Веселая наука. Протоколы совещаний - Евгений Головин

Границы акватической и хтонической стихии непредсказуемы и уходят от дефиниций. Пока земля в сознании европейских ученых еще не сконцентрировалась в шар (окончательное решение по этому вопросу было принято лишь в восемнадцатом веке), планета (плоская поверхность) во многих пунктах смыкалась с «гидровселенной». Джон Рескин («Афина в небе») недурно заключил: греческие мифы рождены в созерцании эротического инфайтинга туч и облаков. В пространстве Океаноса тучи и облака плотностью не уступают земле, но куда более растяжимы и пластичны. Когда Гера придала облаку свою форму, Иксион овладел ею, будучи совершенно уверен в присутствии богини.

Многоцветные, гибкие льды и облака присущи акватической стихии. Одиссею и Синдбаду, Эйрику Рыжему и Фробишеру случалось встречать человеко-драконо-звероподобные льдистые облака, облачные айсберги, внезапные фонтаны, застывающие батальными сценами. Французский альтернативный географ Фердинан Дени собрал в своей антологии «Чудеса океана» (1845 г.) много диковинных историй, взятых из старых судовых журналов. Вот сообщение конца восемнадцатого века: «16 плювиаля, VI год эры свободы. Широта и долгота такие-то. Томимые голодом и жаждой, мы бросили якорь близ большого острова розово-белого цвета. Никогда прежде мы не встречали подобной земли: пористая и гладкая, она слегка прогибалась под ногами. Вокруг — ни куста, ни дерева для костра, ни единого ручья, ради утоления жажды, только мягкая трава золотистого оттенка. Под светлым земляным покровом кое-где просвечивали голубые минеральные жилы. Вдали вздымались два округлых холма с вершинами ярко озаренными пурпурным солнцем, удивительно похожие на женские груди.

Вдруг спустилась тьма и поднялся резкий ветер. Небо заслонили огромные белые крылья, их перья сверкали изумрудной молнией. Ужас одолел нас, мы в панике бросились на землю и скатились по гладкому белому склону, забыв шлюпку, вплавь добрались до корабля. Небо разрывали молнии, тьма застила море. На следующее утро мы увидели вдали две ледяные горы — они напоминали „Леду и лебедя“ со старинной гравюры».

Близость этого «отчета» текстам Эдгара По или рассказам Синдбада-морехода очевидна. Очевидно и другое: если мы согласны с космогонией четырех элементов в их автономии и взаимозависимости, необходимо отнестись к выводам и постулатам рационального метода весьма критически. Вера в субтильную материальность души и в субтильные органы чувств исключает жесткую схему позитивистского мышления.

Поэтому.

Мифические персонажи и события — вне хронологии, настоящее, прошлое, будущее здесь иррелевантны. Любовь Леды и лебедя, борьба Геракла и Антея, троянская война богов свершаются на другом уровне бытия, до нас доходят лишь земные эманации, которые каждое поколение толкует согласно «духу времени». Однако магический поиск требует немалой отваги. Непредсказуемое и хаотическое столкновение тонких и грубых элементов ведет к жестоким психофизическим травмам, ибо раскрываются немыслимые формации, гротескные плоды совокуплений деревьев, кораллов, черепах, драконов, недоступные никакой классификации. Рацио и рутинная предназначенность самца и самки кричат о безумии, но в нервических турбуленциях слышится пульс нового желания:

Я хочу идти к безумию и его солнцамЕго белым лунным солнцам,что рождают иное море.Театр. Из вашего корсажа вылезает жабаи разъедает угол декорации.Харибда. Сцилла. Далекий, близкий, гулкий лайЗаполнен румяными от крови собаками.

Мифические частности иной раз задевают почти конкретно земную жизнь. Сцилла — монстр о шести собачьих мордах, всепоглощающий водоворот Харибды напоминает Мальстрем. Но вряд ли Эмиль Верхарн имел это в виду.

Двойную спираль по горизонтали надобно дополнить таковой по вертикали. Тогда в крестовидной фигуре означится точка пересечения субтильной и физической души. Двойная спираль — экспликация возможностей центра окружности, Рене Генон справедливо ее идентифицирует с китайской инь-ян. Отсюда следует необходимость гармонизации первичной раздвоенности всякого бытия. Когда бытие сжимается однозначностью, одноцельностью, одноплановостью, результат плачевен — либо экспансия, либо контракция, только вулкан или только бездна концентрического поглощения.

