Заколоченное окно - Амброз Бирс

— Слушайте! — прервал его полковник, предостерегающе подняв руку. — Вы слышите?

Пушка северян молчала. Офицеры штаба, ординарцы, ряды пехоты за горной цепью — все напряженно прислушивались и смотрели на кратер вулкана, над которым больше не клубился дым и лишь взлетали легкие облачка от рвущихся вражеских снарядов. Затем послышался звук горна, отдаленный стук колес, и спустя минуту канонада возобновилась с удвоенной силой. Разбитое орудие было заменено новым.

— Так вот, — сказал начальник штаба, продолжая прерванный рассказ, — генерал познакомился с семейством Коултера. И там вышла какая-то неприятность. Не знаю точно, в чем дело, — кажется, из-за жены Коултера. Она — ярая сецессионистка, как, впрочем, и вся их семья, за исключением Коултера. Но она прекрасная жена и настоящая леди. В штаб главного командования поступила жалоба, и генерал был переведен в нашу дивизию. Странно, что к этой же дивизии приписали потом и батарею Коултера.

Полковник поднялся с обломка скалы, на котором они сидели. Глаза его пылали благородным негодованием.

— Послушайте, Моррисон, — сказал он, глядя прямо в лицо болтливому офицеру. — Кто рассказал вам эту историю, джентльмен или сплетник?

— Я бы не хотел без особой надобности сообщать, кто мне ее рассказал. — Начальник штаба слегка покраснел. — Но я готов поклясться, что, в основном, все это сущая правда.

Полковник повернулся к стоящей в отдалении группе адъютантов.

— Лейтенант Уильямс! — закричал он.

Один из офицеров отделился от группы, подошел к полковнику и, отдав честь, сказал:

— Простите, полковник, я думал, вас поставили в известность. Лейтенант Уильямс убит там, около орудия. Что прикажете, сэр?

Лейтенант Уильямс был тем самым адъютантом, который имел удовольствие передать командиру орудия поздравления полковника.

— Ступайте, — приказал полковник, — и немедленно распорядитесь об отходе орудия. Постойте! Я пойду сам.

И он, рискуя сломать себе шею, ринулся вниз по крутому спуску прямо через валуны и колючий кустарник, туда, где открывался проход в ущелье с тыла. Сопровождающие в замешательстве и беспорядке последовали за ним. У подножья склона они сели на поджидавших лошадей, рысью поскакали по дороге и свернули в ущелье. Зрелище, открывшееся им, было ужасно.

В узкой теснине, где едва могла уместиться одна пушка, валялись обломки по меньшей мере четырех орудий. Все, следившие за боем издали, не заметили того момента, когда были заменены эти пушки. И лишь замена последней привлекла их внимание, так как на батарее уже не хватало свободных рук, чтобы сделать это, не прерывая стрельбы. Обломки орудий громоздились по обочинам дороги; люди с трудом расчистили проход между грудами железа и поставили там пятую пушку, которая теперь вела огонь. Люди?.. Нет, они походили скорее на дьяволов из преисподней! Все были без фуражек, все обнажены до пояса. Их покрытые испариной тела были черны от пороховых пятен и обрызганы кровью. Они, точно одержимые, забивали заряд, орудовали банником и шнуром. Всякий раз при откате орудия они, упираясь в колеса распухшими плечами и окровавленными руками, толкали его на прежнее место. Здесь никто не отдавал приказаний. Среди чудовищного грохота залпов, визга летящих осколков и обломков дерева их все равно нельзя было бы услышать. Офицеров, если они и были здесь, невозможно было отличить от солдат.

Все трудились наравне. Каждый стоял на своем месте, пока был в состоянии. Смочив ствол, орудие заряжали, зарядив, устанавливали прицел и стреляли. Полковник вдруг увидел нечто такое, чего ему еще никогда не доводилось видеть, несмотря на богатый военный опыт, нечто ужасное и противоестественное: из жерла пушки текла кровь! Канониры не успели поднести воды, и человек, смачивавший ствол, обмакнул губку в луже крови, натекшей из раны его товарища. Все работали слаженно, не сталкиваясь и не мешая друг другу. Каждый знал, что ему нужно делать. Когда один падал, другой, выглядевший чуть почище, вырастал, точно из-под земли, и заменял убитого, чтобы потом, в свою очередь, пасть самому.

