Авдотьино - Антонова Леонидовна

У нас нет оснований сомневаться в том, о чем свидетельствуют современники. Можно лишь добавить, что в памяти авдотьинских крестьян этот эпизод не сохранился, иначе не называли бы они своего хозяина «наш ангел» в беседах с первыми биографами писателя. И второе, мы не знаем меры вины этого человека, к которому Новиков счел возможным применить столь строгое наказание.

Еще в период издательской деятельности Новиков уделял большое внимание проблемам рационального ведения сельского хозяйства и всему, что с ним связано. Название одного из многочисленных журналов, издаваемых Новиковым,— «Покоящийся трудолюбец» — ныне очень подошло бы к характеристике самого Новикова. В заботах по усадьбе у него был хороший помощник — изданный в свое время самим Новиковым журнал «Экономический магазин». Хотя он не мог в своем имении заложить чудо-сады, развести в прудах диковинных рыб и вырастить невиданные ранее овощи и фрукты, какие имелись в болотовском селе Дворянинове Тульской губернии, но к обязанностям помещика-хозяина относился с большой ответственностью и любовью. Вот отрывок из письма от 23 января 1808 года М. П. Рябову — родственнику Новикова: «Прошу сделать одолжение прислать мне в марте месяце воздушных (т. е. не тепличных.— Авт.) ваших яблоней и груш, полученных из Курска черенков лучших сортов, а особливо называемых Гетманских и тех, о коих вы сказывали, что похожи на ранеты, только прошу каждый сорт связать особо и приложить ярлык с названием его. Также, чтоб черенки не очень тонки и завернуты в войлок потолще и прислать по почте, подписав на мое имя прямо в Бронницы Московской губернии, чем меня много одолжите. Вот и все».

А вот другое письмо — Д. П. Руничу:

«Любезный друг, Дмитрий Павлович!

Искренне сердечно благодарю Вас, и все наши инвалиды также благодарят за посещение Ваше. Мы все Вас любим искренним сердцем и от Вас требуем, чтобы Вы любили нас столько, сколько и мы Вас любим. Однако, любезный друг, будьте поосторожнее, и Катерине Ивановне (Рунич) не очень об этом сказывайте, сколько Вы нас любите, чтобы она не стала ревновать. Посылаю деревенского гостинца, который прошу поднести Катерине Ивановне, с Вами не посылал для того, что не хотел Вас отягощать. Гостинец сей состоит из следующего: бутылка вишневки, бутылка черной смородиновки, бутылка малиновки, а всего 7 бутылок. Наливки извольте во здравие кушать, а бутылки и прежние и нынешние извольте со временем возвратить. Наталья Ильинична у нас очень сердита и бывает недовольна, когда бутылок не возвращают». А вот отрывок из другого письма к своему племяннику, где Новиков, вспомнив сатирические рецепты, которые когда-то давал он своим читателям, предлагает шуточный рецепт, «чтобы лечить покорностью упрямство». Для этого, пишет Новиков, «надлежит взять чистого смирения, такое же количество, как и покорности... соединить в мельчайший порошок до неразделимости, потом взять скромности и все налить светлою водой, настоянную любовью, осторожностью и опытами».

Эти письма трогают мягким юмором, теплотой, проявлением заботы и внимания к близким. Такой же добротой и взаимной симпатией была, по-видимому, проникнута и атмосфера, царившая в Авдотьине в то время. Жизнь там определялась сменой времен года, каждый день шел привычным порядком. Вот как описывает жизнь Н. И. Новикова в Авдотьине в этот период его первый биограф М. Н. Лонгинов:

«Он вставал в четвертом часу утра, выпивал чашку чая, садился к письменному столу, на котором зажигались четыре восковые свечи, и принимался за письма или чтение, что и продолжалось до восьми часов. За обед садились в первом часу. Новиков был очень умерен в пище: за обедом он любил поговорить о том, что читал утром. После обеда Новиков отдыхал часа полтора или два, что делал и во время редких выездов своих в гости к друзьям. В седьмом часу пили чай в особой комнате, под кабинетом Новикова. В промежутках этого времени Новиков гулял ежедневно в саду, занимавшем до двенадцати десятин. Часто ходил он по деревне, или на гумно, или на суконную фабрику, существовавшую одно время в Авдотьине. За ним ходил обыкновенно мальчик, носивший запас мелких пряников, которые он раздавал детям, бежавшим к нему навстречу с веселым криком: «Барин идет». Когда позволяло здоровье, Новиков любил работать в саду и находил, что эти работы очень укрепляют его; любил лечить своих крестьян тогдашними универсальными лекарствами, много заботился об украшении церкви в своем селе и очень много читал и писал, иногда сам, иногда диктовал дочери Вере. Насколько велика была нужда, видно из того, что иной раз Новиков просил одолжить ему на время мелкие суммы в несколько десятков рублей или в сотню».