В географии Жюля Верна северный полюс — вулкан, южный — гибельная воронка. Весьма похоже на «Манускрипт, найденный в бутылке» Эдгара По, где корабль, увлеченный южным течением, мчится в категорическую смерть: «О ужас ужасов! — лед внезапно открывается справа и слева, и мы с головокружительной быстротой начинаем вращаться гигантскими концентрическими кругами по краям исполинского ледяного амфитеатра, стены которого вверху поглощены мраком и пространством».

Широты и климаты вполне ассоциируются с композицией и психофизической ситуацией человека: детство — свежий бодрящий север; субтропики юности, затем экватор, расцвет, затем растворение, гибель в безмерности южного океана. Идея любви как путешествия по женскому телу, обретающему планетарные размеры, была весьма популярна в лирике барокко. Сент-Аман:

Мадам, ваши недоступные губыдалеко в Гиперборее.Айсберги вашей груди розовеютв северном сиянии,Ваши пальцы ласкают цветы Гренландии,след вашей ногиНа земле Ван Димена.И неужели мыс Доброй Надеждына границе девственного лесаНазывается мысом Бурь?

Галиматья с точки зрения новой географии. Этимологически, правда, все в порядке. Слово «география» вполне легитимно переводить как «описание Геи, матери-земли», а потому поэт имеет право на собственные эротико-географические пристрастия в трактовке пейзажа своей возлюбленной. Метафоры и гиперболы изысканно одушевляют ходовое женское выражение «тебе нужно только мое тело». Но эти риторические фигуры, равно как аллегория, привлечены из науки филологии, а здесь очевиден пантеистический порыв. Вряд ли географ, склоняясь над бумагой с циркулем и линейкой, испытывает нечто эротическое. Гиперборея — миф, скажет он, женская грудь не по моей специальности, хотя ума не приложу, каким боком она похожа на айсберги; мыс Доброй Надежды, открытый Васко да Гама, назван так в чаянье добраться до Индии, а почему автор поместил его на опушке леса, надо узнать у психоаналитика. Для географа незыблем постулат измеримости и шаровидности земли. Он, географ, может меняться, механическое вращение планеты и после его смерти таковым останется. В отличие от него, поэт знает либо чувствует двойную спираль: когда желание пробуждается, желанная цель также пробуждается — это аксиома натуральной магии: нет субъекта и объекта, но только взаимодействие двух субъектов.

«Изумрудная скрижаль» Гермеса Трисмегиста начинается так: «То, что вверху, то и внизу, дабы свершить чудо единого». Верх и низ, левое и правое только зеркальные отражения неведомого единого. Вторая половина двойной спирали зеркальное отражение первой, равно как север и юг, восток и запад, солнце и луна, мужчина и женщина. Это называется «герметической аналогией». Посему искатель — эротический натуралист — хочет найти свою аналогию в Даме Натуре.

В жанре «блэзон» (воспевание женского тела) ассоциации с божествами стихий неизбежны. Гофмансвальдау назвал Эроса «лоцманом», уверенно ведущим корабль во Флориду. Цель вояжа:

Мое сердце не желает ни золота, ни жемчугов,Меня вдохновляет обнаженная Флорида…

Зори, закаты, девственный лес, приближение к острову, рифы равнодушия, безразличные губы и вялые соски — непритягательные магниты… подобными образами изобилует прециозная лирика. Продолжение процитированного фрагмента Сент-Амана:

Заря моего желания рассеиваетНочь твоего целомудрия…

Весьма любопытен вояж по женскому телу, предпринятый Джоном Донном в элегии XVIII. Предварительные рассуждения: напрасно мы ищем Купидона в планетных сферах и фирмаменте идей и добродетелей. Бог любви пребывает в инферно вместе с Плутоном, его, Купидона, климат — огонь и золото, жертвы ему возлагают не на алтарь, а скрывают в колодцах и пещерах. Хотя мы наблюдаем эволюции светил небесных, мы любим землю и, восхищаясь трепетной душой дамы, жаждем ее центра. Волнистые кудри — лес, где встречаются засады, змеи, коварные сети. Если брови изысканны, лоб гладок и приятен, это добрый знак для отплытия:

The Nose (like to the first meridian) runsNo twixt an East and West,but twixt two suns.

Нос, подобно первому меридиану,расположенне посреди востока и запада,но посреди двух солнц.

Курс на юг. Пухлые губы — не ленивые Канары, но, скорее, острова Амброзии. Мы бросаем якорь поцелуя. Неужели это блаженное возвращение домой? Она вещает, словно мудрый Дельфийский Оракул, однако необходима осторожность: да, ее зубы — перлы, но возможно ее язык — ядовитая, хищная рыба ремора, которая любит отдыхать на жемчужных отмелях. Нас влечет южное течение: миновали подбородок, горло — надменный перешеек, и вошли в Геллеспонт (нынешние Дарданеллы):