели сегодня утром их собачью смерть, а к вечеру даже на снегу не осталось следа их гнусной крови. Чистый снег убрал белой скатертью город — исторический с сегодняшнего дня город, — как дом, приветливо встречающий дорогих гостей — геройских таращанцев и богунцев, под знамена которых переходят сегодня партизаны.

БОИ НА «ЗАЛИЗНИЦЕ»

Боженко недолго пришлось ждать боя с оккупантами: он состоялся назавтра.

Батько недаром поторопился выступить из Городни: разведка доносила ему, что неприятельские эшелоны стоят на станциях Мена и Низковка и договариваются со Сновском о получении новых паровозов из депо.

Батько послал Ничипоренко, бывшего рабочего сновского депо, а теперь таращанского командира, в Сновск с заданием воспрепятствовать выдаче паровозов из депо и задержать там неприятельские эшелоны. Он решил окружить их в Сновске и разоружить без боя.

Расчет батька заключался главным образом в том, чтобы лишить оккупантов возможности в открытом поле пустить в ход дальнобойную артиллерию бронепоезда. Поэтому он погрузил Кабулу с его многочисленным и хорошо вышколенным боевым батальоном (в три тысячи человек) в эшелон и приказал ему высадиться в Сновске, окружить вражеский эшелон и взять его без боя или во всяком случае с малыми потерями.

От Городни до Сновска было около двадцати пяти километров. И Кабула, промчавшись сквозь Сновск и не найдя там оккупантов, по собственной инициативе, руководимый боевым азартом и инерцией, домчался до следующей станции— Низковки, надеясь захватить неприятеля, но на пятом километре разъехался с оккупантскими эшелонами, мчавшимися под уклон, к Сновску.

В Сновске оккупанты не задержались, они решили добраться до Городни.

Кабула очутился в нелепом положении. Не имея возможности развернуться с эшелоном в пути и пуститься вдогонку неприятелю, он вынужден был доехать до Низковки, чтобы переманеврировать направление состава. Пока он в Низковке маневрировал на путях, немцы проскочили без остановки Сновск и приближались к разъезду Камка, что между Сновском и Городней, к которому в это время пешим маршем подходил уже Боженко — двойною, разбросанною по обеим сторонам пути цепью с остальною половиною своего возросшего почти до шести тысяч штыков полка. При нем было свыше трех тысяч пехоты и шестьсот сабельных клинков, да еще артиллерия Хомиченко.

Взрывать путь было уже поздно, и Боженко, заметив неприятельские эшелоны по золотым орлам на черных знаменах, высунутых из бойниц броневиков, бросил на кинжальный удар свою артиллерию и принял неприятеля артиллерийским ударом — на картечь.

Пехотные цепи тем временем сжимались вокруг остановившихся эшелонов, кавалерия отъехала в прикрытие за холм, на котором стоял в развевающейся бурке сам батько, отдавая приказания.

Немцы открыли стрельбу из двадцати разнокалиберных орудий, в том числе из дальнобойных, и стали косить пулеметами надвигавшиеся цепи таращанцев. Потом под прикрытием пулеметного ливня и артиллерии пошли колоннами в атаку.

Положение для батька становилось невыносимым: неприятельская колонна, разорвав цепи, обходила таращанцев с тылу. Тогда батько отчаянным маневром бросил всю кавалерию во фланг немецкой колонне, попав под прямой удар артиллерии и пулеметов.

Под батьком осколком снаряда убило коня, другим осколком разорвало бурку, но он сам не был даже контужен.

К этому времени подоспел Кабула и ударил с тылу. Своим неожиданным появлением и отчаянным натиском врукопашную он вызвал среди оккупантов полную панику.

Немцы поняли, что они окружены многочисленными и все прибывающими частями. Единственным выходом для них являлась отчаянная попытка к бегству, и, несмотря на то, что путь впереди мог быть минирован, они все же решились. И двум эшелонам с неповрежденными паровозами удалось прорваться до Городни.

На поле боя осталось не меньше тысячи убитых, из которых половину составляли таращанцы. Немцы в оставшихся эшелонах сделали еще одну попытку пойти в контратаку, чтобы подобрать своих раненых, но вынуждены были выбросить белое знамя. И Кабула взял два эшелона в плен.

Батько же, увидев уходящие эшелоны, вскочил на первую попавшуюся лошадь, оставшуюся от убитого всадника, и помчался со своей кавалерией наперерез уходящим немцам по кратчайшему пути до Городни.

Но, доскакав до Городни, он понял бесцельность своей попытки. Он повернул коня, передал командование эскадроном Калинину и полетел в город. Он предстал в растерзанном виде перед большим собранием ревкома, на котором присутствовали и представители армии, только что прибывшие из Гомеля.

И без того расстроенный, он был еще более огорчен, увидев в числе собравшихся представителей дивизии, штаба армии и даже Украинского правительства.

Батько сорвал с себя разорванную осколком снаряда, обожженную бурку, бросил на пол и, топча ее, в чрезвычайном возбуждении крикнул:

— Дайте подмогу — не выпущу ни одного живого оккупанта с Украины!

— Успокойся, товарищ Боженко, эшелоны задержаны на станции Городня, — сказали ему, — но ты подмоги не получишь и дашь собранию немедленно свои объяснения.

— Какие объяснения? — кричал батько. — Дадите ли вы мне людей, я вас спрашиваю? Где Щорс? Где Кочубей? Я не окончил боя и не дам объяснений до его окончания… — И батько бросился к двери.

Ему навстречу шел Петро, и батько, суровый батько, обнял его, потряс за плечи, разрыдался, крича:

— Дай хлопцев, бо тых я загубив.

Петро понял, что Боженко нуждается в разрядке потрясенных чувств и что задерживать его не нужно, и, выйдя с ним, сказал:

— Успокойся, батько, твои потери меньше, чем тебе представляется. Оккупантов мы дальше не пустили и не пустим. Шорс окружил их, пути разобраны, и дальше они не пойдут, — я сейчас с вокзала. Имеем донесение от Кабулы, что два последних эшелона сдались в плен и обезоружены им. Отправляйся к своему полку, а вслед тебе мы завтра же пошлем пополнение.

Грузный батько легко вскочил в седло и помчался обратно, сопровождаемый своими всадниками.

И уже назавтра стало известно, с какой невероятной быстротой батько занял и Сосницу и Борзну. А через день приехал посланец за обещанным пополнением, которое и было дано.

ОККУПАНТЫ БЕГУТ

— Но что же было в Городне?

К моменту выступления батька в поход в Городню приехали представители штаба дивизии. Командование было обрадовано боевой удачей — взятием Городни, являвшейся сильным заслоном по пути на Чернигов и на Киев. Уступая просьбам Боженко о переводе его на железнодорожную линию., командование было озабочено возможностью столкновения полков с последними уходящими оккупантами. Но представители командования опоздали на несколько часов, в течение которых и разыгрался бой.

Только что открыли заседание, и представитель штаба дивизии, узнав о выступлении Боженко, заявил, что в помощь ему должны быть немедленно выдвинуты все имеющиеся силы и что если уж нельзя этому столкновению помешать, то надобно сделать попытку задержать нарушивших условие о нейтралитете оккупантов в Городне во что бы то ни стало, не допуская их до Гомеля.