Современная вест-индская новелла - У. Артур

— Твое исцеление — в этом мешочке, Альсендор Дьевей! Я увидел это в лупу. Твое исцеление носит имя Уари, маленьким зернышком сверкнуло оно под моей лупой; возле самого твоего сердца схватил его Исмаэль Селом. Это означает, что тебе суждено жить еще долгие годы. Уари — это красно-черный щит, и он поможет тебе выдержать и отразить натиск болезни. Повторяй же вслед за мной, Альсендор: «Да здравствует генерал Уари, благодетель человеческой крови!».

И Альсендор Дьевей нашел в себе силу пробормотать под диктовку своего спасителя слова благодарственной песни. А Селом обратился к семье Дьевея:

— Провозгласите же и вы свою хвалу красным и черным эполетам генерала Уари!

— Да здравствует папа Уари, хвала ему во веки веков! Да будет так! Аминь! — пропел семейный хор.

Альсендор Дьевей и его близкие не сводили глаз с чудодейственного мешочка. Кто же он, этот генерал, которому они воздали почести? Может быть, братец Селом вытащит сейчас из своего мешочка сердце самого господа бога? И они старались не пропустить этот торжественный миг.

— Вот он, — с важностью провозгласил унган, — вот он, великий господин, который снова превратит Альсендора Дьевея в живого христианина!

В руке у него появился, зажатый между большим и указательным пальцами, небольшой черно-красный орешек овальной формы.

— В течение трех дней, сестрица Сесилия, сразу после захода солнца, ты будешь давать больному в виде отвара по одному зернышку уари, предварительно обжаренному на огне; и пусть самая юная из дочерей братца Ти-Дора, сбросив с себя одежды, трижды медленно перешагнет через этот огонь, чтобы очистить и благословить его пламя невинной кровью своей девственности. И пусть я не буду больше зваться Исмаэлем Селомом, если на четвертое утро после начала лечения наш больной не сможет забраться на верхушку кокосовой пальмы!

Селом отдал жене Дьевея свой мешочек, вложил лупу в футляр и, прежде чем попрощаться, еще раз напомнил, как важно, чтобы все его предписания были соблюдены в точности.

— Главное, не забудьте: уари только тогда оказывает свое действие, когда его обжарят на очищенном огне…

— …на очищенном огне, — отозвалась вся семья, прощаясь с унганом.

Сестрица Сесилия решила приняться за лечение немедленно. Она развела огонь, и все семнадцать девственных лет обнаженной Марианны три раза подряд перешагнули через мужественный жар костра. Когда обряд благословения огня был свершен, Сесилия принялась обжаривать над ним двухцветное сердце генерала Уари. И в тот момент, когда орешек стал твердеть под действием жара, сестрицу Сесилию вдруг осенила чудесная мысль:

— Почему бы не дать мужу все три зерна сразу? Ведь три зернышка сделают за ночь втрое больше, чем одно. Три генерала — это целый генеральный штаб, который сумеет расстроить в теле Ти-Дора все планы неприятельской лихорадки.

Для большей уверенности она спросила своего старшего брата Андреюса Андрелюса, что он думает на этот счет.

Свое одобрение братец Андреюс выразил весьма кратко:

— Ну и умная у меня сестра!

И «мадам Альсендор» поспешила осуществить свой счастливый замысел, не обращая внимания на протесты Марианны, которой совсем не хотелось опять шагать через жаркий огонь.

— Что за неблагодарная дочь, — ворчала Сесилия, — дочь, которая не желает принести маленькую жертву ради здоровья своего отца!

Скоро Альсендору Дьевею дали проглотить несколько ложек лекарства, пряный вкус которого напомнил ему первые юношеские поцелуи.

Наутро сестрица Сесилия захотела было зайти поздороваться с мужем. Но, не успев перешагнуть порог его комнаты, она так и приросла к полу, и тотчас весь Кап-Руж огласился ее страшным воплем. На подушке, вместо физиономии папы Ти-Дора она увидела голову белого человека. Прибежали Андреюс, Доре, Лерминье, Эмюльсон-Скотт, Марианна, и все они подтвердили непреложный факт: на месте папы Ти-Дора мирно спал белый. И тогда в безумном ужасе все бросились прочь из дома. Бешеный лай Буффало, так и не разобравшего, что произошло, только усилил всеобщий страх. Мгновенно вся деревня была поднята на ноги и под предводительством группы унганов двинулась к хижине Дьевея. Исмаэль Селом, подгоняемый самыми невероятными предположениями, первым ворвался в комнату. Ведь, в конце концов, все, что произошло, было делом его рук.

Не сделав и трех шагов к кровати, он упал без чувств. Тогда остальные унганы плотной стеной стали приближаться к постели. Да, это была правда: Альсендор исчез. Белый человек, спавший на его месте, напоминал им кого-то. Казалось, они и раньше где-то встречались с ним, но где и когда — вспомнить никто не мог. И тут, среди всеобщего замешательства, незнакомец проснулся и с удивлением оглядел обступивших его людей. Если бы унганы были одни, без всех этих многочисленных свидетелей, жадно следивших, как колеблется уровень их храбрости, они бы сразу удрали от этого белого привидения. Но обстоятельства складывались так, что бегство привело бы унганов к бесповоротной утрате клиентуры. И на Тонтона Деранса, старейшину знахарей, нашло вдохновение.

