Дубль-человечество - Роза Сергазиева

Гость в два резких движения чиркнул молнией, открыл папку и протянул несколько распечатанных на цветном принтере фотографий.

Лапушка дрожащими руками взял листки и принялся перебирать. Разглядывая снимок за снимком, Роман Трифонович сначала побелел, потом покраснел, затем позеленел. Лицо редактора меняло цвета в зависимости оттого, какие чувства тот последовательно испытывал: страх, панику и, наконец, понимание полной катастрофы.

– Что… что это? – жалобно простонал Лапушка.

– Фотоотчет, – Комаров выдернул листки из пальцев редактора, не ровен час – выронит на пол, и последовательно разложил на столе, поверх сверстанных полос, – с места преступления.

Никита через плечо Романа Трифоновича тоже глянул на снимки. Несколько леденящих кровь кадров: на полу гостиничного номера (на заднем плане узнаваемый набор – кровать, телевизор, кресло) лежит человек, из груди торчит рукоятка ножа; общий вид комнаты – явные следы драки (валяющаяся настольная лампа, перевернутый стул, на стене – перекошенная картина в рамке) и, наконец, сам нож, с замысловатой резьбой на ручке, уже вынутый из раны и упакованный в полиэтиленовый пакет (орудие убийства).

– Посмотрите внимательно на труп, – Комаров поднес один из снимков почти к носу редактора. – Узнаете?

– Труп-п-п? – икнул Лапушка и отвел руку следователя подальше от себя. – П-похож на… на Перегудова.

– Точно! – подтвердил Комаров. – Согласно паспорту, найденному в номере, убитый – ответственный секретарь журнала «ТриС». Как он очутился так далеко от Москвы? За что пострадал? Кого вы подозреваете в убийстве?

– Ээээ, – стараясь унять дрожь, Лапушка крепко сцепил пальцы. – Я… я ничего не знаю.

– Но вы же сами сообщили, – гость вынул из той же папки предыдущий номер журнала, раскрытый на центральном развороте, и хлопнул на стол, – что ведете расследование. Ваш гражданский долг поделиться со следственными органами информацией, которой располагаете.

– Поверьте, – залепетал Лапушка, – я… то есть мы, – Роман Трифонович нервно сгреб в охапку полосы, – это всё – выдумка. Шутка. Розыгрыш… Понимаете, идет подписная кампания… Перегудов изначально никуда не исчезал! Мы… то есть я отправил его на остров живого и здорового. Никита! – обратился редактор за поддержкой к Агафонову.

– Угу, – кивнул молчавший в сторонке Агафонов. – Я сам довез друга до аэропорта.

– А потом? – настаивал Комаров. – Вы с ним общались потом?

– Знаю, что Илья благополучно долетел до места, – развел руками Агафонов. – Больше ничего! Но теперь, – Никита взял у Лапушки полосы, – придется, наверное, материал переделывать. В связи с вновь открывшимися трагическими обстоятельствами.

– А вы кто? – Комаров смерил Никиту подозрительным взглядом.

– Я – автор текста, – объявил не без гордости журналист.

– Да-да, автор текста, – облегченно выдохнул Лапушка, понимая, что может перевести стрелки на Агафонова. – Поэтому с ним, господин следователь, лучше побеседовать отдельно.

Подхватив Агафонова и Комарова под локти, Лапушка настойчиво проводил мужчин до двери и, лишь только те переступили порог, моментально её захлопнул.

Убийство? Настоящее?! Конкуренты от зависти лопнут: повезло «ТриС» в подписную кампанию обзавестись настоящей сенсацией! Однако Лапушке хотелось спрятаться под стол и завыть от ужаса. Неужели на его совести жизнь человека? Как могла обычная шутка превратиться в реальность?! Что, что теперь делать?

Только поздним вечером Агафонову удалось сбежать домой. После ухода следователя редакция гудела, словно взлетная полоса аэродрома. Рабочий день окончательно испортился. Журналисты, перемещаясь по коридору, сбивались в группки и ничем больше не способны были заниматься, кроме как активно обсуждать случившееся. Родион Пухов объявил, что отныне каждый сотрудник журнала находится под подозрением.

– Под подозрением в чем? – наивно прощебетала Еленочка Андреевна. – Ведь мы все здесь, а не на Сейшелах, друг у друга на глазах, этакое круговое алиби.

– По подозрению если не в совершении убийства, то в его непосредственной организации, – Пухов, подражая героям своих политических обзоров, привык выражаться официозно и многосложно, – или в передаче информации тем, кто занимался непосредственно его организацией.

– Покажите мне тех людей, – отмахнулась ведущая кулинарной колонки, – кому насолил Илья! Самый обычный, ничем не выделяющийся человек.

– И к гадалке не ходи, дело в женщине, – сделала однозначный вывод Эстела Индиго. – У Перегудова есть любовница!

– Любовница?! – охнула, прижав ладошку ко рту Еленочка Андреевна, и потребовала конкретики: – Кто же? Кто?

– Ну, точно не скажу, – вздернула подбородок светская хроникёрша, – но подобная версия просто лежит на поверхности. Что имеем в анамнезе: Перегудов умчался на Сейшелы. Какая нормальная женщина поверит, что кавалер отправляется в экзотическую страну по производственной необходимости?

– Ммм, – согласилась Еленочка Андреевна, – любая заподозрит адюльтер.

– Девица едет следом, врывается в гостиничный номер, – вдохновленно развивала сюжет Эстела, – и всаживает нож в неверного!

– Врывается в н-номер… Всаживает н-нож? – поперхнулся Витус и проявил мужскую солидарность: – С чего вдруг? Где доказательство неверности?

– «Доказательства» толпами под окнами ходят, – огрызнулась Эстела, – и сплошь – в бикини!

– И за это убивать? – возмутился папарацци. – За то, что посмотрел на девушку в купальнике? Знаешь, Кругликова, – перешел на личности Витус, – общение со звездами шоу-бизнеса отрицательно сказывается на деятельности твоего головного мозга: извилины на глазах распрямляются.

– Что ты сказал?! – в одно мгновение апатичная, холодная как подлёдная рыба Эстела превратилась в разъяренную фурию.

Длинные, наманикюренные ногти Кругликовой потянулись к шее Витуса. Не вмешайся вовремя Пухов, на теле фотографа, живущего охотой за тайнами светских львиц, добавились бы новые боевые шрамы.

В общем, обсуждали долго, горячо, страстно. Единственно, о чем каждый втайне подумывал, но вслух не решался произнести: на месте Перегудова, поездка которого поначалу вызывала жгучую зависть коллег, мог оказаться любой, но, спасибо, пронесло!

Битый час Никиту выспрашивал Лапушка: в каком настроении ушел работник Прокуратуры? что намерены предпринять официальные органы? грозят ли санкции журналу? какой материал готовить к печати? Убедив редактора оставить ранее подготовленный текст, взмокший (от нервного напряжения) и охрипший (от бесконечных разговоров) Никита вырвался из редакции.