На острие меча - Алексей Азаров

Все было так просто и деловито, что Эмилу стало жутко.

Ни криков: «Говори!», ни побоев, на которые Гешев, по слухам, так щедр. Ничего! Будто шло рядовое, порядком наскучившее дело…

В восемь с минутами обыск закончился.

Гешев сказал:

— Ну пошли.

На улице не было машин. Плотно сомкнувшимся кольцом окружили Попова, сели в трамвай. Агенты спинами отгородили Эмила от пассажиров. На остановке у Львова моста сошли, прогулочным шагом — цепочкой — добрались до четырехэтажного, выкрашенного охрой здания Дирекции полиции. Переступая порог, Эмил споткнулся, его поддержали.

— Входи!

В кабинете Гешева, в уголке, на самом краешке стула скромненько — руки на коленях — сидел Гармидол. Хотел было встать и уйти, но начальник жестом удержал его. Невыразительно спросил Попова:

— Знаешь, кто это?

Эмил бросил взгляд на полицейского: непомерной ширины плечи, сломанный нос профессионального боксера, расплющенные уши.

— Это Гармидол, — сказал Гешев, и Эмил вздрогнул.

Страшная слава пыточника гуляла по всей Болгарии.

— Хочу верить, — сказал Гешев мягко, — что здесь ему не найдется работы. Ты сиди, Гармидол, отдыхай пока. И ты садись, Попов. Кофе хочешь?

— Нет, — сказал Эмил.

Единственное, чего ему хотелось сейчас, — умереть.

Гешев по привычке склонил голову к правому плечу, предложил:

— Давай поговорим, а? Ты только радист или, по совместительству, руководитель? Или нет? Руководитель — другое лицо, может быть, русский?

— Я не буду отвечать.

— Почему же? Улики налицо. Или это у вас так положено — запираться до конца?

Эмил повторил:

— Я не буду отвечать.

Ангелов записал в протокол его ответ. Немцы, сидевшие у стены, выпрямив спины, с непроницаемыми лицами вслушивались в разговор. Они понимали по-болгарски, говорили тоже свободно, но пока не вмешивались. Свое дело они сделали, теперь очередь Дирекции полиции.

Гешев вынул из кармана шифровки, найденные в тайнике. Разгладил их, пересчитал. Прижал кнопку звонка и приказал секретарю:

— Отправьте полковнику Костову копии. Подлинники — в наше отделение дешифровки. Немедленно.

Похоже, он считал песенку Эмила спетой, не делал тайны не из чего. Эмил вспомнил, что в квартире остались агенты — засада. Скоро придет сестра. «Что же будет?!» От Марии к Ивану Владкову протянется ниточка, которую ему, Эмилу, отсюда не оборвать. Молчать нельзя! Глупо молчать. Надо говорить, вроде бы признаваться, брать все на себя. Надо отвести удар от друзей… Значит, такая линия поведения: работал с рацией один, руководитель лично не известен, шифровки брал в тайниках. Каких и где? Что придумать?..

— О чем замечтался, Попов?

Гешев приподнял голову от плеча, улыбаясь, посмотрел на Эмила.

— Глупо…

— Что «глупо»?

— Запираться, — сказал Эмил, радуясь, что голос звучит достаточно ровно. — Вы правы, улики налицо.

— Что же ты нам расскажешь?

— Все.

— Ну, начинай, а мы послушаем.

— Хорошо. Я радист, позывные станции МСК. Регулярное расписание: с шестнадцати тридцати по софийскому до семнадцати. С паузами для смены частот.

Ангелов, попискивая вечным пером, заполнял протокол. Павлов стоял у окна, разглядывал улицу.

Стекло было серым, плохо промытым. Люстра под потолком едва желтела: день еще не кончился и в комнату врывалось солнце. Сквозь мутное стекло окна Эмил видел Витошу, затуманенную у вершины; с улицы доносились голоса…

— Продолжай, Попов, — сказал Гешев. — Это очень интересно. А кто руководил?

— Я его не знаю.

— Вы не встречались?

— Ни разу.

— Так я и думал, — соглашаясь, сказал Гешев.

Оба немца встали, чопорно дернули подбородками, пошли к выходу. Им больше нечего было здесь делать. В дверях задержались. С шумом, бряцая шпорами, не вошел, ворвался генерал Кочо Стоянов.

— Здравствуйте, господа! Этот?

— Радист, — сказал Павлов от окна. — Он же Эмил Попов, технический руководитель мастерской «Эльфа».

— Молчит?

— Говорит, но мало.

Стоянов молча обошел Попова, словно вещь. Стал за спиной:

— Почему мало говоришь?

— Он работал на Москву, — бесцветно докончил Павлов.

Стоянов сделал шаг, другой, стал напротив. Наклонился. Не замахиваясь, неожиданно ударил Эмила в лицо.

— Ах ты!..

