Измена в прошлом (СИ) - Макова Марта

Я очень старалась оставить всё это в прошлом и жить дальше. И у меня получилось. Я даже убедила себя, что простила всё. Но забыть…

– Юля, давай попробуем начать всё сначала.

Пашка пытался уловить мой взгляд, держа моё лицо в своих ладонях и не давая отвернуться. Я просто закрыла глаза не в силах выдержать его напора. Тяжело дышала, пытаясь собраться мыслями и ответить ему.

– Ты же тоже этого хотела. Ты не прогнала меня, пришла сюда. Ты не знала, что я тоже всё помню. Значит, хотела попробовать? Значит, всё ещё любишь меня?

Он был уверен в своей правоте. Не спрашивал – утверждал.

Я отчаянно замотала головой, вырываясь из его рук.

– Нет! Не люблю!

Пашка медленно опустил руки.

– Тогда зачем, Юль? Зачем всё это, если больше не любишь, если не простила? – отзеркалил он мой вопрос. – Объясни.

– Ребёнок, Паша. Мне нужен наш сын! – выпалила я быстрее, чем сообразила, что сдаю себя с потрохами.

– Ребёнок?

Я смотрела на него с надеждой, но Пашка только мрачнел. Его лицо застыло каменной маской, огонь в глазах потух.

– Ребёнок, значит? – процедил сквозь зубы.

Его метаморфозы меня пугали. Только что передо мной сидел парень, горячо признающийся мне в любви и вечной верности, и вот уже чужой, холодный как айсберг, мужчина, смотрящий на меня с неприязнью.

– Я вам что, бык-производитель?

На его застывшем лице заходили желваки, а в голосе заскрежетал металл. Я, зажав покрепче простыню на груди, предпочла отодвинуться подальше, к спинке кровати.

– Сам я тебе не нужен. – с горечью ухмыльнулся Пашка. – За ребёнком сюда пришла, Юла?

Из горькой ухмылка переросла в злую.

– Иди ко мне, детка. – потянул меня за ногу Паша. – будем делать тебе ребёнка.

– Паш… – упёрлась я ладонями в твёрдую и холодную как камень грудь.

– Отчего же, Юла? Ты же этого хотела.

Хотела, но…

Это был уже совсем другой секс. Бесчувственный, и равнодушный, со стороны Пашки. Мучительный долгий и горький для меня. Близко не напоминающий предыдущий. Никакой нежности, взаимного удовольствия. Паша совсем не заботился об этом.

Когда всё закончилось, Паша молча поднялся и ушёл в душ, а я подтянула к груди колени, свернулась калачиком, и едва сдерживая подступившую к глазам горячую влагу, захлёбывалась горечью и беспомощностью.

Готова ли я платить такую цену? Готова ли к унижению?

Я ненавидела сейчас Пашку всей душой, каждой клеточкой своего тела. Сволочь! Подонок! За что он так со мной?

Казалось, меня сейчас просто разорвёт на мелкие кусочки, если я останусь здесь хоть на минуту. Я вскочила с кровати и трясущимися руками стала натягивать на себя одежду.

Металась по комнате в поисках нижнего белья и колготок. В каком-то неистовом порыве собралась за считаные минуты и только в прихожей, срывая плащ с вешалки, осознала, что если сейчас уйду, то вернуться уже не смогу. Это будет вдвойне унизительно. А если не вернусь, то надежды на рождение сына больше не будет.

Застыла, замерла на секунду с бешено колотящимся сердцем, понимая, что решение нужно принять прямо сейчас, потому что в ванной затих шум воды.

Просто ненавижу тебя, Паша! Однажды ты уже сломал мою жизнь и чуть не сломал меня саму. Больше я тебе этого не позволю.

Я шла между домами, сквозь проходные дворы, мимо железных гаражей и пустых детских площадок, дальше, дальше от дома, от Пашки, от тошнотворного чувства, что меня использовали, унизили, растоптали. Можно было пойти на остановку и дождаться автобуса, но сама мысль стоять на одном месте была невыносима. Мне нужно было двигаться. Казалось – если остановлюсь, то упаду замертво и больше никогда не смогу встать на ноги.

Чем дальше я отходила от дома, тем обречённее понимала, что сейчас лишаю Серёжу шанса появиться на свет.

Эта мысль давила на плечи, сковывала движения. С каждым следующим шагом я снова и снова умирала вместе с сыном, с надеждой на его рождение. Это уже шла не я. Пустая оболочка. Передвигала ногами, дышала, но была мёртвая внутри. Однажды я уже переживала это состояние. Я была человеком потерявшим смысл и силы жить.

