Собрание сочинений в 9 тт. Том 1 - Уильям Фолкнер

— Нет, конечно! Ни в кого я не влюблена. Знаете, ведь мой муж убит во Франции, — мягко сказала она.

— О, Маргарет, — с искренней горечью сказал он, — если бы я только мог, я дал бы себя убить, дал бы себя ранить, как этот, там, разве вы не понимаете?

— Понимаю, милый. — Она отставила поднос. — Поди сюда.

Курсант Лоу встал, снова подошел к ней.

. — Убили бы или ранили, если бы повезло! — повторил он.

Она притянула его к себе, и он понял, что ведет себя, как ребенок, что она этого от него и ждет, но иначе он не мог. Разочарование, отчаяние охватили его с новой силой. Он почувствовал щекой ее теплые колени и обнял их руками.

— Мне так хотелось туда, — сознался он неожиданно для себя, — пусть бы мне и его шрам и всё.

— И умереть, как он скоро умрет?

Но разве смерть не была для курсанта Лоу чем-то настоящим, величественным, печальным? Он видел открытую могилу и себя — в полной форме, в ремнях, с крыльями летчика на груди, с нашивкой за ранения… Чего еще требовать от судьбы?

— Да, да! — сказал он.

— Ведь ты тоже летал, правда? — сказала она, держа его голову на коленях. — И ты мог бы быть на его месте, но тебе просто повезло. А может быть, ты летал бы так хорошо, что тебя не подстрелили бы, как его. Ты об этом подумал?

— Не знаю, наверно, я все-таки тоже попался бы на его месте. Нет, вы в него влюблены.

— Клянусь, что нет. — Она подняла его голову, заглянула в глаза. — Я бы не стала скрывать. Разве ты мне не веришь? — Ее глаза глядели настойчиво, и он ей поверил.

— Но если вы его не любите — значит, вы можете дождаться меня. Я скоро вырасту, буду работать, как черт, скоплю денег.

— А что скажет твоя мама?

— Черт, да не могу же я всю жизнь слушаться ее, как маленький. Мне уже девятнадцать, как вам, а если маме не понравится — пошла она к черту!

— Лоу! — с упреком сказала она, не говоря ему, что ей уже двадцать четыре года. — Как можно! Нет, поезжай домой, расскажи все матери, передашь от меня записку, а потом напишешь мне, что она скажет.

— Лучше я поеду с вами!

— Что ты, дружок, какой же смысл? Мы отвезем его домой, он очень болен. Пойми, милый, мы ничего не можем сделать, пока не доставим его на место, а ты только будешь мешать.

— Мешать? — повторил он с болью.

— Ты должен понять. Нельзя нам ни о чем думать, пока мы не отвезем его домой. Неужели ты не понимаешь?

— Но вы его не любите?

— Клянусь, что нет. Теперь веришь?

— А меня любите?

Она снова притянула его голову к себе на колени.

— Милый ты мой детеныш, — сказала она, — ничего я тебе не скажу… пока что.

Пришлось принять и это. Они молча сидели, прижавшись друг к другу.

— Как от вас хорошо пахнет, — сказал наконец курсант Лоу.

— Поди сюда, поближе, — приказала она, и когда он придвинулся к ней, она взяла его голову обеими руками и крепко поцеловала. Он обнял ее, и она притянула его голову к себе на грудь. Потом погладила его волосы и сказала: — Так как же, поедешь домой?

— А разве непременно надо? — спросил он.

— Надо, — сказала она. — Сегодня же. Дай ей телеграмму сейчас. А я напишу ей записку.

— О черт, да вы же знаете, что она ответит?

— Конечно, знаю. У тебя нет ни братьев, ни сестер?

— Нет, — удивился он. По ее движению он догадался, что ей хотелось высвободиться. Он сел. — Как вы угадали? — удивленно спросил он.

— Просто угадала. Но ты поедешь? Правда? Обещай мне!

— Ну, хорошо, поеду. Но я к вам вернусь.

— Конечно, вернешься. Я буду ждать. Поцелуй меня.

Она спокойно подняла к нему лицо, и он поцеловал ее, как она хотела: холодно, отчужденно. Она приложила ладони к его щекам.

— Милый мой мальчик! — сказала она и поцеловала так, как всегда его целовала мать.

— Слушайте, жених с невестой так не целуются! — обиделся он.

— А как они целуются? — спросила она.

Он обнял ее, чувствуя под рукой ее плечи, и прижался к ее губам заученным приемом. Она недолго терпела, потом оттолкнула его.

— Неужели так целуются жених с невестой? — засмеялась она. — Нет, мне больше нравится вот так. — Она взяла его лицо ладонями и коротко, холодно коснулась губами его губ. — А теперь поклянись, что ты сейчас же телеграфируешь своей маме.

— Но вы мне будете писать?

— Непременно. Только поклянись, что ты сегодня же уедешь домой, что бы Гиллиген тебе ни говорил.

— Клянусь, — сказал он, глядя на ее губы. — А можно вас еще раз поцеловать?

— Когда поженимся! — сказала она, и он понял, что его гонят.

Надеясь, веря, что она смотрит ему вслед, он вышел гордым шагом, не оглядываясь.

В другой комнате сидели Гиллиген и этот офицер. Мэгон сказал:

— Доброе утро, старина.

Гиллиген посмотрел на воинственную осанку Лоу сдержанно-недоумевающим, насмешливым взглядом.

— С победой, ас, что ли?

— Иди к черту, — сказал Лоу. — Где бутылка? Сегодня еду домой!

— Вот она. Пей до дна, генерал. Значит, домой? повторил он. — И мы тоже. Верно, лейтенант?

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Джонс, Януариус Джонс, не знавший, да и не интересовавшийся, от кого он рожден, названный Джонсом — в алфавитном порядке, Януарием — по совпадению календарной даты и биологического факта и ставший Януариусом по роковому совпадению его судьбы и насущной потребности — зарабатывать свой хлеб насущный, — этот Януариус Джонс, мешковатый, в грубошерстном сером костюме, преподаватель латинского языка в небольшом колледже, стоял, облокотясь на резную садовую ограду, раздвинув буйные заросли уже зазеленевшей жимолости в звездочках новорожденных цветов, и смотрел, как апрель хозяйничает на грядке гиацинтов. Роса лежала на траве, пчелы проникали в яблоневые цветы, а ласточки, словно струны, прочерчивали бледное ветреное небо. Опустив тяпку, на Джонса смотрел человек, и металлические пряжки его подтяжек весело сверкали.

Священник сказал:

— С добрым утром, молодой человек!

Купол лысины приветливо сиял на фоне увитой плющом стены, за ней, в безукоризненной прелести, церковный шпиль с золотым крестом, казалось, кружил по молодым облакам.

Януариус Джонс, плененный иллюзией медленного падения колокольни, пробормотал:

— Смотрите, сэр, сейчас упадет!

Солнце било прямо в его круглое молодое лицо.

Садовник посмотрел на него с благосклонным любопытством.

— Упадет? А-а, должно быть, вы видите самолет? — произнес он. — Мой сын был в авиации всю