С.Л.О.Н. Соловецкий лес особого назначения - Николай Киселев-Громов

«Бог даст, времечко настанет, —

Мать ровная не узнает,

Где зарыт ее сынок»...

Так поется в одной популярной и нелегальной песенке заключенных в СЛОН.

Второй бич, которым природа севера бьет заключенных, — куриная слепота и цынга.

Куриная слепота часто ведет к убийству заключенного, когда он отойдет вечером несколько шагов от командировки в лес, чтобы оправиться, и заблудится. Чекист- надзиратель прекрасно знает, что заключенный заблудился по болезни, но он желает выслужиться, получить повышение, получить благодарность в приказе и денежную награду, а главное — им владеет особенный чекистский садизм. Он рад поэтому взять такого заключенного «на мушку» и выстрелом из винтовки положить наповал. Жертвы таких случаев исчисляются сотнями... Много раз мне, как уполномоченному ИСО, приходилось, читать в рапортах: «Доношу, что мною, из винтовки № такой-то, застрелен заключенный такой-то за попытку к бегству»... ИСО отлично знает настоящую подоплеку такого «бегства», но оно ни разу за мое трехгодичное пребывание в СЛОНе не подвергало надзирателей какому-нибудь взысканию. И в самом деле: велика ли беда, если «одним шакалом меньше»!

Цынготный больной представляет страшное зрелище: с ранами на руках, ногах, на деснах, с вываливающимися зубами, ослабевший, худой, страшно голодный. Бывало замирает сердце, когда взглянешь на них.

Третья распростроненная группа больных — сумасшедшие.

Начинается обыкновенно с того, что с человеком делается истерика. Чекисты истерике не верят. Называют ее «симулянством»; больного бьют «дрыном» или прикладом ружья и «для исцеления», как выражаются они, дают ему полуторный урок. Больной выполнить его не может и за это идет сначало в «крикушник», потом на штрафную командировку. Там заключенный окончательно сходит с ума. Когда чекисты-надзиратели, наконец, убедятся в его сумасшедствии, больного, если он еще жив, направляют на одну из инвалидных командировок — чаше всего на Конд-остров. (С ним мы познакомимся впереди).

На Поповом острове приходилось наблюдать: какая-нибудь уже пожилая женщина, интеллигентная «каэрка», во время муштровки в строю с обычными «справа, по порядку номеров, рррассчитайсь», «отставить», кощунственной и матерной бранью, с бесконечными «здра» и «не слышу», вдруг падает в истерике на землю и начинает биться и кричать. Издерганные нервы сдали и перестали повиноваться!

Истерические припадки в строю случаются не только с женщинами, но и с мужчинами. Расскажу об одном, имевшем место на острове Соловки, в 14-й «запретной» роте, в которой находится много священников, ксендзов и мулл.

В роте происходила поверка. Один из священников, очень старый, высокий, седой, довольно крупный, стоял в задней шеренге. Пока подавались зычные команды: «Справа, по порядку номеров, расчитайсь», «отставить», «здра» и т. д. он стоял с руками «по швам» и послушно исполнял команды, но каждый раз, как только командир роты разражался кощунственной бранью, священник со слезами на глазах начинал креститься. Один из командиров взводов заметил это. Он подлетел к священнику и с новой громовой бранью начал избивать старика. Священник упал на землю, с ним сделалась истерика. Его тут же забрали и отправили в карцер. В карцере он сошел с ума. Сумасшедшего отправили на командировку «Овсянка.» На «Овсянке» знаменитый во всем СЛОНе своей жестокостью и психически-ненормальный чекист Потапов сумусшедствию священника не поверил. Он остриг его и отправил в лес на работу. Так как священник по слабости и по старости, и по своему психическому состоянию урока выполнять не мог, он сидел все время в крикушнике. Там и скончался.

Помню рапорт, который Ванька Потапов прислал в ИСО по этому случаю: «Доношу: сумасшедший поп такой-то загнулся».

Такова участь вообще всех сходящих с ума в СЛОНе. Из сумасшедших я помаю одну фамилию — Кальмансон. Он — американский подданый. В Россию приехал для работы, как специалист по приемке азбеста в одной американской компании на Урале, в СЛОН попал на 10 лет за то, что «разгласил советскую государственную тайну», — сказал товарищам, что ОГПУ хотело завербовать его в число своих секретных осведомителей.

Положение больного заключенного в СЛОНе ничем не отличается от наложения пассажира тонущего парахода: как тот, так и другой зависят от счастливого случая.

