Охота на большую медведицу - Алексей Иванов

Дети на цыпочках крались к оружию.

На мгновение все замерли, а затем Катарсис, Даниил, Милора и Артем одновременно прыгнули к бластерам, издав совместный дикий вопль. Они столкнулись в воздухе и упали на пол сплетенным, кричащим комом. Даниил рванулся из общей свалки, и ладони его легли на рукояти бластера. Катарсис неимоверным усилием вытянул одну руку и перехватил оружие. Они — Даниил и Катарсис — молча и свирепо боролись, и Даниил, почуяв грядущий проигрыш, нажал на гашетку. Алый луч вонзился в потолок и принялся выписывать узоры углем по белизне. Даниил висел на бластере, словно бульдог, и Катарсис, вырвав другую руку, сбил Даниила на пол ударом кулака. Луч погас, но внутри робота все тряслось и вибрировало.

Дети медленно отползали от Катарсиса.

Катарсис поднялся с пола. В нем что-то гулко гремело, как язык в колоколе.

— Так, да? — спросил Катарсис и, набравшись сил, заорал с такой мощью, что замигали лампы: — Таааак, дааа?!! Стреляааааать?!!

Дети побледнели.

— Встать!!! — взревел Катарсис, и дети, изведав власть бластера, послушно поднялись, держась подальше от разъяренного, взбесившегося робота. — Руки за голову!!! Живо!!!

Дети развернулись лицом к стене, подняли руки и уткнулись лбами и локтями в пластик.

Но Катарсис и думать забыл о бластере. Он метнулся к Бомбару и вцепился в его ремень. Даниил оглянулся из-под руки, и взгляд его полоснул, как нож.

— За это Земля не наградит вас амнистией, — зло сказал Даниил, и Катарсис замер с ремнем в руке.

Бомбар держал штаны.

Прошло пять секунд, и тут Катарсис, швырнув ремень, завопил, пальцем указывая на люк:

— Прооооочь!!! В катер!!! Всееееее!!!

Дети опрометью бросились к люку. Они попрыгали в шлюз, как горох, Артем захлопнул крышку и привалился к ней плечом. Катарсис со своей стороны так завинтил штурвал, что даже металл застонал, и тут же, не медля ни наносекунды, дернул рычаг. Дети упали от толчка — это стартовые устройства вышибли «Аввакум-2» в космос, как пробку из бутылки.

Катарсис сел на пол и подумал, что теперь дети никогда, никогда, никогда не помирятся с пиратами и не оставят их в покое. Вот тут-то он и начал биться головой.

Андраковский появился из коридора, как Христос во втором пришествии. Он обнял Катарсиса за плечи и приник к корпусу мокрым лицом.

— Они пытались схватить бластеры, а я едва не побил их ремнем, — сдавленно промолвил Катарсис и как-то по-водопроводному булькнул. — Я их выбросил на катер, и когда они вернутся, они нас убьют…

Андраковский прижал к роботу другую сторону лица и, помолчав, сказал:

— Я потерял свои картины, старина…

У Катарсиса в груди горько заскрежетало, плечи маэстро запрыгали, Катарсис обнял его, и они стали качаться, слив свою тоску воедино.

— Мы уйдем отсюда навсегда, — заговорил маэстро. — Станция на три четверти сгорела, наши координаты станут всем известны… Сейчас мы залезем в катер этого горца, а свою «Большую Медведицу» отстрелим пустую и взорвем ракетами на глазах у детей — пусть думают, что пираты погибли от руки горца. Горец сумеет выбраться со станции, но не скоро, и дети вернутся к родителям…

— Лучше я сам полечу на нашей «Медведице», — сказал Катарсис. — Иначе дети поймут, что катер пуст, А потом я выброшусь за борт, и вы меня незаметно подберете…

Андраковский помолчал, благодарно сжав Катарсиса.

