Крысолов - Михаил Ахманов

Они болтали о том о сем, но я ощущал, что наблюдаю некий спектакль, корриду, где бык принюхивается к матадору, а матадор — к быку. Но это сравнение было скорее всего неверным; не бык и матадор кружились на арене, а два здоровенных крысюка, клацавших челюстями, искавших, где бы куснуть, куда бы вцепиться, откуда выдрать клок и как бы добраться до печени или до селезенки. Я уже почти не сомневался, что Ричард Бартон, страховой агент, питает к моей персоне не бескорыстный интерес, и оставалось лишь произвести его опознание и точную классификацию. Наверняка не команда альфа, значит, из гаммиков либо бетян… Смотря по тому, за кого он играет — на стороне мормоныша или ублюдков, которые так невзлюбили Сергея. Мормоныш казался мне предпочтительней (все-таки Таскалуса ближе к Юте, чем к Санкт-Петербургу), однако не исключалось, что бета и гамма — единый и неделимый объект, а всякие звонки (“Ты, козел? Слушай и не щелкай клювом!”) — инсинуация и обман. Это не исключалось, но я, подумав, решил оставить все как есть. С одной стороны, Оккам предупредил: не умножайте сущностей сверх необходимого; с другой — всякая мобильная система в трехмерном пространстве должна иметь три степени свободы. Пусть будет так! Альфа, бета, гамма — три Декартовы координаты моего расследования. Часы над головою Санчеса пробили одиннадцать, разговор увял, рот мой все чаще сводило зевотой, а в животе “Джек Даниэлc” сражался с текилой и сухим вином. Наконец я предложил:

— По “колпачку” на ночь, и на покой?

— “Колпачками” здесь не пьют, — возразил Боря, кивнул бармену и широко развел ладони. — Три сомбреро, компаньеро! Три стаканевича, и чтобы в каждом — по двести грамм! Понял, рыло усатое?

Санчес понял и налил, сколько просили.

Одолев последнюю порцию, я направился к лифту. Боря-Боб тащился за мной, как Люцифер за грешником, зыркая туда-сюда из-под насупленных бровей и позванивая ключами в кармане. Не знаю, может, у него там не только ключи лежали, может, он — как мой знакомец Мартьянов — не расставался с табельным оружием ни наяву, ни во сне, как и положено бойцам незримого фронта и нынешним российским коммерсантам. Не знаю… Но звенело у него в кармане здорово. Мы забрались в лифт, ткнули в нужную кнопку (Боря тоже поселился на восьмом этаже) и начали плавно подниматься. Мой собутыльник шевельнул бровями, нахмурился, вытащил руку из кармана и произнес:

— Не нравится мне этот негритос из Капибары… И бармен тоже не нравится… Последний стакан не долил, жучила!

— Слишком ты привередливый, дружок, — откликнулся я. — Одно из двух: или негр тебе не нравится, или бармен. А оба сразу — это уже перебор. — Не в очко играем, — строго заметил Борис, опустил левую бровь, приподнял правую и распорядился:

— Завтра пойдем на пляж. И негритосика с собой возьмем. Возьмем и выясним, чего этот фраер из Потрахомы к нам привязался. — Мудрая мысль, — подтвердил я. — А как выясним, камнем по кумполу, и концы в воду. Море-то рядом.

Боря-Боб усмехнулся, и вдруг мне почудилось, что маска простоватого рубахи-парня сползает с его физиономии. Он был абсолютно трезв, будто не нюхал спиртного: губы кривились, густые брови сошлись у переносицы, а в прищуренных серых глазах мелькало что-то насмешливое, ироничное, будто он в точности знал, кто из нас двоих олигофрен и веник. Кто подследственный, а кто — следак. — Ну, зачем же в море, кровожадный мой. Есть ведь еще и бассейн. Он ближе. Слова эти были пророческими, но могли я узреть кровавый карбункул истины среди стекляшек, вращавшихся в калейдоскопе судеб?.. Правильно, не мог И лишь ухмыльнулся в ответ на ухмылку Бориса.

Нет пророка в отечестве своем…

Глава 8

Спал я неважно, донимали жара и глупые сны, кошмар в трех сериях. В первой, беспомощный и безгласный, я наблюдал, как Серж Арнатов, чародей и маг в темной строгом сюртуке, охмуряет Дарью: вытаскивает из карманов блестящие разноцветные шары, вертит у нее под носом и швыряет вверх, где шарики тотчас прилипают к потолку, образуя некое подобие гороскопа. Этот магический сеанс производился в спальне: Дарья лежала на кровати, закутанная в шубу из черных соболей, в зимних сапогах и шапке, но каждый шарик уносил что-то существенное, какую-то деталь — шапку, шубу, платье, трусики, — пока не осталось ничего, кроме соблазнительной, манящей наготы. Тогда Дарья с сонным видом улыбнулась кудеснику, поманила рукой, и он тоже начал разоблачаться, неторопливо и важно расстегивая сюртук. На груди у него мерцало созвездие из голубых амулетов Венеры, и я в бессильном томлении видел, как обнаженная девушка, взглянув на него, вдруг начала стонать и извиваться.

