Мексиканские ночи - Густав Эмар

— Ловлю вас на слове, дон Людовик, — ответила девушка, с обворожительной улыбкой наклонившись к нему.

— Приказывайте, кузина, и вы убедитесь, что я самый преданный ваш раб.

Девушка минуту подумала, соскочила с гамака и села на стул, ближе к графу.

— Кузен! — произнесла она. — Окажите мне услугу!

— Наконец-то, кузина, я могу быть вам полезным!

— Но услуга сама по себе пустяковая!

— Тем хуже!

— Боюсь, вам будет неинтересно.

— Какое это имеет значение, если я смогу вам угодить? — Благодарю вас, кузен. Так вот. Через несколько минут мне надо кое-куда съездить, но я не хочу брать в сопровождающие никого с гасиенды. Ехать одной мне нельзя. Дороги не безопасны. Вы согласны меня сопровождать?

— Я счастлив, кузина, поехать с вами, но плохо знаю страну и могу сбиться с пути.

— Об этом не беспокойтесь. Я — дочь своей страны и пятьдесят лье могу проехать, не рискуя ни погибнуть, ни заблудиться.

— В таком случае, кузина, все в порядке. Благодарю вас за оказанную мне честь и готов выполнить любое ваше приказание.

— Это я, кузен, должна благодарить вас за вашу любезность. Лошади оседланы, наденьте мексиканский костюм, он вам очень к лицу, велите вашему слуге сопровождать вас и непременно захватите оружие. Через десять минут я вас жду.

Граф поклонился девушке, которая ответила ему обворожительной улыбкой, и вышел.

— Как приятно сопровождать мою очаровательную кузину, да еще на любовное свидание! — воскликнул граф, оставшись один. — Но отказать ей невозможно. Эта плутовка необыкновенно хороша. Особенно сегодня. Клянусь Богом, такой я ее еще не видел. Надо поостеречься, не то, чего доброго, могу влюбиться, если это уже не случилось. — Последние слова граф произнес со вздохом.

Вернувшись к себе, граф приказал Рембо собираться в путь, а сам надел тяжелые серебряные шпоры, набросил сарапе, взял двухствольное ружье, прямую саблю, пару шестиствольных пистолетов и вышел во двор. Рембо тоже надел на себя целый арсенал.

Таким образом господин и слуга, в случае надобности, могли бы оказать сопротивление по меньшей мере пятнадцати бандитам.

Донья Долорес уже сидела на коне и разговаривала с отцом.

Дон Андрес де ля Крус радовался, глядя на молодых людей.

— Вы собрались на прогулку? — обратился он к графу, — желаю удачи!

— Сеньорита оказала мне честь, взяв в провожатые, — ответил граф.

— Выбор ее безупречен.

После этого обмена любезностями граф поклонился донье Долорес и сел на коня.

— Доброго пути! — произнес дон Андрес. — Будьте осторожны. Молодчики Хуареса гуляют по окрестностям.

— Не беспокойтесь, отец, — ответила донья Долорес, — с таким провожатым, как мой кузен, ничего не страшно.

— Возвращайтесь пораньше!

— Непременно, отец!

Дон Андрес махнул на прощание рукой, и молодые люди покинули гасиенду.

Граф и донья Долорес ехали рядом. Рембо, как и положено слуге, в нескольких шагах позади.

— Должна признаться вам, кузен, что это я вас провожаю, а не вы меня.

— Лучшего проводника и желать нечего, — ответил граф.

— А теперь, кузен, я открою вам один секрет.

— Секрет?

— Да, секрет. Вы настолько любезны, что мне стыдно вас обманывать.

— А разве вы меня обманули, кузина?

— Причем самым недостойным образом, — смеясь, ответила донья Долорес. — Мы едем с вами в одно место, где нас ждут.

— Вы хотели сказать, вас ждут?

— Нет, именно вас.

— Ничего не понимаю. Ведь у меня в этой стране нет знакомых.

— Вы в этом уверены, дорогой кузен? — насмешливо спросила девушка.

— По-моему, это так.

— Вот-вот, вы уже засомневались.

— А вы, кажется, уверены в своих словах?

— Совершенно верно. Тот, кто вас ждет, не просто знакомый, а добрый ваш друг.

— Ну, я совсем запутался! Продолжайте, прошу вас.

— К тому, что я сказала, можно добавить всего несколько слов. К тому же мы скоро приедем, и я не хочу оставлять вас в неведении.

— С вашей стороны это очень любезно, кузина, клянусь вам. И с величайшим нетерпением жду объяснений.

— Придется кое о чем вам напомнить, раз у вас такая короткая память. В этой чужой для вас стране вы встретили только одного человека, который выказал вам свое расположение, но вы успели его забыть. Так что позвольте мне усомниться в вашем постоянстве.

— Ваши упреки вполне справедливы. Есть у меня в Мексике один друг, но мне в голову не могло прийти, что вы говорите о нем.

— Значит, я не ошиблась?

— Нет.

— А часто ли вы о нем вспоминаете?

— Часто. И очень хочу увидеться.

— Как его зовут, вашего друга?

— Он назвался Оливье, но я не решился бы утверждать, что это его настоящее имя. Девушка едва заметно улыбнулась.

— Позвольте спросить, почему вы о нем так плохо думаете?

— Нисколько, кузина. Но сеньор Оливье личность неординарная, судя по его поступкам. И мое предположение вполне естественно.

— Так это или не так, не могу вам сказать. Одно я знаю, что он ждет вас.

— Странно! — заметил молодой человек.

— Почему же? Наверняка, он хочет вам сообщить что-то важное. Так, по крайней мере, я поняла.

— Он вам об этом сказал?

— Прямо не сказал, но, беседуя со мной нынче ночью, изъявил желание как можно скорее вас видеть.

Все это девушка произнесла с такой наивной небрежностью, что граф был совершенно сбит с толку и с минуту смотрел на нее с недоумением.

Донья Долорес словно не замечала его удивления, приставив руку ко лбу козырьком, смотрела на равнину.

— Ну, — произнесла она через минуту, указывая в известном направлении пальцем, — видите вы двоих, сидящих рядом в тени деревьев? Один из них дон Оливье. Поспешим же!

— Как вам будет угодно! — ответил граф, пришпорив коня.

Они поскакали галопом, а те двое, заметив всадников, пошли им навстречу.

ГЛАВА XI. На равнине

Оливье и Доминик, покинув ранчо, довольно долго ехали молча, каждый думая о своем.

О Доминике или Доминго, если называть его по-испански, мы уже кое-что рассказали в одной из предыдущих глав. В этом молодом человеке странным образом сочетались хорошие и дурные качества. Но преобладали хорошие. Бродячая жизнь среди неукротимых индейцев в прериях за несколько лет сделала его необычайно сильным, энергичным и волевым. В нем уживались смелость и хитрость, которую порой принимали за лицемерие. Как настоящий лесной охотник, он не терялся ни при каких обстоятельствах, сохраняя невозмутимость под самыми пристальными взглядами. И при этом бывал так наивен и добродушен, что мог провести самого проницательного человека. Зато великодушие его и чуткость не знали пределов, когда речь шла о близких, дорогих ему людях. Преданность его граничила с самопожертвованием. Зато с врагами он был беспощаден и обладал поистине индейской жестокостью.