Радуга - Патриция Поттер

Чувствуя отвращение к собственной мысли, он пожелал Опал приятного вечера и отправился разыскивать Кэма.

Он нашел его в собственной каюте, и его лицо, обычно невыразительное, было полно беспокойства.

Квинн покачал головой.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Она не хочет продавать.

— Почему?

— Говорит что-то вроде того, что эта девушка — единственная, кто может хорошо укладывать ее волосы, — ответил Квинн. — Хорошо укладывать. Черт, это лучшая причина, чтобы поскорее от нее избавиться.

Он подошел к шкафчику, где у него хранилось спиртное и, вынув бутылку бренди, налил им обоим выпить. Затем Квинн сел, положил ноги в ботинках на другой стул и мрачно уставился на свой стакан. Это был единственный стакан, который он позволял себе перед тем, как сесть за карточный стол. Во время игры он пил подкрашенную воду.

— Проклятье, — произнес он в ответ на полное мука молчание Кэма. Ведь он так мало просил, так мало ждал. — Мы получим ее, — сказал он медленно. — Я обещаю.

Кэм прислонился к стене.

— На “Лаки Леди” мы ничего не сможем сделать.

— Да, — ответил Квинн. — Но я знаю ее семью. Может быть, пришло время завернуть на плантацию Ситонов и порасспросить насчет возможности перевозить их хлопок. Вдруг к тому времени она надоест мисс Ситон. Она не похожа на женщину, которая надолго к чему-нибудь привязывается.

— А если не надоест?

— Тогда мы обратимся к Пастору. Может быть, он сможет что-нибудь сделать.

Кэм кивнул. Пастор связан с очень удачной станцией Подпольной железной дороги возле Виксбурга.

— Он найдет какой-нибудь способ.

Кэм тяжело сел, его глаза, несмотря на слова Квинна, сохраняли унылое выражение. Он не знал, почему он так сильно привязался к девушке, которую так мало видел. Но что-то удушающе-тяжелое опустилось на его сердце.

— В этих местах есть еще один агент, — продолжил Квинн, пытаясь развеять печаль Кэма. — Но я не знаю, как его зовут. Его имя они держат в секрете. Все идет через Пастора. С их помощью мы попытаемся ее вытащить.

Но печать краха надежды не покинула лицо Кэма.

— Она так молода и так испугана. Если бы хоть что-нибудь мог ей сказать.

Квинн вздохнул:

— Мы не можем рисковать пароходом, — ответил он. — Тем более из-за одного человека. Думаю, у мисс Ситон с ней ничего не случится.

— Дафна сказала, что она “вроде добрая”, — в его голосе слышалась неуверенность, вопрос, ожидавший подтверждения, что казалось странным в этом большом человеке, который был так грозен в гневе и тих в нежности. Это чудо, по-Думал Квинн, что где-то сохранилась нежность.

— Он впервые увидел Кэма на аукционе. Кэм был закован в кандалы, и это было необычно. Большинство торговцев снимали цепи, зная, что их наличие выдает упрямого и непокорного раба. Но в этом случае торговец понимал, что каждый поймет это и так, с кандалами или без них, потому что спина Кэма была крест-накрест исполосована старыми и свежими шрамами.

Прожив в Новом Орлеане всего четыре месяца после своего возвращения, Квинн попал на аукцион рабов. Он так и не понял, что потянуло его туда, так как обычно он избегал таких мест. В его семье было несколько рабов, прислуживающих по дому, и казалось, что они всегда жили у Девро и всегда были больше членами семьи, чем слугами.

Но тогда он был чем-то расстроен и недоволен собой, сам не зная почему. И он решил навестить свою любимую таверну. Путешествие туда он предпринимал все чаще и чаще к полнейшему неудовлетворению Бретта. Чтобы попасть туда, ему надо было пройти через невольничий рынок. Тогда он и увидел Кэма, стоявшего в вызывающей позе, и это зрелище вернуло его к глубочайшим страданиям его собственного прошлого. Он заглянул в глаза, сверкавшие какой-то безнадежной ненавистью, и этот взгляд пронзил сердце Квинна.

К собственному удивлению, он обнаружил, что присоединился к торгу, сумма вдруг выросла до неожиданной высоты, пока не осталось только двое торгующихся. Квинн знал своего противника, у него была репутация жестокого человека, у которого рабы умирали от непосильной работы. Квинн продолжал поднимать ставки, пока не победил.

В награду за это от своей новой собственности он получил полный крайней ненависти взгляд.

Квинн проигнорировал этот взгляд и, несмотря на предупреждение прежнего владельца, велел снять кандалы и спросил своего нового раба, есть ли у него рубашка.

— Нет… cap, — слово “cap” было произнесено после некоторого колебания и граничило с оскорблением, но Квинн едва сдержал улыбку. Он не переставал удивляться, что за чертовщину он сотворил… и зачем.

Это было четыре года назад, как раз после того, как он выиграл “Лаки Леди”, три дня подряд играя в покер. Он не знал покоя, вернувшись из Австралии и обнаружив, что его отец и старший брат умерли во время эпидемии желтой лихорадки. Хотя Бретт ничего не сказал, Квинн знал, что они остались в Новом Орлеане, чтобы дождаться от него известий, и чувство вины и ненависти к самому себе разъедало его как яд. Они были не первыми, кто умер из-за него. Казалось, все, чего он касался, каждый человек, которого он любил, из-за него пострадали.

Ему надлежало принять дела в банке, но мысль торчать в офисе, быть хоть в чем-то ограниченным была ему невыносима. И он чувствовал себя совершенно неподходящим для этого дела. Его младший брат самоотверженно трудился в банке, тогда как его собственная глупость стоила семье состояния. Бретт знал и любил банковское дело, был хорошо подготовлен к тому, чтобы принять руководство, так что Квинн отказался в его пользу и ударился в четырехмесячный загул, в беспробудное пьянство и игру в карты, пытаясь утопить воспоминания о восьми годах, проведенных в аду. Но они не исчезали, и по ночам он просыпался с криком, и даже днем, при виде цепей или следа от удара, его память возвращала его назад, на остров Норфолк.

По некоторым причинам он решил, что после многих лет забвения боги внезапно вспомнили о его существовании и начали отличать его от прочих смертных. Он просто не мог проигрывать. Он понял, что его лицо было чуть ли не главным козырем в его везении — оно было исключительно подходящим для покера, ведь в аду он научился совершенно скрывать свои эмоции, но было что-то еще, помимо этого, так как его удача лежала за пределами простого мастерства игры. Он выигрывал тысячи долларов, а однажды ночью выиграл и “Лаки Леди”. Но это его не удовлетворяло.

Казалось, ничто не могло насытить его беспокойство и пустоту в душе.

Пока он не купил Кэма и не решил, что освобождение им этого человека станет и его собственным.

Это было нелегко. Кэм был настолько полон недоверия, горечи и ненависти, что бросал вызов всем начинаниям Квинна. Но именно вызов и нужен был Квинну. Он подумывал о том, чтобы немедленно выправить для Кэма документ, удостоверяющий его свободу, но так как этот человек ничему не был обучен и к тому же был снедаем ненавистью, Квинн понял, что такой легкий выход из положения вполне вероятно может окончиться несчастьем. Поэтому он поставил перед собой задачу сделать Кэма совершенно самостоятельным. Несмотря на стойкое сопротивление Кэма, Квинн научил его читать, писать и считать, а устройство парохода Квинн и его новая собственность изучали вместе.