Альтер эво - Анастасия Александровна Иванова

вышло – стали мне известны. Эпизод с Мерцелем, например. Или ту некрасивую историю с грузом, принадлежавшим братьям Нефедовым. – Федерал стрельнул взглядом, оценивая эффект от сказанного. – Да-да, для человека, предпочитающего не иметь дела с уголовно наказуемыми деяниями, вы имеете с ними дело подозрительно часто.

– Мать вашу, да откуда мне было знать, что эти сучьи буги-братья… – сквозь зубы начал Марк, но Китин, утихомиривая, положил ему на плечо руку:

– Я мог бы, но я не стану этого делать, Марк. – Губы Китина искривились. – Вы удивитесь, но я на самом деле люблю собак. Наказывая пса, вы можете отучить его пакостить в доме, но принести вам палочку не заставите. Поэтому… В этом деле есть обстоятельство, которое может побудить вас захотеть мне помочь. – Федерал помедлил. – В силу своего положения убитый тесно контактировал с паладинами. Его смерть естественным образом привлекла их внимание. В результате… Согласно их оценке это происшествие дестабилизирует нашу альтернативу. Сильно.

Марк моргнул:

– Насколько сильно?

Китин пожал плечами.

– Неизмеримо сильнее, чем повлияла бы на равновесие любая другая смерть. Больше того. Я уже говорил вам: этот человек был очень стар. Фактически он и так находился при смерти. Его уход из жизни был вопросом пары дней. И это событие паладины оценивали как вполне равновесное. Вы все понимаете?

Почувствовав, что перестает понимать хоть что бы то ни было, Марк опустил взгляд на голубей, которые тихой сапой подкрались к ним с Китиным и теперь настырно топтались у самых ботинок, дожидаясь, когда же им на головы посыплются крошки небесные.

– То есть, если бы этот тип просто тихо помер от старости – в этом не было бы ничего страшного? А его застрелили на день-другой раньше положенного, и это выводит нас из состояния альтернативного равновесия?

– Именно так, – подтвердил Китин и мрачно взглянул на Марка. – Поэтому я повторюсь, Марк: ваша работа – не найти убийцу. Ваше дело – выяснить все, что возможно. Добыть всю связанную информацию. По максимуму. Чтобы у нас появился шанс разобраться, какую же такую каузальность запускает эта смерть и как разорвать цепочку этой каузальности.

Олег Иванович еще несколько секунд смотрел на собеседника, потом развернулся и неспешно зашагал к «эскарго», не проверяя, идет за ним Марк или нет.

Марк не пошел. Стоя на месте, он напряженно думал и довольно быстро пришел к трем умозаключениям.

Во-первых: никакой этот хрен, конечно, не федерал.

Во-вторых: этому нефедеральному хрену какая-то сорока слишком до фига о нем, Марке, наболтала.

И в-третьих: хочется ему того или нет, а за работу, похоже, он все-таки возьмется.

2. Все это может в любой момент закончиться

1

Никто не смог бы припомнить конкретного момента появления паладинов. Вот их нет. А вот они уже есть, и между этими двумя состояниями должно же было что-то поместиться – какое-то событие? Если да, то какое? Марк был более-менее уверен, что летающие блюдца не нависали над городами, и ни в каких местах силы не открывались светящиеся неоном порталы. Хотя в каких-то, может, и открывались, кто теперь скажет.

Так или иначе палы как-то влились в мир, словно были здесь всегда. А спустя шестьдесят лет и вовсе не вызывали ни у кого ни вопросов, ни сомнений. Все воспринимали паладинов – и их знание, и их превосходство – как должное.

И альтернативно-эволюционную теорию многие приписывали палам – якобы они принесли ее с собой и преподнесли в дар человечеству. Во-первых, подарочек выходил сомнительный. А во-вторых, это была неправда: теорию много лет высиживали стэнфордцы совместно с высоколобыми из Цюриха, причем параллельно ту же тему разрабатывали в Мумбаи и МГУ, что вообще очень странно, если учесть ее вроде как абсолютную практическую ни к чему не применимость.

Но по всему выходило, что паладины показались, как только первые теоретические выкладки по альтер-эво были опубликованы.

Не очень естественным выглядело то, что люди начали к паладинам прислушиваться. Да, те немного походили по воде, запалили несколько купин и пораздавали хлебов с рыбами. Только Марку все же казалось, что по нынешним меркам этого как-то маловато, чтобы заставить всех любителей пострелять воткнуть в стволы розочки, понастроить по всей планете ветряков и – что там еще?

Балансировка развития наукоемких отраслей. Технологическое сдерживание. Закрытие всех космических программ, транспортные и энергетические ограничения, сокращение добычи углеводородов и никакой работы с атомом. Вдоволь спорта. Стимуляция духовных сфер жизни. Повсеместное развитие боевых искусств и распространение холодного оружия – в качестве побочного эффекта, возможно, несколько странного, но против ножей и ударов (даже коленями, даже в пах, а еще можно ткнуть пальцами в глаза или укусить за нос) паладины, по-видимому, ничего не имели.

Тридцатидвухлетний Марк по понятным причинам не застал Земли без палов – как и без альтер-эво теории. То есть если какие-то волнения насчет гостей и имели место, то к его приходу в мир уже успокоились.

Хотя иногда он задавался вопросом: все-таки почему им поверили? Что такого они показали мировым лидерам – вероятно, предкам тем самых немногочисленных людей из списка Китина, – что те решились на меры, на которые решились? Сверстники Марка ни разу в жизни не видели огнестрельного оружия. О двигателях внутреннего сгорания, работавших на углеводородном топливе, можно было почитать в книжке. Как же это удалось провернуть?

А еще иногда, но редко – как можно реже на самом деле, – Марк думал о том, каково оно: вдруг осознать, что все это может закончиться в любой момент. Он-то родился позже, в его мире это знание присутствовало всегда. Все вокруг знали – и жили же как-то, в панику не впадали, в окна не выходили. Тем более уже было известно и то, что их альтернатива условно стабильна. То есть – ничего страшного. Главное – не делать резких движений. И все будет отличненько.

Но вот проснуться одним прекрасным утром и внезапно выяснить, что ничего не отличненько, что ты и не заметишь, как твой мир одномоментно лопнет, и от него не останется даже надгробной плиты на кладбище мыльных пузырей… Никого и ничего, не то что твоего вида – ничего вообще. Это не радует, нет. Совсем не радует. От такого и тронуться можно.

По крайней мере сейчас, после разговора у Пегаса, Марк чувствовал что-то в этом роде – чувствовал себя слегка стронутым. И чувство это было настолько неприятным – словно болтаешься, подвешенный посреди космоса, а ниточка такая тонкая, и не разглядеть ее, – что от него срочно требовалось чем-то отвлечься.