Александр Абдулов. Необыкновенное чудо - Сергей Соловьев

Началось это в то время, когда в Москве открылось первое казино — в гостинице «Ленинградская»… Та еще компания собиралась: это были абсолютно сумасшедшие люди, абсолютно больные на голову. И я не исключение — был момент, когда мне казалось, что карту уже видишь насквозь…

Выигрышей было много. Однажды я выиграл шестьдесят две тысячи… Долларов, естественно. Случалось, и по тридцать тысяч выигрывал…

А однажды, страшное дело… Однажды я проиграл весь свой гонорар за фильм. Причем за итальянскую картину. Не хочу даже вспоминать сколько… Причем, когда пришел в себя, спросил, что это за день был, — оказалось, тринадцатое число, пятница. В этот день из дома-то выходить нельзя, я уж не говорю про игру… Вот бес попутал…

Сейчас, да, бывает иногда, поигрываю. Но только если находятся лишние деньги… Пришли, допустим, в ресторан, а там казино: пойдем поиграем — пойдем. Но я знаю, что проиграть могу только определенную сумму, больше — не имею права. Просто я понял, что такое игра. Ведь на чем построено казино? Выигрывает тот, кто может вовремя сказать себе «стоп», встать и уйти с выигрышем. Сколько раз ко мне подходили: «Саш, ну уже столько выиграл, уходи». — «Сейчас-сейчас, еще разочек». И в результате уходишь ни с чем. Как в том анекдоте, когда из казино выходят двое: один в трусах, а другой вообще голый. И тот, который в трусах, говорит: «Ну, мужик, ты азартный!»… Что до других распространенных пороков — ну да, я могу выпить… да, могу. Но при этом не понимаю, как можно пить, если у тебя вечером спектакль. Не потому, что я какой-то там шибко сознательный, — просто профессия не позволяет. Она потом так тебе отомстит! Я не знаю, что такое выпивать во время съемок…

…Категорически не приемлю любое проявление хамства… Если вдруг в какой-то момент происходит нечто подобное, направленное в мой адрес или в сторону близких мне людей, вполне могу дать по роже… А эти, извините, папарацци… При том, что я вполне адекватен и меня нужно очень сильно разозлить, очень сильно достать, чтобы вывести из себя… Я ненавижу, когда меня исподтишка фотографируют. Сидишь, например, обедаешь, а этот урод… Нет, по роже я его не бью… Зачем? Я забираю фотоаппарат и бью об пол… Я что, нанимался ему позировать? За это морду бьют, это неприлично…

Да уж, поклонники бывают разные… Мне довольно много пишут, вот например: «Сегодня, 21 марта, мы решили поздравить вас, уважаемый народный артист, с началом весны…» — вот это по-настоящему приятно и даже замечательно. Просто поклонницы бывают и сумасшедшие, а есть абсолютно больные. Одна из них в Ленинграде уже много лет встречает меня на вокзале… Я, признаться, опасаюсь — не конкретно эту женщину, а в принципе… Ну как же: топором меня рубили — какой-то сумасшедший залез ко мне в дом, серной кислотой меня обливали… Я их просто боюсь — кто знает, что у них на уме. Одна, помню, ко мне подбежала и как закричит: «Я должна вам сказать, я не могу молчать, я должна!..» И подводит ко мне парня: «Это ваш сын». Посмотрел я на него: «Сынок, тебе лет-то сколько?» Он говорит: «Тридцать два». Я так посчитал: в тринадцать лет, ну да, теоретически — мог, конечно, но вряд ли. Говорю ему: «Мальчик, иди отсюда…» Думаю — да, меня есть за что не любить, может быть даже ненавидеть… Поначалу столько на меня анонимок писали — просто тома. Меня даже выгоняли из театра, я был шесть лет невыездным. Всякое бывало. А когда в соответствующих структурах мне дали разрешение на эти анонимки посмотреть, то мы с Сашей Олейниковым (в 1990-е годы один из ведущих телеканала ТВ-6) придумали такую передачу: мол, будем подходить к людям, написавшим эти эпистолы, и спрашивать: «Как вы относитесь к артисту Александру Абдулову?» И когда последует ответ: «Да, Абдулов — замечательный артист, такой хороший человек…» — он раз: «А как же, дорогой товарищ, так получается…» И достает из-за пазухи анонимку. Все уже было на мази, Олейников пошел в архив забирать дело. Но неожиданно ему отказали: «А мы вам не можем отдать». И аргументировали отказ такой замечательной формулировкой: «Потенциально возможен контакт с президентом». Представляете? А многие из тех, кто строчил на меня анонимки, до сих пор служат в театре. И я с ними здороваюсь. Ну, а что с них взять — несчастные люди… А я — счастливый… Нет, конечно, внутри себя я могу бормотать: «Господи, какой же я несчастный, как я устал — никуда не пойдешь, никуда не выйдешь, по улице ходить нельзя…» Это я себе могу сказать. Публике — никогда…

…Секреты молодости — не знаю, особых нет; ну, я слежу за фигурой. У меня уже на протяжении двадцати или даже больше лет стабильный вес — девяносто один килограмм. Я набираю килограмма два, взвешиваюсь и скидываю. За свой вес абсолютно спокоен. Когда я вижу разжиревших людей и они мне говорят, мол, понимаете, у меня вот конституция такая, я отвечаю: «Не жрать не пробовал на ночь?» Когда я вижу, как жрут макароны, булки, гамбургеры, когда, например, в Америку приезжаю, я смотрю на этих людей, и мне просто страшно. Это не конституция, это распущенность. Просто не ешь! Вот и все. Просто сила характера. Но во всем себя ограничивать только ради здоровья я вряд ли стану. Я люблю вкусно поесть. И люблю, и ем очень вредную пищу: жирный плов, баранину, люблю свинину. А вот кашку-малашку, потом две таблетки, вдогонку кусочек репки — не могу. Я не очень-то верю докторам, которые рекламируют свое чудодейственное лечение по телевизору. Я сталкивался с этой проблемой — помогал моему очень близкому другу. И, к сожалению, он умер. Я прошел все эти клиники.

Понимаете, все эти рассказы о том, что вот сейчас этот доктор вылечит все ваши болезни за двадцать пять тысяч долларов, не всегда верны или даже правдивы… Мне доктор говорит: «Нужно завтра лекарство». Я отвечаю: «Хорошо». Звоню по аптекам… Знаете, сколько стоят десять вот таких ампул? Девять тысяч долларов! Мы все, друзья, сложились, купили ему это лекарство. Правда, это тоже не помогло. Но каким образом нормальный человек может купить за девять тысяч долларов лекарство? О чем думают все эти люди, сидящие в Думе?! Конечно, сейчас безумно выгодно, чтобы вот все бежали в больницы лечиться. Например, от наркомании. Естественно, все хотят вылечиться. Но каких денег стоит это лечение… Это же безумие! Один хочет выжить, а второй — заработать на первом. Вот и все. Но я ни в коем случае не против докторов… Просто, понимаете, когда ты в сорок лет просыпаешься и у тебя ничего не болит — значит, ты умер…

Мне некогда ходить по врачам. У меня профессия такая. Сейчас на полгода вперед расписан каждый день… Я снялся в шести картинах, нужно еще это все озвучить. Начал снимать свое кино. Я снимал сутками — по двадцать четыре часа. Вот сегодня я закончил съемку в десять утра. А начал ее вчера, представляете? У меня выхода нет. Если я не сниму сейчас, я больше никогда не сниму.