Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь - Диана Чемберлен

Мне вспомнились эти украденные тени, и я попыталась представить, что можно почувствовать, тайком сунув что-то в карман и выйдя из магазина, не заплатив.

– А ты молодец, Стейси, красиво получилось, – похвалил папа. – У тебя есть художественные способности.

– Может, мы вернемся к разговору о земле? – спросил дядя Тревор.

– Ну, Тревор, давай дадим им немного пообщаться с Молли и ее подругой, – примирительно предложила тетя Клаудия.

Однажды папа сказал мне, что тетя Клаудия с детства числилась в их семье записным миротворцем, и это не прошло для нее бесследно. С тех самых пор я стала замечать, что она ловко находит баланс между любыми желаниями и потребностями.

– Да, наверное, во мне есть художественная жилка, – ответила Стейси моему отцу. – Я люблю рисовать, но не думаю, что у меня какие-то особые способности.

– Молли говорила тебе, что я беру ее с собой в книжный тур? – спросил ее папа.

– Неужели? – Тетя Клаудия взяла очередной маффин.

– Я служила ему «подопытным кроликом» в ходе проверки некоторых методик, – вставила я.

– Вот здорово! – воскликнула Стейси, а дядя Тревор, раздраженно вздохнув, скрестил руки на груди.

– Она будет обеспечивать связь с детьми во время наших выступлений в книжных магазинах, – пояснил папа. – При условии, что у нас будут слушатели. И у нее будет обычная доброжелательная компания.

Он ласково взглянул на меня, и я вдруг почувствовала, как сильно люблю его. Все внезапно посмотрели на меня, и я испугалась, не пылает ли на моем лице эта любовь, точно большое картонное красное сердце.

– Я могу научить тебя тонкостям макияжа перед этим книжным туром, – предложила Стейси.

Папа перевел взгляд на Тревора, и я поняла, что он заметил нетерпение своего брата.

– Ладно, Тревор, – сказал он. – Вот как обстоит дело. Даже если Клаудия с Джимом и мы с Норой захотели бы продать часть нашей земли, – хотя, спешу добавить, мы не хотим, – мы не вправе ничего сделать, пока жива мама. Такая продажа может убить ее. Она будет…

– Но ей же только семьдесят лет! – едва ли не заорал дядя Тревор.

– Не стоит так горячиться! – осадила его тетя Клаудия.

– Она же может прожить еще двадцать лет, – гнул свою линию Тревор. – Или все тридцать! А мы могли бы прямо сейчас выгодно использовать наши земли.

– Нам пора подумать о пенсии, Грэхем, – добавила тетя Тони.

Она продолжала рассуждать о будущих путешествиях, и я, перехватив взгляд Стейси, кивнула в сторону выхода. Можно было обойтись и без слов.

Мы сидели на крыльце в ожидании приезда матери Стейси.

– Мне понравились твои родители, – сказала Стейси. – Они у тебя просто суперские, и, знаешь, в общем, общаясь с ними, я совершенно забыла, что твой папа привязан к инвалидной коляске.

Я кивнула, едва слыша ее. Я ждала, что она упомянет об Амалии, но, казалось, Стейси совершенно забыла о том, что видела их вместе ночью. Только я не могла выкинуть эту картину из головы.

– Нет, серьезно, я хочу познакомить тебя с одним из приятелей Брайана, – продолжила она.

– Здорово, – откликнулась я, хотя не сомневалась, что родители не отпустят меня в компанию семнадцатилетних парней.

На самом деле, по-моему, они вообще не отпустили бы меня в незнакомую компанию.

– А вот и мама! – Она вскочила, увидев, как из-за поворота к дому выехал серебристый автомобиль.

Стейси наклонилась и обняла меня.

– Спасибо тебе! – воскликнула она. – Я потрясающе провела время!

Я смотрела, как она забралась в машину матери, и они тронулись в путь, ее мать пару раз нажала на клаксон. Продолжая сидеть на ступеньках, я еще чувствовала, как Стейси обнимала меня. Прежде никто из подруг не обнимал меня, и мне понравилось это новое ощущение, пусть даже мы со Стейси были совсем разные. Мне нравилась моя жизнь с двумя любящими родителями и одной любящей биологической матерью, с моими невинными мечтами о Джонни Деппе, но у меня возникло чувство, что мне еще больше понравится моя жизнь, если в ней будет Стейси Бейтман.