— Мсье, — сказал он с величайшим почтением, — не будете ли вы любезны сказать нам, куда девался наш братец Альсендор Дьевей?

Услышав это имя, человек окончательно пришел в себя; он рывком сел на постели, посмотрел на свои руки, потом на свои ноги, потом протер глаза, словно желая убедиться, что все это происходит не во сне. Он попросил зеркало и, увидев свое лицо, испустил такой дикий крик, что у всех, кто его слышал, волосы встали дыбом. В смотревшем на него из зеркала белом человеке, дышавшем здоровьем и силой, Альсендор Дьевей с великим трудом узнал свои собственные черты.

Потоптавшись на месте, унганы, видимо, решили, что их профессиональному достоинству больше ничто не угрожает, и бросились врассыпную, обращаясь с такими словами к своим послушным ногам:

— Ноги, ноги! Разве не делили мы всегда по-братски каждый кусок хлеба между вами и ртом? Так отплатите же теперь добром за добро!..

О великодушие резвых ног в саваннах Гаити!..

«…Когда же кончится моя мука!» — спрашивал себя Альсендор Дьевей. Сколько станций и городов оставил он позади с той поры, как его увезли из Кап-Ружа! И свой тяжкий крест ему приходилось нести не на плечах, как папе Иисусу, а в себе самом, в каждой поре своей полинявшей кожи. Только тень осталась верной прежнему Альсендору Дьевею, она изнемогала от тоски. Тоска по родным краям, негритянская тоска не покидала ее ни на минуту, и даже жаркое солнце бессильно было ей помочь. У теней нет памяти; тень Альсендора смутно помнила только одно: где-то в Америке она потеряла своего настоящего хозяина. Тень была похожа на негритенка, который заблудился в толпе белых людей и со слезами кричит, зовет свою черную маму… «Когда же закончатся эти проклятые поиски!» — читали нью-йоркские доктора в тоскливых глазах этого странного пациента, присланного из Республики Гаити.

А сам он только недоуменно смотрел вокруг. К чему все хлопоты докторов, к чему их диковинные аппараты? Ведь все равно врачи не могут поймать гнусного вора, завладевшего его кожей. Ясно, все они на стороне похитителя, потому что похититель — такой же белый, как и они. О, почему гаитянские врачеватели отступились от Альсендора?! Ведь белые врачи не станут осуждать человека своей расы за то, что он силой отнял кровь у негра саванн. Они, скорее, решат, что во всем виновата его собственная тень, что она захотела из честолюбия занять место тени какого-нибудь американского офицера из тех, что охотятся на цесарок в окрестностях Кап-Ружа. Может быть, доктора собираются даже помочь вору отнять у Альсендора и его тень — последнее, что осталось у него от прежнего брата Ти-Дора. О гаитянские братья, зачем вы оставили в беде несчастного сына вашего племени?

Чтобы развлечь своего необычного пациента, доктора принесли ему груду иллюстрированных журналов, где речь шла якобы о нем. Но Альсендор ни разу в жизни не переступал порога школы. Он не мог различить свое имя в запутанных зарослях непонятных значков. Быть может, его имя и в самом деле спряталось там и поглядывает на него с жалостью и состраданием — в этом он еще мог бы поверить ученым докторам, которые, наверное, не один год бегали по козьим тропам, ведущим к школьной хижине. Но поверить, что на этих фотографиях изображен он, Альсендор Дьевей?! Ни за что! Глаза человека — вот лучший его путеводитель, а им вовсе нет надобности сидеть за партой для того, чтобы суметь отличить своего господина от первого встречного. Этого первого встречного, может быть, и изображают снимки в журналах, только это не Альсендор Дьевей.

Странный пациент вызывал у всех чувство жалости. Он буквально обливал слезами врачей — и это вместо того, чтобы радоваться своей популярности! «Тем хуже для него», — говорили ученые Нью-Йорка. Во что превратился бы «американский образ жизни», если бы лучшие врачи вдруг занялись бы голубыми сантиментами? Нет, науку это не интересует. В лице Дьевея наука видит феномен, который должен заботить гражданские и церковные власти больше, чем все проблемы генетики, вместе взятые. «Нью-Йорк таймс» посвятила ему передовую статью. Сенатор Маккарти, выступая по телевидению, заявил, что он встревожен. Вся нация устремила на ученых свои взоры и с нетерпением ждала результатов исследования. Сжалиться над отчаяньем пациента означало бы изменить своей научной совести. Но они патриоты! Представьте себе участь белой расы, если бы все негры в мире решили вдруг проглотить отвар этого уари! Что, если бы по всей территории Соединенных Штатов, в Бразилии, в Африке, на Антильских островах началась бы контрабандная продажа этого снадобья? Попробуйте тогда удержать чернокожих на положении низшей расы! Ведь они перейдут границу, разделяющую расы, и перейдут не с пустыми руками — со своим оружием и со своими идеями!