Женька и миллион забот - Лариса Ворошилова

– Необразованные варвары, вот кто, – назидательно произнесло нечто, разводя лапки. – Тогда люди понятия не имели ни об астрале, ни о телекинезе, ни о левитации… а теперь как?

– Как? – уже с любопытством поинтересовалась художница.

– Все образованные, вот как. Книги умные читаете, фантастику всякую, фильмы смотрите… а сами! Тьфу! – существо смачно сплюнуло. Кажется, прямо на кровать.

– Эй, ты, давай, не плюй, не у себя дома! – попыталась приструнить его Женька, но уверенности в голосе не прозвучало.

Во-первых, до сих пор с ней ничего такого в жизни не случалось. Ну, не относилась она к категории людей, которые то с инопланетянами за здорово живешь беседуют, то Лох-Несское чудовище за хвост ловят… Вела она себя тихо и смирно… По крайней мере, ей самой до сих пор именно так и казалось. Во-вторых, Женька всегда считала себя вполне здравомыслящей девушкой. А любовь к фантастике – не криминал. За это никого в тюрьму не сажают, и потом, все она прекрасно понимала: одно дело, когда ты про приключения читаешь на страницах книги, а другое, когда эти приключения самым наглым образом лезут тебе прямо-таки в постель.

– Как это не у себя дома? – мелкий аж шею вытянул, вылупив черные глаза. – А у кого, позвольте узнать?

– Как «у кого»? – Женька свела брови на переносице. – У меня!

– Ой, какие мы строгие, – существо отмахнулось, – может, ты мне еще и счет предъявишь за то, что пользуюсь твоей жилплощадью? – съехидничал он.

– Но живешь же.

– Да не живу, а мучаюсь, – существо сморкнулось, пошмыгало носом, – с вами мучаюсь. Была бы моя воля – давно бы локацию сменил. У вас же не квартира, а настоящий дурдом…

– И сколько же ты живешь в этом «дурдоме»? – поинтересовалась Женя.

– Да уж год.

– И все это время ты тут подслушивал да подсматривал?

– Ой, ой! Какие мы важные! Что ни разговор, так прямо государственная тайна, – с таким же ехидством отозвался ангел. – «Женечка, ты не расстраивайся! – очень писклявым голоском передразнил он Валентину Георгиевну, подражая её интонациям: – Я завтра съезжу к дяде Гоше… ты же знаешь, какой он умелец, он все, что угодно тебе починит… вон, когда у тети Раи сломался телевизор, он же починил!»

– Ну-ка, ну-ка, повтори! – Женька нагнулась и ухватила тапочек, многозначительно помахав им в воздухе.

Ангел заворожено уставился на предмет угрозы, потом хлюпнул носом, снова откуда-то выудил платок, сморкнулся, и только тогда гундосо сообщил:

– Ты, как видно, Женечка, хоть и много читаешь, да только ничегошеньки в твоих мозгах не остается. Куцые они у тебя, как хвост у бобтейла.

От такой наглости Женька чуть тапочку не выронила.

– Ах ты… ах ты… – она ловила ртом воздух, лихорадочно соображая, что бы такого сказать обидного, но в голову, как назло, ничего не приходило. – Крыса облезлая, вот! – нашлась она, наконец. – Живет тут на дармовщинку, так еще и бакости… тьфу ты… какости… О, Господи! Пакости говорит!

– Это я-то на дармовщинку? – ощерился мелкий, упирая крошечные кулачки в бока и воинственно бодая мохнатой головенкой воздух. – Да я тут тружусь, лап не покладая, чтобы кое-кому счастье устроить… а этот кое-кто… не будем тыкать пальцами…

– Да я и без тебя счастье себе заработаю! Видали мы таких помощников! – взвинтилась Женька.

– Знаем, не дураки, что это за счастье такое! Куда собралась? В Америку? А вот тебе твоя Америка! – выпалил ангел, свернув маленькими пальчиками крохотный шиш и покрутив им перед Женькиным носом.

Тапочка просвистела в воздухе, сметая обидчика в темный угол. Женька, вытаращив глаза, захлопнула разинутый рот ладонью: жуть! До рукоприкладство дошло! Уж не убила ли она этого мальца? По гроб жизни себе этого не простит.

Откуда-то из-за кровати помахал обсопливленный кружевной платочек. Ага! Живой! Женьке вдруг стало стыдно: ведь этот маломерок её элементарно провоцирует, а она поддается.

Ангел снова выбрался на простыню, укоризненно покачал мохнатой головенкой и уселся, смешно растопырив задние лапки, передние сцепил пальчиками на круглом пузе, повел плечиками:

– Ну, так и будешь от меня тапочками отмахиваться? – поинтересовался ехидно, и Женьке сразу стало стыдно. И в самом деле, чего это она на мелкого взъелась? Весовая категория у них слишком уж разная. – Или все же поговорим?

– Извини, – замялась Женька, чувствуя себя не в своей тарелке. – Ну, ты понимаешь, я тут с этой Америкой…

Мохнатый покивал.

