Враг демократии - Дмитрий Лекух

Мы всегда рады гостям. И я лично ничего не имею против наличия кавказцев в Москве. Но я против того, чтобы Москва превращалась в Кавказ. Если приехавший гость начинает мне диктовать свои правила игры, он перестает быть гостем, а становится, извините, оккупантом. Опять же все дело в разнице менталитетов.

Не люблю стоны про «засилье черных». Это наша вина, наша слабость. И если в публичном месте сидит компания полубандитов, громко разговаривает, смеется, хватает чужих жен, дочерей – это не проблема этих бандитов, это проблема мужиков, которые находятся в этом же месте. Если они не могут за себя постоять, поставить на место наглецов, их будут топтать. Вот и все.

«ЗАВТРА». Есть образы, символы, которые вдохновляют?

Д. Л. Рим, Римская Империя – это то, что дает до сих пор определенные импульсы, которые нам позволяют не сдохнуть, не превратиться в жвачных животных общества потребления.

Долгое время слова – империя, империализм – несли негативный оттенок. Как-то я беседовал с одним нашим очень известным политологом, и на его негатив попросил дать определение империи. Вразумительного ответа не последовало. Империя действительно может быть демократической, советской, какой угодно. Но есть главный принцип. Империя – это проект, в котором есть приоритет государства над обществом. Государство напрямую, минуя общественное мнение, апеллирует к своему гражданину.

О чем я спорю с нашими фашиками, с национал-социалистическим флангом движа. Явление национал-социализма в Германии и национальная демократия абсолютно идентичны. Прибалты – это мое мнение – поступают совершенно логично, вытесняя русское население. Потому что демократия может быть только национальной. Для того, чтобы возникло общее желание, один вектор, у людей должен быть схожий менталитет. Иначе возникают разнообразные влияния, и движение останавливается.

А любое полиэтническое общество либо распадается, либо преобразуется в имперское. Не надо стесняться того, что мы были и остаемся последней колониальной империей. Во время цунами я был с женой на Шри-Ланке. Все более-менее образованные ланкийцы с такой тоской говорят об ушедших англичанах. И это правильно. Потому что последняя железная дорога была построена на Шри-Ланке во времена британского владычества. Как только англичане ушли, там началась гражданская война, которая длится до сих пор. Шри-Ланка – это райское место, но она еще до цунами максимально могла принять туристов, уже в условиях перемирия, когда Тигры освобождения Тамил Илама семь лет как ничего не взрывают, миллион человек. Наши Сочи принимают полтора миллиона за сезон. А Ланка – большой красивейший остров, по сравнению с которым Таиланд отдыхает. Вот что такое уход Империи.

Кстати, нынешняя политика Кремля движется в сторону имперскости. И по мне это хорошо. Откуда появляется общественный институт? Его создают граждане, которые больше ни к чему, как к созданию этих самых общественных институтов, не пригодны. Мое дело как гражданина напрямую договориться с государством. На хрен мне нужны «международные амнистии», которые мне объяснят, как я должен договариваться с избранным мною главой государства.

«ЗАВТРА». Футбольный фанатизм – это своеобразная школа жизни?

Д. Л. С Дуги Бримсоном мы искали ответ на вопрос: почему так близки британская и русская футбольные субкультуры? И пришли к такому выводу: мы – бывшие империи, которые испытали поражение. Фанатизм – это канализация того, что должно быть в повседневной жизни. Уверенность в себе, сила, агрессия. Мы все росли в московских дворах. Я жил в Кузьминках, с соседним кварталом дрались стенка на стенку в парке раз в неделю. Молодые парни должны драться. Они не должны приносить много вреда для окружающих, но если парень не прошел этой школы, не может постоять за себя, он превращается, словами Маяковского, в «облако в штанах», и с ним можно делать все что угодно. Сегодня парни становятся мужчинами не благодаря культуре, которая вокруг них, но вопреки.

«ЗАВТРА». Последние годы на фоне социального расслоения, властного цинизма стало популярным отделять себя от жизни страны. Появились такие определения, как «Рашка» и другие, еще менее цензурные. Один из героев твоей книги на неосторожное замечание другого по поводу «газзаевской сбродной» – отвечает: «Это Сборная. И – не газзаевская, а России. Другой у нас нет. Ни России, ни даже – сборной…»

Д. Л. Если ты начинаешь говорить «эта страна» и думать, чьи интересы будешь защищать, – то не имеешь права что-либо менять в «этой стране». Она для тебя уже чужая. И почему я должен тогда с тобой считаться? Поэтому ответ очень простой – самоотождествление. Проще всего решать глобальные проблемы, сидя на пятой точке, и изобретать, что надо народу. Народ такой, какой он есть. И насколько он будет лучше или хуже, зависит от того, станем ли мы лучше или хуже.

