Смерть пиявкам! - Иоанна Хмелевская

— Да у меня это был слишком постоянный, можно сказать, непреходящий аффект, — усмехнулась я.

— Вот я и говорю! Действие в непреходящем аффекте… то есть… не то я хотел сказать… А теперь добавится еще и материальная выгода…

— Вы сами до этого додумались или кто подсказал? — не слишком вежливо поинтересовалась я.

— Не мне подсказали, а полиции! — обиделся Тадеуш. — Кто-то подсунул им вашу кандидатуру.

— И вы отнеслись к этому со всей серьезностью?

— Возможно, во мне вдруг пробудилось мое юридическое образование. Точнее, его остатки, — ответил мой поверенный.

— Остатки и во мне имеются. А в чем состоит материальная выгода? Ведь убивая Вайхенманна, я, по-вашему, преследовала какую-то материальную для себя выгоду? Какую?

— Учтите, это не мое мнение и не я его распространяю, — с нажимом сказал пан Тадеуш, не желая, по всей вероятности, чтобы я его считала совсем уж идиотом. — Я лишь рекомендую вам вести себя осторожнее и в высказываниях соблюдать сдержанность. Береженого бог бережет… и так далее… Так вот, этот участок…

— Ну конечно, он не хотел мне его продать, так я поспешила его прикончить, чтобы потом купить у кого-то по дешевке. А откуда мне было знать, что дочь решит продать землю, да еще недорого? Уж не говоря о том, кто участок этот унаследует? Ведь я эту дочь знать не знаю и в глаза никогда не видела!

— Трудней всего доказать то, чего не было. Попадется какой-нибудь въедливый и упрямый прокурор, ухватится за этот предлог… А уже сейчас треплют ваше имя…

— И наемного спеца тоже удастся мне приписать? Я имею в виду киллера. Ведь убить на расстоянии лишь силой воли мне бы никак не удалось. Жаль, но это так.

— Очевидно. Но, возможно, я преувеличиваю грозящую вам опасность. После допроса я понял, что из дома покойного ничего не украли. Значит, грабитель исключается. По-моему, есть несколько мотивов. Точнее, один мотив в разных плоскостях. Вот вы, скажем, вполне подходите к версии о мести… к сожалению.

— Нет, в эту версию я бы идеально вписалась лишь после «Крестоносцев»! — опять не удержалась я. — А теперь месть была бы несколько запоздалой, вы не находите?

— Но если прибавить к мести еще и выгоду… Этот мотив наиболее очевиден для значительной части нашей общественности, а особенно для представителей закона и работников прокуратуры. Он намного понятнее, чем разница в подходе к трактовке литературных произведений при их экранизации. И вообще, там чувства, а тут деньги. И такой мотив мог бы стать последней каплей…

— Да плевать мне на капли, даже если это капли крови! — взорвалась я. — Чаю хочется страшно. Будете?

— Спасибо, охотно…

Я отправилась в кухню. И, пока возилась с чайником, пан Тадеуш продолжал развивать тему:

— А теперь пани меня совсем расстроила с этим Држончеком. Расскажите мне, пожалуйста, поподробнее, хотелось бы услышать.

Почему не рассказать, пусть послушает. Истории, во всех подробностях, как раз хватило на все время приготовления чая и наполнения стаканов, которые мы перенесли в гостиную.

За чаем мой литературный поверенный принялся на все лады прикидывать, каким образом мне может навредить пребывание на улице Нарбутта в критический момент. Тем более что Држончек жил вовсе не там и вообще не в Варшаве, а в Лодзи, хотя в столице проводил больше времени, чем дома. Что там у него было, на Нарбутта? Конспиративная квартира? Малина? Девушка? Родственники? Верный помощник? Приятели?

— Вы так любите Интернет, вот и проверьте! — раздраженно бросила я. — Или порасспрашивайте знакомых. Лучше всего знакомых девиц. Я могу поприставать к Мартусе или Магде, но не хочется. Как вам известно, к Држончеку я не испытывала столь явственно выраженных отрицательных чувств, как к Вайхенманну, просто слегка презирала. Для преступления этого недостаточно.

— Но тогда тем более участок пока следует оставить в покое! Поменьше о нем говорить.

— А я что, неумолчно только о нем и болтаю? Ладно, хватит о земле. Вы что-нибудь еще узнали? Как оно там вообще все происходило? Кого они всерьез подозревают? И кого подозреваете вы?

Как минимум полгорода, заявил пан Тадеуш. Молодых, да хватких конкурентов Вайхенманна. Его сотрудников, которыми он жутко помыкал. Отвергнутых актеров и актрис. Сценаристов, беспощадно раскритикованных и отодвинутых от кормушки. Продюсеров, которых недооценил. И еще несколько социальных групп и слоев народонаселения.

Немного же удалось выжать мне из пана Тадеуша. Не имея преступных склонностей, он не мог сделать и далеко идущих выводов. Придется ему помочь.

— Дочь! — прервала я его разглагольствования и зловещие прогнозы. — Вы ведь общались с нею?

Смутившись, он признался — да, общался.

— И что?

— Как что?

— Конкретные данные — вот что! Где, черт побери, была их домработница? Ее похитили? Она сбежала? Дочь должна это знать.

— А, вы об этом… Конечно, она знает. Домработница уехала к своим родственникам куда-то под Бялысток, кажется, на похороны брата. Но уже вернулась.

— Что-нибудь важное она сообщила?

— В каком смысле важное?

— Ну, о знакомых Вайхенманна, о его привычках, о людях, с которыми он был на ножах, о каком-нибудь увлечении последнего времени, об отвергнутых звездах, о разных мелочах. Домработница много чего могла рассказать дочери покойного.

— О звездах я ничего не знаю, но в тот день он кого-то ждал и даже дверь отпер. И калитку распахнул… Так он всегда поступал в тех случаях, когда ожидал кого-нибудь, и, если визитер опаздывал, от нетерпения выходил за калитку и высматривал гостя. Домработница вечно выговаривала ему за такую неосторожность. Ведь в дом мог кто угодно проникнуть.

Пришлось удовлетвориться и этим. А тут еще пан Тадеуш встревожился, как бы я сама не бросилась расспрашивать домработницу. А у меня и в мыслях таких глупостей не было. Не такая уж я и дура, чтобы самой голову в петлю совать. К тому же сыщики сейчас копают вовсю, и я уж всеми правдами и неправдами разузнаю, что они там накопали. В данный момент меня больше интересовала Эва Марш…

На улицу Чечота я ехала со специально разработанной легендой. Выдавать банк — не в моих интересах, пришлось придумать, что адрес я получила от Ляльки. Могла же она знать, правда? Вот как раз правды в этом не было ни на грош. До Ляльки я так и не дозвонилась, да и не была уверена, что она помнит адрес, по которому проживала Эва с папой и мамой в детстве. Впрочем, Эвины родители могли проживать там и не так уж давно, каких-то лет десять назад, и опять же это не имеет значения. У Ляльки никто не проверит: раз я не могу до нее дозвониться, то и никто не сумеет. А до самой Эвы дозвониться, как я уже убедилась, было вовсе дело дохлое.