– Знаю я, знаю, – оборвал он ее совсем ненужные излияния. – И про Бэтт знаю, и про братца ее двоюродного, и про то, как ты деньги на поездку зарабатывала… все знаю, – мелкий тяжело вздохнул, – где уж нам, не знать… когда… ну… да…

– Ты мне тут кукиш показываешь, а мне, между прочим, эта поездочка таких нервов стоила, – Женька тяжело вздохнула, – да легче в Думу прорваться, чем в эту долбанную Америку!

– А она тебе нужна? – этот неожиданный вопрос заставил ее застыть с открытым ртом. – На кой она тебе, эта Америка? Ты думаешь, тебе там лучше будет?

Только теперь Женька слегка озадачилась. Раньше ей такой вопрос вообще в голову не приходил. Вроде как все хотят в Америку, а она что ж, хуже что ли? Она почесала затылок, пожала плечами и… ничего умного в голову не пришло.

– Ты же не миллиардерша, чтоб по всяким там Америкам и Швейцариям разъезжать, в гостиницах шикарных останавливаться и деньги направо и налево разбрасывать. У тебя что, денег – куры не клюют? – продолжал менторским тоном мелкий.

Женька затрясла головой: нет, мол, не клюют… в смысле, ни кур, ни особых денег… да даже если бы и куры были…

– А мне, между прочим, еще неизвестно, разрешат сменить локацию или нет. Может статься, что ты без меня в свою Америку покатишь?

Женьку аж пробило от такого заявления. С секунду она ни слова не могла вымолвить, а потом:

– Как это? – подала она голос. – Ты же сам сказал… что ты мне кто? – вопросила она. И сама же ответила. – Ангел хранитель. Ну так…

– Э, милая моя. Я тебе не подчиняюсь. У нас свои институты эгрегориальной власти. Вот перед ними я и отчитываюсь.

– Не поняла? Объясни толком.

– Хранитель-то я, конечно, хранитель, – хмыкнул пушистый, поскреб затылок и тут же добавил: – Да только фронт работ не я определяю. Надо мной начальства знаешь сколько? Да чего я тебе тут рассказываю, – внезапно озлился мелкота. – Над тобой тоже, поди, немало начальства, и всякий норовит покомандовать. Так что забей ты на свою Америку! Ну, ее, к чертовой матери, а то останешься без ангела-хранителя…

– Ну, ты даешь! – только и сумела выдавить Женька оторопело. – Ангел, а вон как ругаешься и богохульствуешь…

Мохнатый шмыркнул носом и заправским движением подтер сопли:

– Так это… ангел-то я, конечно, ангел… да только Богу на вашу ругань… – он явно было собрался сплюнуть, но припомнив тапочек, вовремя одумался: чем черт не шутит, а вдруг еще раз залепит? Летать по комнате ему явно не хотелось. – Ну, короче, не до вас ему, не до людей… у него под началом вся Вселенная, будь она неладна… вы здесь все хоть забогохульствуйтесь… ой! Как неприлично получилось! – и мелкий запечатал себе мордашку двумя крохотными пушистыми ладошками.

Художнице тоже стало неловко, она поерзала на кровати, и ногу прострелила боль, о которой она совсем забыла, увлеченная нежданным ночным приключением.

– А ты, конечно, большой специалист по богу? – не без сарказма поинтересовалась Женька.

– Ой, вот не надо! Не надо! – повысил тон ангел. – Сарказм неуместен. Уж насчет Бога я побольше вашего знаю.

– Тш! – приложила палец к губам Женька, вспоминая, наконец, что на дворе ночь, все спят. – Народ разбудишь.

– А! – пушистый отмахнулся, – они теперь дрыхнут мертвым сном. Я их того! – и пушистый сделал неопределенный жест лапой.

У Женьки внутри все оборвалось:

– Убил? – выдохнула она перепугано.

– Да ты что! – вылупил глаза кроха. – Бог с тобой! Спят они! Я их… ну… как это… усыпил.

– Понятно, – Женька поелозила на постели, и боль вновь решила напомнить о себе, на сей раз, прострелив до самого колена. Художница невольно ойкнула, схватившись за вывихнутую лодыжку, и поморщилась. Тугая повязка давила, но все же хоть немного смягчала боль и не давала ноге двигаться.

– Болит? – сочувственно поинтересовался пушистый, с любопытством вытягивая шею.

– Болит, – честно призналась Женька, поглаживая ногу.

Ангел покряхтел, отрывая пушистый задок, поднялся на кривоватые лапки и неторопливо, солидно, точно заправский доктор, подошел к Женьке поближе, потом вдруг остановился, с сомнением посмотрел на художницу и опасливо поинтересовался:

– Не будешь тапочкой махаться?

Женька энергично замотала головой. Пушистый подошел и стал разминать крохотные лапки. Сейчас он и вправду был похож на маститого массажиста, приступающего к работе. Положив обе ладошки на повязку, он стал возить ими, словно что-то собирая, потом резко вскинул ими вверх, Женька невольно вскрикнула. Было такое впечатление, будто из ноги что-то выдернули. Пушистый отвалился, растопырив лапки в разные стороны. Женька подергала ногой. Боли не было.