Собрание сочинений в 9 тт. Том 1 - Уильям Фолкнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гиллиген Джозеф, бывший рядовой по призыву, демократ, пронумерованный, как каторжник, спал рядом, и его башмаки (выданные ему бесплатно демократами более высокого ранга, чем другие демократы) невинно и неловко лежали на белом покрывале гостиничной кровати, безупречно чистом и безличном.
Она высунула руку из-под одеяла и одним движением погрузила комнату в тьму. Потом свернулась под одеялом, подложив руку под голову. Гиллиген мирно храпел, наполняя комнату домашними, успокоительными звуками.
«Дик, милый, какая безобразная смерть…»
В соседнем номере курсант Лоу стряхнул с себя кошмар, открыл глаза и безразлично, с равнодушием самого вседержителя, уставился на лампы, горевшие вокруг. Через некоторое время он ощутил свое тело, вспомнил, где он, и с усилием повернул голову. На другой постели спал офицер с изуродованным лицом. «Я — Джулиан Лоу. Я ем, перевариваю, усваиваю пищу; я летал. А этот человек… Вот этот человек, спящий здесь, со своим шрамом… Чем мы связаны? О Господи Боже мой!» Он чувствовал свое тело, свой желудок.
Подняв руку, он ощупал свой неповрежденный лоб. Никакого шрама. Рядом, на стуле, лежала его фуражка, перерезанная белой полоской, а на столе — фуражка того, с суконным верхом, с бронзовым гербом и буквами.
Во рту было горько, в желудке нехорошо.
— Быть бы таким, как он, — простонал Лоу, — только бы стать, как он. Пусть забирает мое здоровое тело. Пусть берет его себе! А мне бы крылья на груди, мне бы эти крылья; ради такого шрама я бы завтра пошел на смерть…
На стуле лежала куртка Мэгона, над левым нагрудным карманом крылья расходились от герба, под короной — шли книзу в застывшем узорном изгибе: символ мечты.
Стать, как он, с такими крыльями и с таким же шрамом! Курсант Лоу повернулся к стене в страстном разочаровании, впившемся, как лиса в его внутренности. Всхлипывая и мыча, курсант Лоу снова уснул, снова видел сны.
4
Ахиллес: Как готовиться к дальнему полету, курсант?
Меркурий: Опростать пузырь и наполнять бензобак, сэр.
Ахиллес: Выполняйте, курсант!
Старинная пьеса (ок. 19…? г.)
Проснувшись, курсант Лоу увидел утро и Гиллигена, одетого и выходившего из соседней комнаты Гиллиген взглянул на него.
— Как поживаете, ас?
Мэгон все спал, со шрамом на лбу. Куртка висела на стуле, над левым карманом крылья шелковисто спускались книзу, над ленточкой. Алый, белый, алый.
— О господи, — простонал Лоу.
Гиллиген, с уверенностью физически здорового человека, застыл, приостановившись в четком движении.
— Вольно, солдат. Сейчас спущусь и велю подать завтрак. Побудь здесь, пока лейтенант проснется, ладно?
Курсант Лоу ощутил горечь во рту и опять застонал. Гиллиген посмотрел на него.
— Побудешь тут, ладно? Я сейчас вернусь.
Дверь за ним закрылась, и Лоу, подумав: «Мне бы воды», встал и неверными шагами добрался до графина в другом конце комнаты. Графин. На что похоже — графин, дельфин, дофин. Вода была вкусная, но, ставя графин на место, он вдруг почувствовал дурноту. Наконец он добрался до кровати.
Он задремал, забыв о тошноте, и вдруг вспомнил и проснулся. Он чувствовал, как тупо пухнет голова, потом увидал изножье кровати и, снова подумав: «Выпить бы воды», поднял голову с подушки и увидел вторую такую же кровать и мягкие очертания халата на неподвижно стоявшей у постели фигуре. Склонившись над запрокинутым, изуродованным лицом Мэгона, она оказала Лоу:
— Не вставайте!
Лоу сказал: «Не буду», закрыл глаза и с горечью во рту увидел сквозь покрасневшие веки ее длинную тонкую фигуру, открыл глаза и увидал только контур бедра, сливавшийся с безличными складками платья. Еще усилие — и он мог бы увидеть ее щиколотку. «А там ее ножка, — подумал он, но не смог даже поднять голову и снова, закрыв глаза: — Сказать бы ей что-то такое, чтоб она прижала губы к моим губам. О господи, — простонал он, чувствуя, что так плохо еще никому не было, воображая, как она сказала бы ему: «Я тебя тоже люблю». — Вот если бы у меня были крылья и шрам… К чертям офицеров, — подумал он, засыпая. — К чертям «В.К.»[8], вот что. Не желаю быть каким-то паршивым «В.К.». Лучше быть сержантом. Лучше быть механиком. Держись, курсант. Да, черт подери. А почему бы и нет? Война кончена. Рад. Рад. О черт. У него крылья. У него шрам. Тот, последний раз…»
На миг он снова очутился в самолете, ощущая запах смазочного масла, плоскости самолета медленно кренились, он чувствовал порыв ветра, ощущал штурвал в руке, следя за горизонтом, ведя машину на горизонт, словно целясь из револьвера («А черт, мне-то что?»), видя, как нос машины подымается, пока горизонт не скрылся, видя, как он снова выходит из-под опускающейся дуги крыла и как вдруг машина резко стопорит и обезумевший мир вихрем начинает кружиться вокруг него.
«Верно, тебе-то что?» — говорит голос, и, проснувшись, он видит рядом Гиллигена со стаканом виски.
— Выпей-ка, генерал, — говорит Гиллиген и сует ему стакан под нос.
— О Господи, убери, слышишь, убери!
— Давай, давай, выпей, тебе лучше станет. Лейтенант уже давно на ногах и миссис Пауэрс тоже. И с чего ты так напился, ас?
— О черт, откуда я знаю? — с тоской сказал Лоу, отворачивая голову. — Оставь меня в покое.
Гиллиген настаивал:
— Давай, пей сейчас же.
Но курсант Лоу в сердцах крикнул:
— Оставь меня, сейчас пройдет!
— Ясно, пройдет, выпьешь — и пройдет.
— Не могу. Уходи.
— Надо. Ты что, хочешь, чтоб я тебе шею сломал? — добродушно спросил Гиллиген, придвигая к нему лицо, доброе, беспощадное.
Лоу уклонялся от него, и Гиллиген, подсунув руку ему под спину, силой приподнял его с кровати.
— Дай полежать! — умоляюще сказал Лоу.
— Хочешь тут навеки остаться? Нам уезжать надо. — Нельзя тут сидеть без конца.
— Не могу я пить! — Все внутренности в нем свело судорогой до головокружения. — Ради Бога, оставь меня!
— Слушай, ас, — сказал Гиллиген, подымая ему голову. — Раз надо — значит, надо. Лучше выпей сам. Иначе я тебе силой вгоню в глотку, вместе со стаканом. Ну, пей!
Он раздвинул ему губы стаканом, и Лоу выпил, одним глотком, боясь поперхнуться. Но