Новиков часто жаловался на то, что у него осталось мало друзей, «люди нас оставили», говорил он, и те друзья, которые сохранились верными, были не настолько состоятельными, чтобы всегда выручать Новикова из долгов. Было немало у Новикова и своих должников, и иной раз крупных, как, например, семейство покойного архитектора Баженова (умершего в 1799 г.), которое должно было Новикову свыше 4 тысяч рублей, но собрать долги он и не надеялся, хотя в иные трудные минуты и просил усиленно об уплате ему долга.

Все тревоги и несчастья — болезни, нужду, неурожаи и т. п. Новиков старался переносить бодро, иной раз с шуткой. Часто приятелям он предлагал в шутку рецепт «элексир универсалиссиме» от разных горестей, вроде следующего: «На все происшествия с вами, любезный друг, внутри и снаружи рецепт один: терпение, покорность, преломление собственной воли и проч. и проч.; все смешав, употреблять поутру и вечеру по столовой ложке».

В эти годы Новиков достроил пять кирпичных крестьянских домов, которые не успел закончить до своего ареста. Он собирался поставлять сукно в армию и для этого увеличил количество ткацких станков. К сожалению, с этой затеей ничего не получилось. В 1803 году Новиков занял в Опекунском совете Московского Воспитательного дома 7500 рублей серебром (под залог 150 крепостных), потом получил еще 3000... Обесценивание бумажных денег увеличило долг в два с половиной раза. Неурожаи и расширение суконной фабрики, которая не принесла дохода, лишили его возможности уплатить долг в срок. Он был вынужден покупать зерно, чтобы прокормить своих крестьян. «Хозяйственные мои обстоятельства становятся мне все тягостнее и тягостнее»,— признается он в письме к Ключареву в 1807 году.

Но несмотря на бедственное материальное положение и болезни свои и близких (Авдотьино он так и называет «моя больница»), Новиков не терял интереса к окружающему миру. В том же 1807 году после заключения Тильзитского мира он писал одному из друзей: «С французами заключен мир, весьма выгодный и полезный для России, с чем и поздравляю».

Война 1812 года застала Новикова в родном Авдотьине. Больному и старому Новикову, обремененному больными детьми и стариками (кроме Гамалеи на его попечении были вдова брата, умершего в 1799 г., и вдова Шварца), некуда было уезжать.

Остались в своих домах и авдотьинские крестьяне. Так же, как крестьяне других, занятых французами деревень, авдотьинцы участвовали в партизанских действиях против наполеоновской армии. В Бронницком уезде крестьянские партизанские отряды объединили до 2 тысяч человек. Они неоднократно нападали на большие партии противника и разбивали их. История сохранила нам имена наиболее отличившихся крестьян-партизан из Бронницкой округи. Среди них есть фамилии Кондратьев, Тимофеев, совпадающие с фамилиями новиковских крестьян, которые мы знаем по описи. Нельзя точно сказать, что это были именно авдотьинцы, но такое предположение не исключено. А вот о чем можно говорить с уверенностью, так это о необычайном обращении авдотьинских крестьян с пленными. Обессиливших и голодных французских солдат приводили в Авдотьино, там их кормили, снабжали теплой одеждой, а затем под конвоем отводили в Бронницы к военному коменданту. Гуманизм к врагу они проявляли под влиянием своего хозяина. Так еще раз проявились мужество и милосердие Новикова.

Война 1812 года закончилась великой победой русского народа. Когда неприятель был изгнан из пределов России, император Александр издал манифест, в котором давал обет воздвигнуть в Москве храм во имя Христа Спасителя. Проект храма поручили подготовить молодому архитектору Александру Лаврентьевичу Витбергу. В один из приездов в Авдотьино в 1816 году Мудров привез с собой А. Л. Витберга, только что закончившего этот проект. Храм намечалось соорудить на Воробьевых горах. Проект Витберга, исполненный религиозной "поэзии и состоявший в том, чтобы, используя архитектурные формы, выразить дух народа, не мог не заинтересовать Новикова, одобрившего его.

По замыслу Витберга главное здание храма — пантеон Славы должен был превосходить по своим размерам собор Святого Петра в Риме. На стенах галереи в нижнем ярусе здания предполагалось разместить хронику войны 1812 года с перечислениями имен всех погибших воинов. По краям галереи намечалось установить отбитые у неприятеля пушки. От храма до набережной Москвы-реки планировалось устроить величественные спуски. Однако в дальнейшем проект был отвергнут.