История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7 - Джованни Казанова

Мой энтузиазм заставил Дольчи меня расцеловать. Стюарт смеялся, и мадам, которая приняла меня, быть может, за сумасшедшего, не подавала ни малейшего признака жизни. Она снова приняла мою руку, и мы вернулись вполне спокойно к дому Мессера Франческо из Ареццо , где я употребил четверть часа, выскребывая свое имя. E sciolsi il voto[9]. Оттуда мы отправились обедать.

Дольчи, еще больше, чем я, заинтересовался этой необычной женщиной. Стюарт только ел и пил, пренебрегая водой из Сорга, которая, согласно ему, могла только испортить вино Эрмитажа, и, возможно, и сам Петрарка не думал иначе; мы осушили восемь бутылок без того, чтобы пострадал наш рассудок, но мадам придерживалась умеренности. По возвращении в Авиньон мы отвесили ей поклон у дверей ее комнаты, уклонившись от предложения дурака Стюарта, который хотел пригласить нас зайти. Я пошел провести последний час дня с Дольчи на берег Роны. Этот молодой человек, говоря об этой странной женщине, высказал мнение и попал в точку.

— Это, — сказал он, — куртизанка, очень возомнившая о себе, которая уехала из своей страны, потому что, возжелав слишком многого, она не нашла там подходящего случая. Уверенная в том, что ей подвернется удача везде, где она вновь появится, она отправилась с этим прохвостом, сохраняя по возможности этот грустный вид, который считает единственно пригодным, чтобы влюбить в себя кого-то, кто решится ее завоевать. Она такого еще не нашла. Это должен быть человек богатый, которого она хочет разорить. Она, возможно, обратила свой взор на вас.

Люди, которые, в возрасте Дольчи, так рассуждают, могут стать великими учителями. Я покинул его, поблагодарив, и очень был рад этому знакомству.

Направившись в свою комнату, я увидел на ее пороге подошедшего человека приличного вида, уже в возрасте, который, назвав меня и поприветствовав, спросил вежливо, нашел ли я Воклюз достойным моего любопытства. Я с большим удовольствием признал в нем маркиза Гримальди, генуэзца, человека умного, любезного и богатого, который жил почти все время в Венеции, потому что пользовался там более полной свободой, чем у себя на родине. Мой ответ должен был последовать вместе с рассуждением, я вошел и поблагодарил его за честь его принять. Едва окончив разговор относительно фонтана, он спросил, был ли я доволен прекрасной компанией. Я ответил, что не могло и быть иначе. Оценив мою сдержанность, он решил ее разрушить, говоря следующее:

— У нас в Генуе есть очень красивые женщины, но нет ни одной, что могла бы выдержать сравнение с той, что вы возили сегодня в Лиль. Вчера вечером, за столом, она меня поразила. Подавая ей руку, чтобы помочь подняться по лестнице, я сказал, что если она считает меня способным развеять ее грусть, она должна только заговорить. Заметьте, что я знал, что у нее нет денег. Собственно, ее муж поблагодарил меня за мое предложение, и я пожелал им доброй ночи.

Час назад вы, проводив ее в ее комнату, оставили ее там, и я понял, что свободно могу нанести ей визит. Она встретила меня, сделав прекрасный реверанс, ее муж попросил меня составить ей компанию до его возвращения, и она без колебаний согласилась присесть со мной на канапе. Я хотел взять ее за руку, но она ее отдернула. Я наговорил ей слов о том, что ее красота меня поразила, и что если ей нужна сотня луи, у меня они имеются к ее услугам, при условии, что она сменит свой серьезный вид и будет со мной веселее, чтобы поддержать чувства дружбы, которые она мне внушает. Она отвечала мне только движением головы, которое означало признательность, но в то же время абсолютный отказ от моего предложения. Я говорю ей, что уезжаю завтра, и она не отвечает. Я снова беру ее руку, и она высокомерно ее отбирает. Тогда я встаю, прошу прощения и оставляю ее. Вот что пришло мне в голову за эти полчаса. Я не влюблен, так как вы видите, что я смеюсь; но при той нужде, в которой она находится, ее поведение меня удивляет. Может быть, вы создали для нее сегодня ситуацию, когда она может отвергнуть мое предложение, и в этом случае я что-то понимаю; в противном случае это феномен, который я не могу объяснить. Могу ли я просить вас сказать мне откровенно, были ли вы более счастливы, чем я?

Очарованный благородной откровенностью этого респектабельного господина, я оплатил ему тем же. Я все ему высказал; и мы закончили, оба расхохотавшись. Я пообещал ему дать отчет в Генуе о том, что произойдет в те два дня, что я предполагаю пробыть здесь после его отъезда. Он принял предложение. Он предложил спуститься вместе на ужин, чтобы полюбоваться поведением юной брюзги; я заметил, что отменно пообедав, она не спустится к ужину, но он рассмеялся и сказал, что спорит, что она спустится; и он был прав. Я решил, когда увидел ее за столом, что роль, которую она разыгрывает, притворна. Около нее поместили графа де Бюсси, который только что прибыл, молодого, легкомысленного, красивого, изрядного фата, вид которого не позволял обмануться на его счет. И вот прекрасная сцена, при которой мы присутствовали.

Этот граф, забавник по характеру, шутник, любимый прекрасным полом, и в то же время дерзкий и наглый, собираясь уехать в полночь, принялся, не теряя ни мгновенья, обхаживать и дразнить сотней способов свою прекрасную соседку. Найдя ее безмолвной и не понимая причины, он говорил сам, смеялся и, решив, возможно, что она издевается над ним, счел такое недопустимым. Я наблюдал за г-ном де Гримальди, который, как и я, имел причины сдерживать смех. Молодец, сбитый с толку, задетый, продолжал; он передал соседке хороший кусок, который, попробовав сначала первым, положил ей в рот; вспыхнув от гнева, она этого не захотела, и он поменял ей тарелку, разозлившись, что она не удостоила его ни единым взглядом. Видя, что никто из присутствующих не собирается участвовать в защите форта, он не потерял самообладания, засмеялся и решил ее атаковать. Он силой взял ее за руку и поцеловал ее; она захотела ее вырвать и встала, и он со смехом притянул ее за талию. Но в этот момент поднялся муж, подошел взять ее за руку и вышел с ней из залы. Агрессор, слегка опешив, следовал за ней глазами, затем снова уселся за стол, смеясь сам над собой, потому что вся компания хранила молчание. Он поворачивается, спрашивая у своего курьера, при нем ли его шпага; тот отвечает, что нет. Он спрашивает у аббата, своего соседа, кто был этот человек, что вышел вместе с дамой, и тот отвечает, что это был ее муж; на это он смеется и говорит, что мужья никогда не дерутся.

— Но, — добавляет он, — я пойду, принесу ему свои извинения.

Он встает, поднимается по лестнице, и весь стол начинает комментировать сцену. Минуту спустя он спускается, разозленный на мужа, который, захлопнув перед его носом дверь, сказал, что он может идти в бордель. Высказав сожаление, что он должен уехать, не окончив это дело, он велит принести шампанского, предлагает его всем присутствующим, все отказываются, он пьет один, отдает остаток своему курьеру и уходит.