Гешев поспешил вмешаться.

— Бить не надо!

Кочо Стоянов был истериком. Глаза его налились кровью, губы дрожали. Сто килограммов мускулов и жира, облаченные в мундир, надвинулись на Гешева.

— Ты кому приказываешь?

Павлов нехотя повернулся от окна.

— Здесь мы командуем, генерал.

Гешев сказал Ангелову:

— Забирайте его в камеру. Там допросите. Лучше, если он все напишет сам. Да и снимите цепочки. Он не медведь, а здесь не цирк. Сиклунов, помоги Ангелову! Быстро, быстро!

Эмила взяли под руки, повели к двери. У выхода он оглянулся: Павлов, покачиваясь на носках, стоял перед Стояновым, прищурясь рассматривал квадратное лицо генерала.

— Иди, иди, Попов! Ночью увидимся. Гармидол, вон отсюда!

Кочо Стоянов был конкурентом, влез без приглашения, и Гешев, когда Попова увели, не церемонился. Грозный вид шефа жандармерии его не пугал. Кочо — властелин живота своих жандармов — был холуем Филова, а тот во многом зависел от Доктора и Бекерле. Делиус же, санкционируя план операции, запретил применять к радисту «третью степень». У него были свои виды на Попова, и сейчас Стоянов едва не спутал все карты.

Без посторонних Гешев отбросил вежливое «вы».

— Слушай, Кочо! Ты не у себя в жандармерии. Пришел, так сиди спокойно. Не мешай. Иначе Лулчев приведет тебя в чувство.

— Я служу царю!

— Только ли? Вот тут у меня лежит список лиц, от которых резидент получал информацию и с которыми дружил. Там числишься и ты, Кочо! Я не шучу.

— Это так, — с ленцой сказал Павлов. — Поезжай домой и не приходи сюда без надобности.

Стоянов с размаху хлопнул дверью.

Павлов помедлил, прислушался.

— Когда будем брать Пеева, Гешев?

— Полагаю, завтра.

— Почему не сегодня?

— За сутки в квартиру Попова могут прийти люди… Разные посетители. Посмотрим, что даст засада, и если арестуем кого-нибудь, то допросим. Как знать, не получим ли данных о Пееве?

— А если он узнает об аресте Попова?

— Не страшно. Оборвать связи разом нельзя. Надо предупредить того, этого. Пусть побегает по городу, поводит «хвост» и засветит своих сотрудников.

— Рискованно!

— Да, риск есть, но и польза не мала.

— На вашу ответственность, Гешев.

Вечером в квартире Попова задержали его сестру. При личном обыске у нее ничего не обнаружили, но агенты, следуя инструкции, отобрали краткое письменное объяснение и отвезли Марию в Дирекцию. Архивисты Дирекции полиции и служащие сектора учета службы державной сигурности пересматривали десятки папок и досье, отбирая материалы, имеющие отношение к тем, кто был внесен Гешевым в список № 2.

Марию задержали до утра. Гешев не стал с ней беседовать: из архива прислали лишь краткую справку, не давшую зацепок. Спрашивать же Марию, почему она посещает квартиру брата и не замечала ли она чего подозрительного в его поведении, мог только новичок, наивно полагающий, что сам факт ареста развязывает языки… Нет, на такую легкую удачу Гешев не надеялся. Решил подождать, а утром, судя по обстановке, принять решение.

Вторую ночь подряд Никола Гешев не ложился спать.

Пил кофе. Курил. Ждал.

Утром затрещали телефоны. Агенты, следившие за Пеевым, доносили о его маршруте. Кофейня у Орлова моста — банк — трамвай № 4 домой — снова банк — дом на улице Аксакова… Здесь, в коридорах, его потеряли. В здании было много контор, часть владельцев состояла клиентами адвоката; филерам не удалось с лестничной клетки определить, какую именно дверь открыл Пеев.

— Арестуем при выходе? — спросил по телефону Сиклунов.

— И не думай. Пусть ходит.

— Я послал своих к фонтанчику.

— Убери. Часа в четыре осторожно обыщите там все. Одень своих садовыми рабочими — халаты, секаторы, словом, как положено.

Из отдела дешифровки сообщили: шифр не поддается, нужен «ключ». В квартире Попова при обыске Йе Нашли ничего, что могло бы помочь криптографам. Костов, с которым Гешев проконсультировался, считал, что радисты, как правило, не сами пшфруют донесения. Код и работа с ним — прерогативы резидента. Показания Попова, принесенные Ангеловым, подтверждали это: «С руководителем группы я лично никогда не встречался, получал информацию в виде колонок цифр, отпечатанных на машинке. Содержание телеграмм мне не известно…»

— Больше не разговаривайте с ним, — сказал Гешев. — Пусть посидит в одиночке, поломает голову, почему не вызываем на допрос. Иногда неопределенность бывает страшнее всего.