12

В тот день после полудня папа попросил меня попечатать для него. Я все подготовила к тому времени, когда Расселл доставил его в кабинет. Это означало, что я включила компьютер и открыла файл «Ролевая терапия для взрослых» – рабочее название папиной книги. Еще какой-то год назад я также вставляла в компьютер дискету, но теперь у нас новый компьютер, и все наши данные хранятся прямо на жестком диске, поэтому стало гораздо удобнее, хотя папа по-прежнему просит меня сохранять все на дискетах. Мне нравится печатать, и я с удовольствием занималась бы этим делом, даже если бы папа не поощрял меня вознаграждением. Печатать научила меня мама, когда мне в десять лет захотелось записать какието свои рассказы.

Помню, она заявила: «Нет, моей дочери не пристало печатать двумя пальцами». Я частенько вспоминала эту ее фразу, когда садилась печатать, а сегодня днем меня особенно порадовали слова «моя дочь».

В папином небольшом и тесноватом кабинете две стены заполняли ряды книжных полок. Папа любил свои книги. Хотя чтение книг уже представляло для него изрядные трудности. Теперь он много слушал записанные на магнитофон аудиокниги, а для обычного чтения обзавелся каким-то дурацким, честно говоря, устройством для перелистывания страниц, изобретенным для него одним парнем из университета, но при встрече с каждой третьей или четвертой страницей это устройство заедало, и тогда требовалась наша помощь, что безмерно огорчало папу. Но тем не менее он оставался исполненным решимости продолжать чтение. Он не собирался сдаваться, позволив своей неспособности переворачивать страницы помешать его чтению.

Половину комнаты занимал массивный письменный стол. Стол этот на самом деле сделали из большой и широкой двери, которую папа сохранил, когда в Моррисон-ридже сносили старые конюшни. Он привел эту дверь в порядок и отполировал, а дядя Тревор приделал к ней ножки. Я знала, как папе нравится давать новую жизнь старым и значимым вещам из главной усадьбы Риджа, и мне казалось парадоксальным, что на этой массивной старой двери теперь красуются такие технические новинки, как компьютер и принтер.

Я выровняла стопку книг, стоявшую на углу стола, и поискала взглядом пенал из витражного стекла, несколько лет тому назад сделанный для папы Амалией. Этот пенал из хаотично соединенных переливчатых стеклышек белого и кобальтово-синего цвета вообще-то трудно не заметить, но почему-то мне не удалось найти его на столе, и я просто положила набор ручек и карандаш рядом со стопкой книг.

– Прости, что заставил тебя ждать, – сказал папа, когда Расселл вкатил его в комнату.

– Ничего, – ответила я.

– Может, сделать что-то еще, пока я не ушел? – спросил Расселл.

– Не мог бы ты поправить подголовник? – попросил его папа.

– Эта штуковина все еще раздражает вас, – заметил Расселл, подкрутив круглую ручку сбоку от подголовника.

Недавно старый подголовник заменили на новый, и папе, похоже, никак не удавалось привыкнуть к нему. Эта штуковина напоминала бейсбольную перчатку, которая поддерживала его голову.

– Если хотите, могу сегодня вечером заменить его на старый, – предложил Расселл. – Я его сохранил.

– Отличная мысль, – одобрил папа. – Это изысканное новшество мешает мне поворачивать голову. Хотелось бы нормально двигать единственной частью тела, которой я еще способен управлять.

Он улыбнулся мне, но голос выдавал его раздражение.

– Я не могу найти твой пенал, – сообщила я. – Ты не знаешь, куда он мог подеваться?

Папа глянул на то место на столе, где обычно лежал пенал.

– Гм-м, понятия не имею, – ответил он. – Ты не в курсе, Расселл?

Расселл отрицательно покачал головой.

– Но я буду иметь в виду, – сказал он. – Нужно вам еще что-нибудь или я могу уйти?

– По-моему, теперь у нас все в порядке, – ответил папа, и Расселл оставил нас одних в кабинете. Пошевелив пальцами вроде как для разогрева, я положила их на клавиатуру.

– На чем мы остановились? – спросил папа. – Прочти мне пару последних абзацев, которые мы сочинили.

Я знала, как ему не терпится начать. Он хотел закончить эту книгу к концу лета.

Открыв последнюю страницу документа, я прочитала ему два последних абзаца. Потом он начал диктовать, а я начала печатать, и мы погрузились в мир психологии. Хотя сегодня я делала больше ошибок, поскольку невольно думала о вопросах, которые собиралась задать ему после окончания работы. Мне все не удавалось придумать, как бы так ненавязчиво подойти к теме Амалии, но он облегчил мне задачу.

Мы проработали около получаса, когда я попросила его прерваться, чтобы исправить очередные ошибки.

– Молли, где сегодня витают твои мысли? – спросил он. – Определенно не в этой комнате. Что-то случилось?

Обычно я со смешанными чувствами относилась к его способности понимать меня. Но сегодня она меня только порадовала.