— Бомбар, — позвал он стоявшего в стороне Бомбара. — Беги, Бомбар, в наш арсенал и притащи четыре ракеты…

Уже через десять минут с четырьмя длинными красными ракетами Бомбар вновь появился перед маэстро. Андраковский вытер лицо рукавом и взял пару ракет, как младенцев. Катарсис направился к люку, за которым находился переходник в катер Аравиля, и, открыв замок, распахнул дверцу. Маэстро, нагнувшись, вошел в тесный и низкий тамбур, еле освещенный потускневшими лампами, и, перешагнув комингс герметизационной муфты, толкнул головой другую дверь, что вела во внутренние помещения «Санскрита». Дверца открылась, и ракеты вдруг полетели из рук маэстро, а сам он вскрикнул, отшатнувшись назад: в коридоре стояла и глядела на него огромными, в темных кругах, глазами похожая на приведение Лала.

— Где Аравиль? — тихо, как листопад, спросила она. Маэстро долго глотал слюну с железным привкусом и успокаивал прыгающее мячом сердце, прежде чем сумел ответить:

— Он там, на станции…

Из переходника выбрались Бомбар с Катарсисом и тоже молча застыли за спиной маэстро.

— А вы… — Андраковский вдруг начал дергать головой. — Уходите… Идите на станцию…

— Это велел он? — спросила Лала.

— Да! — неожиданно громко выпалил Катарсис, и маэстро чуть не подскочил, перестав дергать головой, — вместо этого щеку его начал бить тик.

Пираты безмолвно раздвинулись, Лала тихо прошла в переходник и исчезла, только через полминуты хлопнул люк.

— Она его любит, да? — шепотом спросил маэстро у Катарсиса. — А если бы он велел ей умереть, она бы умерла? Это тоже любовь, да?..

Катарсис без слов повлек потрясенного маэстро в рубку.

Там Андраковский задумчиво опустился в кресло, а робот быстро привел в готовность все системы «Санскрита» и вместе с Бомбаром зарядил ракеты в кассету для противометеоритной пушки.

— Ну, стартуйте, — прощаясь, сказал Катарсис. — Давайте побыстрее, чтобы дети не успели вернуться. Вы ничего не забыли, маэстро?

— Конечно же, нет, старина, — отрешенно ответил маэстро. — Иди, счастья тебе…

Катарсис пошел к шлюзу, но вдруг подпрыгнул от дикого вопля:

— Стой!!!

Маэстро глядел на него расширенными, сумасшедшими глазами, вцепившись в спинку кресла белыми пальцами.

— Вы чего? — ошарашенно спросил Катарсис. Глаза маэстро медленно погасли.

— Просто посмотрел… — вяло ответил Андраковский.

Катарсис вышел из катера, задраив оба люка, и постоял, пока дисплей у шлюза не показал, что «Санскрит» вышел в космос.

А маэстро совершенно новым, изумленным взглядом озирал распахнувшуюся пустоту, чудовищный холодный океан, полный призрачных огней.

В боковом иллюминаторе маячила переливчатая рыбка «Аввакума-2». Дети не ушли. Дети ждали момента, чтобы вернуться.

Бросив рулон с картинами, на стартовой палубе Аравиль Разарвидзе держал на руках плачущую от счастья Лалу. Она обхватила его шею руками, а он целовал ее в висок, и сквозь ее волосы горел его глаз, видевший, что пираты угнали катер.

На «Большой Медведице» Катарсис, охая, ходил по отсекам, собирал в мешок брошенные вещи и стонал в душе, сделавшись убийцей своего дома. Катарсис чувствовал в любом другом механизме нечто родственное себе и теперь бродил и гладил стены, стирая пыль с приборов, прощаясь и прося прощения у катера. Катер молчал, и робот тосковал еще больше, вспоминая, как раньше тот разговаривал, как по игре огней на пульте можно было угадывать его настроение, как катер веселился, захлопывая двери перед носом, или пугался, дрожа переборками, или замирал в восторге, словно гепард в прыжке.