Смерть пиявкам! - Иоанна Хмелевская

Я не шевелилась, сидела, затаив дыхание, чтобы не спугнуть вдохновение рассказчицы.

— А еще он когда ревел, то непременно по полу чем-то стучал, такой грохот стоял — хоть из дома беги. Мне и подслушивать не было нужды, орал на всю улицу. А уж мне ли не слышать, когда такое над самой головой творится? Вот, наверное, и надорвал глотку, теперь по санаториям шастает. Мне тут как-то показалось — вернулись они, дверь хлопнула, шаги. Но слава богу, не он был. Тот ведь и пяти минут не мог просидеть без opa. И почему-то нормальным голосом говорить вообще не может. Ну сказал бы, чаю, дескать, желаю, того-сего не могу найти, по телевизору опять черт знает что показывают… Так нет, обязательно орать. Натура такая. А уж если футбол по телевизору, то совсем беда. Уж и не знаю, чем он по паркету долбит, топорищем, что ли, но дом весь так и трясется. Он даже когда смеялся, то тоже оглушительно. Во все горло гоготал. И орал — так что весь дом знал, над чем смеется. То пуговицу в суп бросит — и гогочет, если кто зуб чуть не обломает об нее. То Эвке, дочери родной, в постель под простыню шишку колючую подложит. А однажды в постель ей киселя налил, так чуть не помер от смеха. Любил такие шуточки.

О Езус-Мария! И бедняжка Эва так натерпелась? Но почему раньше не сбежала? Наверное, по молодости боялась одна жить.

— Фамилия моя Вишневская, — внезапно сообщила хозяйка квартиры, и я подумала — придется знакомиться.

Но ошиблась. Это было просто продолжение ее излияний.

— Так как он только не измывался надо мной! То пани Ягодка, то Вишенка, то прямо в лицо: «Мое почтение пани Свиневской». И от хохота пополам сгибается, рычит-заливается: «Ой, простите, чешская ошибка, нечаянно оговорился…» Я в долгу не оставалась и тоже обзывала его то паном Выкриком, то Оруном, то еще как пообиднее. А он только гоготал Ужасный тип, просто ужасный!

Я получила полное представление о том, как жилось бедной Эве. Ее отец и в самом деле жуткий тип, а после бегства дочери от злости сделался и вовсе невыносимым. Только вот и пользы мне от откровений соседки тоже немного, вряд ли я узнаю от нее, где же искать Эву Марш.

— Это действительно ужасно, — совершенно искренне сказала я. — А тот парень… ну, хахаль, с которым она так и не обвенчалась… Может, вы случайно знаете, как его звали?

— А какой вам толк от того, даже если и знаю, ведь она и от него сбежала. С этим… — она ткнула пальцем вверх, — они спелись душа в душу, так что об Эве он бы родителю ее уж точно доложил. И все равно я считаю — нельзя сбегать из родного дома! — неожиданно закончила она.

Я удивилась.

— А вы бы не сбежали? — непроизвольно вырвалось у меня.

— Я?! Да я бы ему такой кисель устроила, век бы меня помнил!

— А с матерью она не поддерживает отношений? Мать-то ведь нормальная.

— Сама по себе, может, и нормальна, но ему ни в чем не противится, даже если он не знаю что отмочит! Невозможно, чтобы она знала и ему не сказала. Вы не думайте, ему такое тоже в башку приходило, я много чего наслушалась. Орал: «Сию минуту выкладывай, где эта паскуда! Где она скрывается? Говори сейчас же! Муж я тебе законный или нет?! А ей отец родной!» А бедолага эта клялась и божилась, что не знает, где дочка, и слезами заливалась. У меня аж сердце разрывалось. Так что Эва правильно сделала, не сказав даже матери.

Я вздохнула, соглашаясь.

— А раз был такой случай… — не совсем уверенно продолжила сплетница, видимо, еще не решив, стоит ли говорить. Но не выдержала. — Похоже, Эва скучала по матери и как-то раз позвонила. Мол, все в порядке, жива-здорова.

— И что?

— А вы как думаете? Этот ирод из бедной женщины чуть душу не вытряс. Откуда звонила, что там в телефоне слышалось, все детали требовал доложить. Ему бы людей пытать при инквизиции! Говорю вам, она от него ничего не в состоянии скрыть. За тридцать лет я эту парочку изучила.

— Какая жалость. Очень огорчится моя приятельница. Я-то надеялась что-нибудь узнать об Эве. Моя приятельница только этот адрес и помнит.

— А этот хахаль… то я даже знаю, кто он, — вдруг заявила пани Вишневская. — Такая у него лестничная фамилия… сейчас… перила… поручни… вот! Ступеньский! Флориан Ступеньский. Раз я слышала, как соседка вышла за ним на лестничную клетку и крикнула вслед ему: «Пан Ступеньский, муж просит передать вам, чтобы вы о той бумаге не забыли!» А когда он к ним приходил, этот медведь на весь дом рычал, только и слышно «Флорек» да «Флорек».

Сердце у меня подпрыгнуло. Неужели? Флориан Ступеньский. Неужто тот самый? Теперь я знала, где искать и кого расспрашивать.

К счастью, пани Вишневская не собиралась угощать меня чаем, кофе и черствым печеньем, однако поток ее излияний продолжал стремительно нестись вперед. Я внимательно слушала. Вот из потока вынырнул и тут же исчез муж Эвы. Замужество было недолгим, и пани Вишневская не считала, что бывший муж хоть что-то может знать об Эве. В основном она на все лады проклинала отца Эвы. Видно, Эвин папочка и в самом деле был неординарной фигурой, раз заполонил сознание завзятой сплетницы, так что она даже такой благодарной теме, как моральное падение блудной дочери, не посвятила должного внимания. Для Вишневской Эва была лишь маленьким и очень давним эпизодом, который почти полностью затмил папочка.

Наконец я с облегчением ушла. Вся моя добыча сводилась к одному имени — Флориан Ступеньский.

Уже с порога Магда возбужденно принялась докладывать о результатах своих изысканий:

— Знаешь, Иоанна, это дело дурно пахнет, воняет, ну прямо как сортир при коммунизме! И я подумываю, не стоит ли тебе самой подключиться к нему, у меня-то нет твоих криминалистических талантов. Такая пошла потеха, что и не знаю, чем кончится.

Я успокоила ее — это ненадолго, кончится скоро, и поинтересовалась, что будем пить.

— Вино! Я специально приехала на такси. Только вчера вернулась, не мешало бы обмыть расставание с моим десперадо. Вино у тебя найдется?

— Найдется. А на закуску паштетные рулетики и маслины.

— Супер! А то я уже собиралась огорчиться, что не привезла колбасы, чтобы поджарить ее в камине. Хотя сейчас какой камин? Тепло ведь.

— Правильно. Это во-первых. А во-вторых, камин требует внимания, а у нас с тобой, насколько я понимаю, грандиозное дело, не стоит отвлекаться. Колбасой займемся в следующий раз, при третьем трупе.

Магда резко обернулась:

— О! Так ты уже знаешь?

Я приступила к тяжелым работам — принялась откупоривать бутылку штопором.

— Знаю, — пропыхтела я. — Второй труп в наличии, это Евгениуш Држончек. И чуть ли не у меня на глазах погиб.

— Но это не ты?..