Глава 20

Дома закончились, и я вышла на пустынную дорогу. Ни людей, ни машин. Все словно вымерли, попрятались в уютных домашних гнёздах от надвигающейся стихии. Гроза, которая собиралась весь день, клубилась в небе сизыми тучами и пыталась разразиться проливным дождём, переросла в сухую песчаную бурю. Здесь, на открытом пространстве, ветер, ничем не сдерживаемый, рвал провода, гнул к земле макушки деревьев, ломал сухие ветки и гнал тучи песка и пыли. Стелил их по земле, пластал, а потом вдруг резко поднимал вверх, выше деревьев, закручивая в воронки.

Апокалипсис был не только внутри меня, он был вокруг. Свинцовое небо прорезали всполохи молний. Бесконечно, беспрерывно, страшно. Но неизменных за ними громовых раскатов не было. Или звук уносил разбушевавшийся ветер, секущий моё немеющее лицо песком?

Песок был везде. Скрипел на зубах, забивался в глаза, в одежду. Ветер рвал полы моего плаща, лупил со всей силы по ногам, нещадно трепал волосы, а я всё шла и шла, с трудом переставляя непослушные ноги. Куда шла? Зачем? Мне просто нужно было идти. Чтобы в конце, совсем выбившись из сил упасть, и снова очнуться дома. И рядом мама. Родная, тёплая, ласковая. Пускай она опять утешающее погладит меня по голове. А я уткнусь ей в колени лицом и, наконец, поплачу.

Даже не поняла, что произошло в следующую секунду. На совершенно безлюдной дороге кто-то догнал меня со спины, резко развернул за плечо и крепко прижал к себе. Я уткнулась носом в мужскую грудь, вдохнула знакомый запах одеколона и застонала.

Мы так и стояли несколько минут. В центре бури, воющего и беснующегося вокруг нас ветра. Молча слушая как неровно и тяжело бьются наши сердца. Пашка крепко прижимал меня к, вздымающейся от быстрого бега, груди, а я не пыталась вырываться или обнять его в ответ. Стояла, свесив руки вдоль тела и уткнувшись лбом в жёсткую ткань джинсовой куртки.

– Юла. – его голос хрипел, словно он с трудом проталкивал слова через горло. – Прости.

Трудно, почти невозможно, снова возвращаться к жизни. Я ничего не чувствовала. Внутри меня была пустота. Не было сил даже ненавидеть.

– Прости, родная. Я давно очерствел, стал жёстким, циничным. А ты ни в чём, ни в чём не виновата передо мной. Прости! Я всё сделаю как ты хочешь. Обещаю, что наш сын родится.

– Мой.

– Что? ‐ не понял, или не расслышал мой безжизненный голос Паша.

– Мой сын. Он был только мой сын. У него не было отца.

Пашка тяжело вздохнул и ещё крепче прижал меня к себе.

– Если захочешь, чтобы был только твой, Юль, то пусть так и будет. – слова давались ему с трудом. – Как решишь, как ты скажешь.

Ветер снова швырнул волосы мне в лицо, и Паша ладонями осторожно убрал их назад.

– Всё будет как ты захочешь, Юла. Я всё для тебя сделаю.

Пашка переплёл наши пальцы.

– Пойдём домой, родная.

Сопротивляться и спорить сил совсем не осталось. Я позволила ему взять себя за руку и повести обратно. Наверное, я полная дура, но я верила ему. Или мне больше ничего не оставалось?

Теперь ветер бил нам в спину. Швырял волосы мне в лицо, подгонял, подталкивал, заставляя ускорять шаг.

Пашка крепко держал меня за руку и постоянно поворачивал ко мне хмурое лицо, оценивая моё состояние.

Я с трудом плелась за ним, не поспевая за его широким шагом. Из груди рвались сухие рыдания. Слёз не было. Внутри меня была такая же, без единой капли влаги, песчаная буря, как и вокруг. Я только судорожно всхлипывала и вздрагивала всем телом, спотыкаясь на каждом шагу.

Пашка вдруг резко остановился, снял с себя куртку, укутал меня в неё с головой и легко, как пушинку, подхватил на руки.

– Сейчас будем дома, малышка. Потерпи.

Глава 21

– Юль, я просто помогу. – преодолевая моё вялое сопротивление, Паша расстегнул молнию на платье. – Подними руки. Вот тааак.