Моя история - Эрик Кантона

Руководство клуба арендовало для меня дом в пригороде Лидса. Мы жили в нем довольно долго после приезда. И сам дом, и район, в котором он расположён, не были ни элитными, ни шикарными, и от этого тамошняя атмосфера становилась еще более приятной для меня. Среди наших соседей были англичане, пакистанцы, индийцы. Это прямые, дружелюбные и добрые люди. Наш маленький английский домик нравился мне куда больше, чем роскошные викторианские особняки, в которых, уверен, я бы очень быстро заскучал. Даже играя за, «Манчестер Юнайтед», я любил уезжать из отеля, в котором жил в течение недели, в свой дом. Часто мы договаривались о встрече с Рафаэлем, когда он возвращался из школы, и шли играть в футбол в парк Раундхэй, расположенный в двух шагах от нашего дома. Там нам было очень хорошо.

Возвращаясь к тому матчу, на языке испанских матадоров можно сказать, что я воткнул отличную бандерилью в шею «Лутона». Но куда важнее было оттолкнуться от этого успеха и идти дальше. Постепенно я завоевывал доверие Уилкинсона и товарищей по команде, которые начали привыкать к моему стилю игры. Скоро наступит день, который принесет с собой одно из самых ярких событий, и событие это надолго останется в памяти болельщиков «Лидса».

Это было на «Элланд Роуд» 11 апреля 1992 года. Мы играли против «Челси». Трудно описать необычный гол, который я забил в том матче. Тремя касаниями, не давая мячу коснуться земли, я обманул защитников, бросавшихся мне навстречу, а затем точно пробил в дальний угол. До конца оставалось минут десять, и все это время болельщики стояли на трибунах, распевая победные песни. Это был очень трогательный и необычный момент.

В какой-то мере этот эпизод стал следствием и той невероятной дерзости, которая свойственна молодым. Ты думаешь, что способен на все, какие бы трудности ни вставали на твоем пути. Почему публика принимает это с таким энтузиазмом? Не из-за внешности игрока и не из-за его умения подать себя. На мой взгляд, она просто благодарна тем, кто пытается дать ей возможность помечтать.

Сегодня футбол практически утратил элемент безвозмездной демонстрации мастерства, ибо слишком уж много финансовых интересов стало в этой игре. Игрок не рискнет жонглировать мячом в середине матча, хотя это очень нравится болельщикам, так как потеря мяча может дорого стоить его команде. Подобное мастерство можно показывать лишь тогда, когда на кону не стоят огромные деньги. Такие эпизоды самодостаточны. Они восхищают, если все удается, расстраивают, если приводят к ошибке, но никогда не оставляют равнодушным. И в тот вечер я впервые услышал крики: «О! А! Кантона!», которые будут сопровождать меня повсюду — и на «Элланд Роуд», и позже, когда я переберусь на «Олд Траффорд».

Окончание сезона с «Лидсом» было страстным. До самого конца «Манчестер Юнайтед» шел вровень с нами. Возможность победы в чемпионате способствовала накалу страстей вокруг клуба. «Лидс», чемпион Англии 1969 и 1974 годов, финалист Кубка чемпионов 1975 года, вновь начинал мечтать. Славные дни знаменитого тренера клуба Дона Реви возвращались.

Этот титул, мой первый в Англии, не уйдет от нас. Коронация состоится — мы будем необычайно счастливы и горды собой, особенно если учесть, что нам удалось обойти главного соперника — «Манчестер Юнайтед».

Руководство «Лидса» организовало марш по центру города. Это был счастливый день — 26 апреля, когда стало ясно, что титул наш. Я и мои товарищи по команде мало спали в ту ночь. Весь город оделся в цвета клуба — окна и балконы были завешаны флагами. Даже лица людей были окрашены в сине-белый цвет. Тысячи болельщиков радовались вместе с нами.

Вся команда выстроилась на балконе ратуши под аккомпанемент нескончаемой овации. Люди пели, светило солнце. Мне дали микрофон, чтобы я согласно традиции сказал несколько слов. «Не знаю почему, но я люблю вас», — обратился я к болельщикам.

Эта фраза впоследствии стала названием диска, выпущенного двумя музыкантами — болельщиками «Лидса». Лидс навсегда останется в моем сердце, ибо именно здесь я вновь обрел вкус к футболу, здесь болельщики приняли меня так, как мало кто принимал в моей жизни.

После эмоционально насыщенных дней, принесших чемпионский титул, об отдыхе не могло быть и речи. Я немедленно отправился во Францию, чтобы готовиться принять новый вызов, на этот раз в составе национальной команды. В июне 1992 года в Швеции нам предстояло выступить на чемпионате Европы.

