Охота на большую медведицу - Алексей Иванов

Качаясь, они добрались до шлюзов и бережно положили детей на пол. Маэстро сел, привалившись спиной к стене, и уронил голову.

— Маэстро, у вас голова в пепле, — сказал Катарсис. Андраковский совершенно равнодушно провел рукой по волосам — ладонь осталась чистой.

Минут пять длилась тишина, потом маэстро с трудом встал и спросил:

— Послушай, старина, а где этот связанный горец? Катарсис оглянулся и ответил печально:

— Значит, убежал…

— Сгорит, дуралей… — тихонько пожалел маэстро.

Но Аравиль Разарвидзе не сгорел.

Аравиль Разарвидзе спасал картины.

Глава 7

Репрессоры

Во время пожаров всегда горят картины — эту истину маэстро знал и раньше. Знал он и то, что гораздо чаще картины жгут. Случалось ему сталкиваться с жуткой, несокрушимой силой, тупо и беспощадно разрушающей все, что существует иначе. Но чтобы эта сила воплощалась в представителях той планеты, о которой в самых тайных из сокровеннейших своих мыслей маэстро мечтал как о наилучшем для себя пристанище и финише, — такого в его жизни не было.

Андраковский, естественно, не мог знать, где Аравиль Разарвидзе. А тот, перепилив веревки, точно пес с цепи, рванулся к мастерской маэстро, ибо уже заметил, что именно ее пираты почему-то облюбовали для встреч, укрытий и, вероятно, мест дележа и оргий. Аравиль с трудом нашел дорогу, но не встретил вокруг мастерской никого. Тогда он осторожно приоткрыл дверь и просунул в щель голову. В лицо ему ударил клуб огня.

Через три секунды Аравиль уже понял, что мастерская пуста, как выеденное яйцо. Но там, внутри, в неведомо как начавшемся пожаре гибли удивительные картины. Аравиль не знал таинственных живописцев, чья кисть породила это торжество чистых красок. Но картины гибли, и Аравиль, не раздумывая, яростно рванулся в пекло.

Он срывал твердые полотна с подрамников, а вокруг пузырился пластик, и рыжий, ядовитый огонь копьями вонзался в одежду. Аравиль на ощупь искал в дыму картины и тащил их к выходу, а некоторые уже горели в его руках. После пятой атаки на Аравиле вспыхнула куртка, и он долго катался по коридорам, сбивая пламя. Когда он встал, спасать было больше нечего.

В это же время, оставив детей на попечение Катарсиса и Бомбара, маэстро бежал к мастерской. Душа маэстро, скрученная, словно ее выжимали, и ветхая от страданий, как рубище паломника, истекала кровью. Андраковскому казалось, что мир уходит из-под ног, что само мироздание разваливается на куски. То, во что он верил, не признаваясь даже себе, оборачивалось стреляющей, жестокой изнанкой. То, что осталось бы от него, когда он в последний раз покажет звездам живое лицо, горело и умирало. Письма в будущее, точно почтовые голуби, были сбиты пулями. У маэстро тряслись руки, а самого его бросало на бегу от стены к стене, пока он вдруг не увидел Аравиля, и ноги его ослабли в коленях.

Аравиль в прожженной рубашке стоял посреди коридора, держа в руках скрученные рулоном полотна. Маэстро сразу узнал их по торчащим краям — «Альбедо беды», «Война глобул и цефеид», «Почему я боюсь надира», «Не хочу быть гномоном». Многих полотен здесь не было, но и эти остались бы для маэстро мостиком к своему времени. Окаменевшее было лицо Андраковского вдруг неуловимо сдвинулось, как плоскость Зодиака, и его медленно разрезала робкая улыбка, тонкая, словно первая трещина начинающегося ледохода. Маэстро, протянув руки, стал благоговейно приближаться к Аравилю.

— Мои картины!.. — прошептал он.

Аравиль выдвинул голову подбородком вперед, навстречу маэстро, и на шее вспухли вены. Пальцы маэстро легли на край рулона.

— Отдай, — умоляюще попросил маэстро. И тут Аравиль выдернул из-под его рук рулон и другим концом ударил Андраковского. Тот повалился, цепляясь за картины.

— Отдай?! — закричал Аравиль, став красным, как семафор. — Это ты за них лез в огонь, подонок?! Это ты их создал, а?!

— Да!!! — отчаянно выкрикнул маэстро.

— Ты грабитель!!! Ты разорял великих мастеров!!! Ты не можешь даже стоять рядом с искусством, потому что ты пират, слышишь, пират!!!

Концом рулона Аравиль подцепил маэстро, как вилкой подцепляют спагетти, и отбросил его к стенке.

— Но ведь все люди братья!.. — выдохнул маэстро.

Это был уже не тот маэстро, что поднимал рабов на Урионе, бежал с каторги на Двужильном Тягуне и дрался со штурмовиками Пустого Тифона. Это был маэстро, который прижимался к стене и плакал, потому что Аравиль Разарвидзе по праву сильного не верил ему.

— Воооон отсюда!!! — орал Аравиль. — Воооон, или я раздавлю тебя!!!

И, получив третий удар, маэстро покатился по коридору, вскочил и побежал обратно. Внутри него не осталось ничего, кроме хрупкой, нежной, стеклянной веры, облитой слезами, как грибным дождем. «Улетим, мы улетим отсюда навсегда, — шептал себе маэстро. — Здесь люди не верят, что любят друг друга, и мы уйдем в другой, лучший мир, где я напишу новые картины, и меня никогда не будут убивать!..»

А в это время Катарсис бился головой о дверцу шлюза. Делал это он осознанно и мощно, но в дикой тоске.

Когда Андраковский побежал, дети уже приходили в себя после злосчастного пожара. Катарсис велел Бомбару притащить аптечку, и вскоре маленькие земляне уже могли сесть. Они сидели и из-под опущенных век глядели на Катарсиса.

— Пираты… — тихо сказал Даниил.

Артем совсем закрыл глаза.

Милора незаметно обвела взглядом отсек и осторожно толкнула плечом Даниила. Бластеры стояли в углу.

Катарсис возился с какими-то склянками, повернувшись к детям спиной. Бомбар восхищенно смотрел на руки Катарсиса и тоже ничего не замечал. Но тут по коммуникациям внутри робота словно ударили холодным током, и Катарсис медленно оглянулся.

Дети на цыпочках крались к оружию.

На мгновение все замерли, а затем Катарсис, Даниил, Милора и Артем одновременно прыгнули к бластерам, издав совместный дикий вопль. Они столкнулись в воздухе и упали на пол сплетенным, кричащим комом. Даниил рванулся из общей свалки, и ладони его легли на рукояти бластера. Катарсис неимоверным усилием вытянул одну руку и перехватил оружие. Они — Даниил и Катарсис — молча и свирепо боролись, и Даниил, почуяв грядущий проигрыш, нажал на гашетку. Алый луч вонзился в потолок и принялся выписывать узоры углем по белизне. Даниил висел на бластере, словно бульдог, и Катарсис, вырвав другую руку, сбил Даниила на пол ударом кулака. Луч погас, но внутри робота все тряслось и вибрировало.

Дети медленно отползали от Катарсиса.

Катарсис поднялся с пола. В нем что-то гулко гремело, как язык в колоколе.

— Так, да? — спросил Катарсис и, набравшись сил, заорал с такой мощью, что замигали лампы: — Таааак, дааа?!! Стреляааааать?!!