Вперемешку с останками орудий лежали останки людей. Трупы были под грудами обломков, поверх их и рядом с ними. А по дороге в сторону тыла двигалась страшная процессия — на руках и коленях ползли раненые, которые еще в силах были передвигаться. Полковник — он из сострадания отправил свою свиту вправо, в обход — вынужден был ехать по телам явных мертвецов, чтобы не раздавить тех, кто был мертв только наполовину. Он спокойно въехал в самое пекло, остановился около орудия и, ничего не видя в дыму только что прозвучавшего выстрела, ощупью коснулся щеки человека, державшего банник. Тот, вообразив себя убитым, немедленно упал. Какой-то страшный дух преисподней вынырнул из дыма, чтобы встать на его место, но остановился и посмотрел на возвышавшегося перед ним всадника диким взглядом. Зубы его сверкали между почерневших губ, глаза, расширенные и свирепые, горели, точно угли, под окровавленным лбом. Полковник повелительным жестом указал в сторону тыла. Дьявол поклонился в знак повиновения. Это был капитан Коултер.

Сразу же вслед за останавливающим жестом полковника на поле сражения воцарилась тишина. Шквал снарядов больше не обрушивался на это ущелье смерти, потому что неприятельские орудия также умолкли. Армия южан отступила уже много часов назад, и командир арьергарда, который и так слишком долго удерживал позицию, надеясь утихомирить пушку северян, теперь приказал прекратить огонь.

— А я и не подозревал, сколь широко простирается моя власть, — с усмешкой обратился к кому-то полковник, въезжая на вершину горы, чтобы взглянуть, что же в действительности произошло.

Спустя час его бригада расположилась лагерем на оставленных противником позициях. От нечего делать солдаты рассматривали валявшиеся тут же трупы лошадей и обломки трех разбитых вдребезги орудий. Они взирали на все это с неким благоговейным трепетом, точно богомольцы на святые реликвии. Тела южан давно унесли; зрелище растерзанных на куски врагов доставило бы уж слишком большую радость.

Разумеется, полковник и вся его боевая семья разместились в усадьбе плантатора. Правда, дом был довольно сильно разрушен, но все-таки это было лучше, чем ночевать под открытым небом. Повсюду были разбросаны остатки поломанной мебели, потолок и стены во многих местах оказались пробитыми, а в комнате стоял укоренившийся запах порохового дыма. Но кровати, сундуки с женской одеждой и буфет не слишком пострадали. Новые постояльцы с комфортом устроились на ночлег, а эпизод с батареей Коултера, буквально стертой с лица земли, служил интересной темой для разговоров.

Вечером, во время ужина, в столовой появился один из ординарцев свиты и попросил разрешения обратиться к полковнику.

— В чем дело, Барбур? — приветливо спросил тот, услышав просьбу ординарца.

— Полковник, там, в погребе, что-то неладно. Не знаю, в чем дело. По-моему, там кто-то есть. Я спускался туда, осматривая помещение.

— Я пойду посмотрю, — сказал один из штабных офицеров, поднимаясь с места.

— И я также, — заявил полковник, — все другие пусть остаются на местах. Ведите нас, ординарец.

Захватив со стола свечу, они стали спускаться по ступенькам погреба вслед за взволнованным ординарцем. Свеча отбрасывала тусклый свет, но сразу же, едва только они вошли, в узкой полосе освещенного пространства обнаружилась чья-то фигура. Человек сидел на полу, прислонившись к черной каменной стене, вдоль которой они продвигались. Колени его были высоко подняты, голова опущена на грудь. Лицо человека, хотя и обращенное к ним в профиль, разглядеть было невозможно, так как его скрывали длинные, свисающие вниз волосы. И странно! — борода, гораздо более темная, чем волосы на голове, густой спутанной массой падала к его ногам и стелилась по полу. Все невольно остановились. Затем полковник, взяв свечу из дрожащей руки ординарца, приблизился к человеку и внимательно вгляделся в него. Длинная черная борода оказалась волосами мертвой женщины. В объятиях убитой покоился ребенок, а оба они покоились в объятиях мужчины, который прижимал их к своей груди и губам. Кровь была на волосах женщины, кровь была на волосах мужчины. В нескольких метрах от них валялась оторванная детская нога. В неровном земляном полу зияла яма — это была свежая воронка, — а в ней — осколок снаряда с зазубренными краями. Полковник как можно выше поднял свечу. Пол комнаты, находящейся над погребом, был пробит, и обломки досок торчали вниз во все стороны.

— Да, этот каземат не приспособлен под убежище, серьезно сказал полковник. Он не почувствовал, что его заключение прозвучало несколько легковесно.

Некоторое время они молча стояли над этой группой. Штабной офицер думал о неоконченном ужине, ординарец — о том, что бы такое могло находиться в бочонках на другом конце погреба.