Мы были уверены в себе. Чтобы попасть в финальный турнир, мы провели восемь матчей, и все восемь выиграли. Мы заняли первое место в группе, и наше превосходство над соперниками было столь велико, что многие поспешили причислить нас к фаворитам в борьбе за чемпионский титул.

К сожалению, все превратилось в кошмар. Лишь несколько слов приходят мне на ум, когда я вспоминаю о разочаровании, постигшем нас в Швеции: фаворит, неопытность, горечь. То, что мы не попали в полуфинал, нисколько не было несправедливостью, но все равно ничем другим объяснить я это не могу. Причин никаких не было. А может, наоборот, была тысяча причин. Но сейчас уже слишком поздно, да и я уже слишком много размышлял об этом, чтобы вновь вспоминать.

С тех пор, однако, нам удалось преодолеть шведское разочарование, и после первого года отборочного турнира к чемпионату мира в США мы довольно уверенно шли к цели, выиграв у Австрии (дважды), Финляндии, Израиля и Швеции и потерпев лишь одно поражение — от Болгарии. Мы пришли в себя, и то, что случилось в Швеции, возможно, лишь помогло нам возродиться. В тех отборочных играх я забил пять голов.

Но после Швеции много всего произошло. В сборную пришел новый тренер, Жерар Улье, пришли и новые игроки, чтобы стереть из памяти прошлое и вновь выйти на дорогу, ведущую к победам.

Мишель Платини ушел вскоре после чемпионата Европы. Его уход не порадовал меня. Я был расстроен и провалом в Швеции, и потерей человека, ради которого я бы согласился даже играть в воротах, если бы он попросил меня. Платини — один из тех людей, к которым я всегда испытывал и буду испытывать глубочайшее уважение и которыми не перестану восхищаться.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы пережить наше поражение от Дании — счастливой и неожиданной команды, которая затем станет чемпионом, — а также расставание с Мишелем Платини, которому я стольким обязан. Мы так любили его и хотели бы, чтобы он ушел с победой, которой заслуживал его талант, но, увы, жизнь распорядилась иначе.

В таком состоянии духа я, не задерживаясь, отправился отдохнуть в одиночестве в доме моих родителей в Альпах, чтобы подышать свежим воздухом и отдалиться от напряженного и изматывающего сезона, сочетавшего в себе взлеты на вершины блаженства и падения в пропасти боли, очень похожего на горную цепь Альп со всеми ее контрастами, где мне предстояло отдыхать и рисовать.

Я всегда любил рисовать. Просто потому, что мой отец приучил меня к этому. Мне было восемь лет, когда я «открыл для себя цвета и тени вселенной в его мастерской. То была моя вторая детская комната. Днем — школа и футбол, вечером — мастерская отца. Я никогда не пытался понять, почему меня так туда тянуло, в то время как два моих брата совершенно этим не интересовались. К тому же отца никогда не учили живописи в семье, он не получил никакого специального образования. Я же получил от него не только навыки живописи, но и умение иначе смотреть на мир.

Я не буду первым, если скажу, что искусство стремится так или иначе приукрасить мир, в котором мы живем. Когда ты с детства привыкаешь к красоте, от нее очень трудно отречься. Хороший футболист по природе своей красив, и я уже знал, что совершенство в этой области — рай, которого неимоверно трудно достигнуть. В истории нашей игры лишь нескольким футболистам выпало такое счастье: Пеле, Марадоне, Платини и Круиффу.

Приведенный в замешательство игрой цветов, стремительностью смены света, контрастов, Де Стаэль в письме признался в своей неспособности передать на холсте всю эту красоту. Некоторых, возможно, поразит, что футболист может рассматривать свое дело, как искусство. Но я нашел в живописи Николаса Де Стаэля ответ всем тем, кто высмеивает стремление футболиста видеть в себе художника.

По правде говоря, не может быть более прекрасного детства, чем то, которое поделено между спортом и воображением. Отец часто брал меня в художественную галерею на выставки, где я знакомился с последними работами Феррари или Пьера Амброжиани. Он открыл для меня фовистов — Камуана и Огюста Шабо. Со временем моя любовь к марсельской школе живописи росла.

Я благодарен отцу за то, что в самом начале моей жизни он познакомил меня с миром Амброжиани. Мне кажется, что его искусство смогло пойти даже дальше, чем движение импрессионистов. Глядя на картины Амброжиани, я вижу красоту ярких и временами яростных цветов Прованса и провансальского неба. Его манера письма — это всплеск самой сути искусства.