Чудовищный сон! А дальше — еще веселей…

Дальше была вторая серия, в которой Боб и Дик, в образе огромных крыс, рвали друг друга на части. Происходило это в баре, и все его посетители, британцы и бледнокожие с Фарерских островов, подбадривали крыс лихими воплями и свистом. Санчес сновал меж публики с огромной бутылью текилы, и все по очереди прикладывались к ней, но только дело дошло до меня, как бутыль превратилась в белый мерцающий амулет, и я окаменел, глядя на его гипнотическое сияние. Я понимал, что должен что-то сделать, как-то прекратить побоище и развести по клеткам крысюков, однако не мог и пальцем шевельнуть. А после рухнул в пропасть, в бездну, что оказалась все той же бутылью из-под текилы, бесконечно длинной, гулкой и пустой.

Вылетев с другой ее стороны, я как раз поспел к заключительному кошмару, фоном которого был птицепарк. Я метался по его дорожкам, среди бамбуковых зарослей, беседок, фонтанов и прудов с золотыми рыбками, а попугай Петруша и исполинский тукан гонялись за мной, пикируя сквозь древесные кроны, словно два начиненных ненавистью “мессершмита”. Петруша при этом вопил: “Крр-ровь и крр-рест! Педрр-ро педрр-рила! Попорр-рчу прр-ропилеи!”, а тукан налетал молча, пытаясь долбануть меня огромным клювом в самую маковку. Но все когда-нибудь кончается; кончился и мой кошмарный сон — в шесть тридцать по местному времени. Я открыл глаза, поднялся, залез под душ, чтоб смыть липкую испарину, потом вышел на балкон покурить и отдышаться. Утренняя заря уже, естественно, позолотила небосвод, но все-таки было рано — даже очень рано для курортной публики. Бассейн — пустое голубое око, лежаки вокруг тоже пусты, в парке — ни души, над полями для гольфа вздымается легкий туман, бар под полосатым тентом безлюден, зонтики сложены, а стулья перевернуты ногами вверх и аккуратно составлены на столиках. И лишь один из них был занят — у дорожки, ведущей в парк, под развесистой пальмой, напоминавшей страусиный хвост, до коего добрался полковник Гоша.

Перистые листья и раскрытый зонт мешали разглядеть сидящих, так что я видел лишь их зады и спины. Три спины и три под-спинных фундамента. То и другое впечатляло, создавая ощущение чего-то монументального, могучего и надежного, словно египетские пирамиды.

Лев, Леонид, Борис. Два сероглазых братца-лейтенанта и, надо думать, сероглазый капитан… По какому же случаю курултай? Я отступил к стене, докурил сигарету, достал вторую и призадумался. Что там творится, под пальмой и зонтиком? Оперативный совет УБОП? Очень сомнительно… Не те возможности, иные средства… Шесть дней в отеле “Алькатраз” стоили шесть сотен долларов, и столько же — дорога в оба конца плюс виза. Прибавим еще по триста на нос — закуска, выпивка и прочие мероприятия, чтоб боевой дух остался на должной высоте… Выходило, что слежка за мной — или, если угодно, охрана — обошлась неведомым благодетелям в четыре с половиной тысячи Солидная сумма! И явно превосходящая возможности УБОП.

Значит, остроносый врал, аттестуясь по этому ведомству? Разумеется, врал, как и о прочих делах, о миллионе, похищенном Сержем, о стеклах и слитках металла, о сингапурских инвестициях и поддельных авизо. Все это иллюзия, и сам майор Скуратов являлся миражом. Не было таких майоров ни в УБОП, ни в УГРО, ни даже в УБЭП и УБПЭ, боровшихся, соответственно, с экономическими преступлениями и политическим экстремизмом. Все эти эмвэдэшные структуры были слишком бедны, чтоб рассылать своих людей по андалусским курортам. Что оставалось еще? Криминал? Налоговая полиция? Или ФСБ? Последний вариант казался мне наиболее правдоподобным: во-первых, мафию я учел, сгрузив ее в команду гамма, а во-вторых, ни Боб-Борис, ни братцы-лейтенанты никак не походили на гангстеров. Можно, конечно, и обмануться, но тут вступал в игру решающий фактор: Федеральная служба безопасности была, есть и будет наследником КГБ. А эта контора занималась не одной лишь разведкой, шпионами и диссидентами; ее интересы были гораздо шире и простирались в такие области, что не приснились бы научным ортодоксам в самых страшных снах. Взять хотя бы наш Промат… Формально он состоял в академической системе, но курировали его армейское управление стратегических исследований и, разумеется, все то же вездесущее КГБ… Многое можно было припомнить на этот счет — и “спецотдел 17”, в коем трудились масоны и чернокнижники, и “ящик 241”, где изучали экстрасенсов, и спинторсионный локатор, определявший лояльность трудящихся масс, и всякие эксперименты с инопланетными сплавами, с клонированием дрозофил, с искусственным интеллектом и чтением мыслей. Все это относилось к сфере домыслов и фантазий лишь отчасти: “ящик 241” действительно существовал, а над искусственным интеллектом работали не покладая рук в киевском институте кибернетики. И если Серж — верней, его патрон и шеф — придумал что-то стоящее, нечто такое, что позволяет манипулировать рассудком, не приходилось сомневаться, кто им за это платил и кто претендовал на результат.