«ЗАВТРА». Нет ли здесь противоречия? Ты говоришь о самоотождествлении с народом. При этом фанаты, точнее, футбольные хулиганы – по натуре завоеватели.

Д. Л. Возвращаюсь к словам моей бабушки. Люди разные. Поэтому, естественно, если ты берешь на себя большую власть, то берешь на себя ответственность. В неформальных движениях за неадекватность очень быстро сравняют с землей.

А в сборной все хулиганские топ-фирмы уживаются между собой и взаимодействуют. К сожалению, хулиганский движ в России еще не до конца оформлен идеологически, его расколбашивает по полной программе. Но уже видно, к чему это идет. Не будет у нас итальянского варианта, когда в Сицилии за клуб «Катанья» болеют леваки, а за «Палермо» – правые. Здесь все-таки будет достаточно монолитная идея движа.

«ЗАВТРА». Наивный, но неизбежный вопрос. Почему все-таки футбол?

Д. Л. Одним из моих любимых футболистов «Спартака» девяностых был Дмитрий Парфенов. Я до сих пор помню треск, стоящий на стадионе «Торпедо», когда у него ломалась кость.

Есть величайшее лукавство, когда говорят, что футбол – это всего-навсего игра. Дело даже не в футбольных хулиганах, которые бьют друг другу головы. Когда великий футболист Юрий Васильевич Гаврилов приходит в спартаковский паб, опираясь на палочку, потому что у него ни одного мениска не осталось, – разве только ради игры такое возможно?! Футбол – это больше, чем игра. Но и расхожие фразы вроде «футбол-религия» – тоже лабуда. Футбол – это война. Это место, где мы, мужчины: те, которые на поле, и те, которые на секторе, – можем быть мужчинами. Наверное, это последний островок white power. Здесь, пусть опосредованно, эрзац, ты можешь быть тем, кем ты должен быть. А должен вырезать дубину побольше, завалить мамонта, приволочь домой, чтобы жена из шкуры сшила одежду, а из мяса сварила еду для твоих детей. И после этого ты садишься у стены и рисуешь человечков. Есть знаменитая фраза – родом из детства. И наша культура родом из детства этой культуры. Кроме футбола я таких островков не вижу, хотя, возможно, они есть. Поэтому, пока живой, я буду приходить на стадион. Хотя бы подышать этим воздухом. Это освобожденная территория.

«ЗАВТРА». Тебя именуют русским Дуги Бримсоном, но в твоих произведениях футбола и околофутбола не так уж и много…

Д. Л. Проблема не в футболе и даже не в околофутболе. В стране в результате очень быстрых перемен появилось гигантское количество людей, образованных, умных, талантливых, которых как бы нет. Для них не пишут книг, они не ходят голосовать – не потому что им не хочется участвовать в политической жизни страны, а потому что в этом зверинце им не с кем себя отождествить. Эти люди успешны, умеют зарабатывать деньги. Но им этого мало. Один мой друг являлся коммерческим директором крупной торговой западной фирмы. Ему хватало нескольких часов в неделю, чтобы выполнять все свои служебные обязанности. А дальше что?

Эти люди абсолютно не востребованы, они сидят в банках, в офисах, многие владельцы бизнеса, кто-то успешные менеджеры. Кататься на роликах или щекотать себе нервы, прыгая с парашютом, понимая, что все это впустую? Агрессия, в том числе отрицательная, должна быть определенным образом канализирована. Хулиганы могут замутить такие беспорядки, которые НБП и не снились. Но им этого не надо.

Мы прекрасно отдаем себе отчет в том, что даже наш околофутбол – это эрзац. Просто мир, которым он является сейчас, не наш. Мы видим, что мир неправильный, но как сделать его правильным, не знаем. Да, за счет успешности, влияния мы сумели отторговать себе кусок пространства, где можем жить. Но только кусок. Что делать дальше и как правильно… Самое главное, что мы отдаем себе отчет в том, что этого не знаем.

Если бы я знал ответы, то не писал бы книг, а пошел в политику. Но я могу только задавать вопросы.

«ЗАВТРА». Есть знаменитая фраза Ролана Барта: «Литература – это вопрос минус ответ». Сегодня, похоже, важнее правильно сформулировать вопросы, чем пафосно громыхать ответами, построенными на прочитанном.