Высокие маки - Луиза Бэгшоу

Прошло четыре месяца.

— Как поживает моя любимица? — однажды утром спросил Фрэнк, когда Нина вошла в магазинчик.

— Хорошо. Вы знаете, Фрэнк, стоит подумать о рекламе. Надо развесить плакаты в городе. И напечатать объявление в местной газете.

— Слишком дорого.

— Окупится через месяц. — Она сняла пальто и повесила в закутке.

Старик что-то пробормотал.

— Что? — спросила Нина, обернувшись.

Он указал на ее живот.

— Ты немного поправилась. Тебе идет. Тебе вообще надо больше есть.

Нина решила набраться смелости. В конце концов ему придется когда-то узнать.

— Дело не в этом, Фрэнк. Я беременна. :

Выражение удивления появилось на старом лице.

— Ты беременна?

Она кивнула.

Лицо старика потемнело.

— А у тебя есть друг?

— Нет.

Серые глаза Нины ничего не выражали. Фрэнк почувствовал себя неловко. Нина такая серьезная, такая смелая девочка. Ей семнадцать лет, а по зрелости ума можно дать все пятьдесят. Ясное дело, она не в настроении обсуждать это.

— Тебе нужна помощь?

— Нет. — Она одернула себя за резкость и добавила:

— Но все равно спасибо.

Собирая два месяца назад свои скудные вещи, она думала только об одном: найти жилье и работу, чтобы платить за него, а все деньги потратить на аборт. Конечно, ужасно потерять стипендию, но она ни секунды не смогла бы выдержать дома. Нина хотела жить отдельно от родителей, оказаться подальше от колледжа Святого Михаила Архангела, от одноклассников, которые смеялись над ней, и на миллионы миль подальше от Джеффа Глейзера. Боль от того, как он с ней обошелся, была невыносима. Джефф сказал, что она ничто, родители относились к ней немногим лучше. Нина чувствовала себя такой одинокой, такой обиженной. Ей казалось, что она умрет.

Ни за что не хотела она брать у Джеффа и цента. В его мире за деньги покупалось все. Но Нина поклялась; она не продается. Она найдет работу и заплатит сколько надо, чтобы вырвать этого ублюдка из своего тела. А к следующему году уже сама станет распоряжаться собственной жизнью и подаст заявление в колледж.

Трудно определить, в какой момент она передумала.

Начав работать в «Зеленой планете», Нина хотела пойти на прием к доктору, но все время откладывала. Она говорила себе: надо как следует устроиться, но промелькнули две недели, потом три, а она все не шла к врачу.

Как-то летним вечером она проходила по Атлантик-авеню мимо арабских кондитерских и ларьков. Она наблюдала за одетыми в черное матерями, нянчившими своих детишек, и вдруг ощутила неожиданную нежность. А однажды Нина увидела маленькую девочку, топавшую в магазине за своей мамой, и подумала: ведь ее собственный ребенок может быть вот таким. Эта мысль отложилась в подсознании. Нина не испытывала никаких неприятных ощущений по утрам, не было никакой страсти к сардинам или особым сандвичам — ничего такого.

Ее пышное от природы тело, казалось, ничуть не изменилось. Разве что немного увеличилась грудь.

Два месяца работы, третий месяц беременности, отметила про себя Нина, расставляя банки с детским яблочным соком. И вдруг застыла, уставившись на ярлык с изображением младенца, похожего на херувимчика, с беззубой улыбкой на личике. И тут она поняла, что передумала. Нина захотела ребенка. Не важно, кто его отец.

Она хотела кого-то любить. Она хотела водить ребенка в парк, покупать ему куклы, кубики, хотела играть с ним, заботиться о нем так, как никогда ее родители не заботились о ней. Она понимала, это звучит эгоистично, но именно так она чувствовала.

— Слушай, Нина, ты, наверное, шутишь, — выговаривала она себе. — А как же колледж? Думаешь, сумеешь учиться с ребенком на руках?

Ну что такое колледж? Другой, нереальный мир, мир Джеффа и Святого Михаила. А ее жизнь — настоящая, в которой надо зарабатывать деньги, платить за жилье. Она выживет без всякой ученой степени.

Нина нова посмотрела на яблочный сок.

С ребенком у нее будет что-то вроде семьи. А это уже немало.

Да, конечно, будет трудно, пытался образумить ее надоедливый голос. Но Нина приняла решение. «Трудности — это то, к чему я привыкла».

Нина навсегда запомнила день, когда она поговорила с Фрэнком. День был очень холодный, серый и слякотный, повсюду рождественские украшения, фонарики хануки в нескольких витринах — в общем, еще одна Нью-Йоркская зима. Нина поймала себя на том, что заглядывает в магазин игрушек, смотрит на всяких святых, королей, неоновых Санта-Клаусов, и представляла, как бы она справляла Рождество со своим ребенком. Единственное, почему ей не нравилось быть еврейкой, — из-за Рождества. Некуда пойти. Хануку невозможно сравнить с Рождеством, с его елками, лампочками, открытками, подарками, которыми осыпают тебя, куда бы ты ни пошел. Она невольно испытывала вину перед ребенком, который лишался всего этого. Дело даже не в деньгах — просто родители-евреи игнорировали двадцать пятое декабря. Уж ее-то родители точно, хотя Нина была уверена, они делали это ради того, чтобы сэкономить деньги, а не по религиозным соображениям.

Она решила, что хануку надо устраивать повеселее и посерьезнее. Потому что ее ребенок не должен скучать или жаловаться.

Вот тогда она все поняла.

— Фрэнк, мне надо вам кое-что сказать.

— Ты уходишь, — взволнованно сказал Фрэнк.

Нина работала в «Зеленой планете» несколько месяцев, но ему казалось, что она была здесь всегда. И он не знал, как ему дальше обходиться без нее.

— Нет, но я надеюсь, вы не сойдете с ума… Я решила сохранить ребенка.

— Так это прекрасно! — воскликнул старик, и его лицо расплылось в широкой улыбке. — Ты будешь замечательной матерью. Думаю, я должен тебе прибавить зарплату.

Он подошел к ней тяжелой походкой и обнял. Нина чуть не расплакалась. Никто никогда не обращался с ней так дружески.

А Фрэнк продолжил:

— Я подумал и решил выделить тебе долю от прибыли. Пять процентов сверх зарплаты, как только начнем получать прибыль.

— О, Фрэнк! — воскликнула Нина.

Она понимала, что стоит образумить его, но с деньгами у нее так напряженно, что отказаться не было сил.

Фрэнк Мэлоун одинок, он относится к ней как к дочери, и она действительно много сделала для его магазина.

— Мне не следует соглашаться… — неуверенно начала девушка.

— Соглашайся. — Фрэнк отбросил ее сомнения. — У меня двоюродный брат в Квинсе, адвокат. Он составляет мое завещание. Я скажу ему, чтобы он его изменил.

Нина могла себя поздравить. Пять процентов от маленького магазина. Конечно, это не империя. Но хоть что-то, первый шаг по лестнице вверх. Фрэнк оказался настоящим другом. Да, она скоро родит ребенка, и будущее не казалось ей розовым, но, может, оно окажется не столь мрачным?