На командировке имеется лекпом, обычно в медицине невежественный. Встречаются, конечно, и знающие, но они действительной помощи больному оказать не могут: нет инструментов, медикаментов, паревязочных средств, приспособленного помещения. На любой СЛОНовской командировке найдется не более 200 грамм иода с полсотни порошков от головной боли, столько же от болей желудка, несколько бинтов, сделанных из выстиранных старых рубашек грубой желтой бязи и это все. Приемного покоя нет. Сами лекпомы в большинстве случаев помешаются в общем бараке с заключенными. Заболевший заключенный как правило, переводится на 300 граммов хлеба и должен лежать на голых нарах смрадного, сырого, и холодного барака. Обычно он лежит на подстилке из еловых ветвей в своей одежде, если она не отобрана для раздетых. В лазарет при штабе отделения чекисты-надзиратели его не отправляют. Причин к тому много: 1) на командировке, где работает 500-600 человек заключенных, имеется не более 8-9 надзирателей. Чтобы отправить больных в лазарет отделения, нужно оторвать, по крайней мере, одного надзирателя, а «это отражается, говорят СЛОНовские чекисты, и на охране командировки, и на производственном плане». Кроме того, командировки имеют от инспекции охран директиву, по которой чекист-надзиратель должен работать не более 8 часов в сутки. Значит, если с командировки уйдет надзиратель, другим придется работать за него. 2) Чтобы отправить больного в лазарет, надо также оторвать от работы по крайней мере двух заключенных, которые бы повезли его на ручных санях до железной дороги. Кроме того: чекист—надзиратель командировки, откуда отправляется больной, должен сопровождать его по железной дороге, а кто же будет конвоировать обратно на командировку тех заключенных, которые привезли больного! Некому. 3) Нет достаточного числа коек в лазаретах. При 3-м, например, отделении СЛОНа, в котором около 80.000 заключенных, имеется «лазарет» всего на 40-50 человек. Помещается он в грязном и холодном бараке, заарендованном отделением СЛОНа у Мурманской жел. дороги. Все тяжело-больные заключенные СЛОНовских командировок остаются поэтому на месте и ждут своей участи. Если у заключенного нет повышенной температуры eго выгоняют на работу в лес.

Только ничтожная часть больных и саморубов спасается от смерти; остальные мрут на командировках, как мухи осенью. Товарищи, по приказанию чекистов, снимают с них одежду, белье и голыми бросают в большие ямы-могилы. Этих ям-могил на территории СЛОНа многие тысячи. Каждой осенью на всех командировках они предусматрительно заготовляются «впрок» на зиму. Ими заканчивается многострадальный путь СЛОНовских заключенных. Над ними мне всегда представлялись громадные торговые пароходы, груженные советским экспортным лесом для Европы и Америки...

Переписка. Заключенный СЛОНа в сильной мере лишен возможности как писать письма домой, так и получать их и посылки из дому. Если он не получает из дому денег, то он не имеет возможности купить марку для письма; доплатных же писем посылать нельзя: в СЛОНе есть соответственный приказ. Для того, чтобы все таки послать письмо родным, такие заключенные делают «экономию» хлеба и потом продают его или выменивают на марку, лист бумаги и конверт. Получаемые на его имя от родных доплатные письма ему не выдаются, если он не может их выкупить. Если приходит на его имя посылка, а он находится в эго время на Конд-острове, или на острове Соловки, или на Мяг-острове, то он должен заплатить 20 копеек за доставку посылки на данный остров на пароходе; если у него 20 копеек нет, то и посылку ему не выдадут. Но даже и посылая письмо, оплаченное маркой, заключенный еще не может быть уверенным в том, что оно его родными будет поручено: есть много заключенных, письма которых ИСО, по директиве Лубянки 2, уничтожает. Другие заключенные официально лишены права переписываться на определенный срок — на три месяца, на полгода и на год за то, что они неосторожно написали родным о тяжести своей страшной жизни в СЛОНе. Бывают и другие причины, по которым письма заключенных не доходят. Сплошь и рядом случается, что сотрудники ИСО, работающие в цензуре — уничтожают письма заключенных, чтобы воспользоваться почтовыми марками. Этим отличался в 1928 году Николай Самойлов, заведывающий цензурой. Ему не хватало денег для содержания своей любовницы и сотрудницы Бурухиной[6] и он уничтожал более половины писем, марки с них продавал и на вырученные деньги пьянствовал с Бурухиной. Когда об этом стало известно высшему начальству, Самойлова только сняли с работы в цензуре и назначили на должность начальника охраны Конд-острова.