Каратель - Иван Тропов

Я заказал цыпленка табака и по тарелочке всех салатов, что у них были: и овощной, и острый корейский, и из кальмара с красной икрой.

Я мог забыть, что толком не ел уже несколько дней, но не мое тело. И сейчас желудок мигом мне это припомнил. Там нетерпеливо урчало, куски проваливались туда как в бездонную бочку, я жевал, глотал кусок за куском – и никак не мог наесться.

А затем словно перевернули пластинку: накатила сытость. Приятное отупение в голове, тяжесть в животе. Все-таки переел. Все-таки волк – мой тотем. Обжираюсь я тоже как собака – пока не съем все, до чего могу дотянуться. Хотя вот два пончика, из трех взятых на десерт, остались.

Их я забрал с собой и, чувствуя себя обожравшимся косолапым мишкой, доплелся до машины и плюхнулся на мягкое сиденье. Отъехал – и тут же вспомнил о Диане. Ее ведь тоже кормить надо. Может быть, это она от неполноценного питания стала такой никакой?

Но возвращаться… Вылезать из машины совершенно не хотелось. Здесь было тепло и пахло кожей и хвоей, сладко мешаясь с ванильным ароматом пончиков. Нет, только не сейчас. Ни за что!

Минут через сорок, когда сладкое отупение прошло, а шоссе рассекло очередной поселок, я нашел там магазинчик попристойнее и набрал разных нарезок.

Туман встретил меня в версте от шоссе. За воротами с обманным предупреждением он сгустился так, что даже фары не помогали.

Очень медленно я вел «мерин» – словно сам брел на ощупь. Вглядываться вперед было бесполезно. Только белесая муть, проткнутая лучами фар. Поворот ли перед тобой, подъем ли, спуск – совершенно не разглядеть. Разве что тени кустов по краям дороги, они угадывались шагов на пять впереди машины, здесь туман еще не успевал растворить их. Лови намечающийся изгиб или спуск…

Я полз как черепаха, впереди медленно струился туман в свете фар, и так же медленно текли мои мысли.

Было о чем подумать.

То ли еда меня успокоила, то ли кофеин наконец-то подействовал, но раздраженная торопливость отступила, я мог мыслить логично. Правда, легче от этого не становилось. Чем больше я вспоминал Диану утром, тем яснее мне становилось, что чем-то она все-таки занималась.

Чем? А что паучихи умеют делать лучше всего? Копаться в головах.

Но, кроме меня, в доме никого нет. Нет никого на версты вокруг. Рядом с ней только я. Значит…

Я поежился.

Могла она копаться во мне, пока я спал? Но я же ничего не чувствую. Никаких изменений.

Хотя… Что я знаю о том, как чувствуют себя те пурпурные? Может быть, им тоже кажется, что в их головах никто не копался. Даже наверняка. Уверены, что все, что они делают, делают по собственной воле. И к собственной пользе.

Наконец-то слева остался большой поворот – последний перед домом вроде бы. Да, так и есть. Вместо деревьев, наполовину растворенных в тумане, потянулась темная, словно провал в никуда, поверхность пруда.

Я напрягся, пытаясь уловить холодный ветерок в висках. Быстрое, настороженное касание, почти рефлекторное. Здесь уже совсем близко, здесь она должна почувствовать, что кто-то рядом.

Но касания не было.

Вытянув шею и приподнявшись на сиденье, чтобы заглядывать за переднее крыло вниз, на дорогу перед самыми фарами, где еще что-то различимо, хоть так угадать края дорожки, я обогнул дом и заехал в гараж.

И все еще не чувствовал Диану. Ни единого касания, даже самого робкого. Странно… Не может же она спать? Все то время, пока меня не было, целый день…

Или она настолько чем-то занята, что и моего приближения не заметила, и машины не услышала?

Тпру! Не надо накручивать себя. Цепь я проверил, а больше ей тут заниматься нечем. Нечем! И не надо себя накручивать.

Ночью тоже было нечем… Но утром она была сонная и выжатая. Не так ли?

Я выключил фары, вокруг машины сгустилась непроглядная чернота. Робкий свет из салона таял, едва оторвавшись от машины. Стен гаража не видно, будто и нет вовсе. Будто и самого гаража нет, и вообще ничего нет – кроме островка света в машине. А больше во всем мире ничего не осталось. Все растворилось, пропало куда-то…

Из-за плотного тумана казалось, что вокруг не отсутствие света, а темнота, наползающая со всех сторон.

Я положил руку на ключ зажигания, чтобы заглушить мотор, но не решался повернуть его.

Нет ничего, кроме островка света. А выключишь мотор, пропадет и он. Пропадет машина, пропадет все – кроме темноты, которой пропадать некуда, которая вечна…

Стыдясь на себя за этот детский страх, я сначала приоткрыл дверцу, чтобы сходить включить свет в гараже, а потом уж выключить свет в салоне машины.

Туман заполз внутрь, холодно касаясь кожи, оседая крошечными капельками воды, неся с собой запах сырости, прелых листьев… и чего-то еще.

Я не выдержал и захлопнул дверцу. Посидел еще несколько секунд, вдыхая запах кожи и ваниль пончиков. За несколько часов езды эти запахи приелись, стали незаметны. Но после глотка влажного тумана, полного запахов разложения, я снова почувствовал, насколько же сладко пахнет внутри.

А когда распахнул дверцу, сырость тумана и запахи в нем стали еще противнее. Морщась, я пытался разобрать, чем пахнет. Неужели так может пахнуть одна лишь прелая листва? Трудно было в это поверить. Больше всего это напоминало…

…Обшарпанные темно-зеленые стены, скамейки под изодранным кожзамом, горбатый линолеум – и запах, тяжелый запах, пробивающий даже резь хлорки, запах, к которому совершенно невозможно притерпеться…

Через открытую дверцу свет чуть раздвинул темноту. Но он слишком слаб, чтобы добраться до стен. Темная пелена скрывала все вокруг, даже въезд в гараж не различить.

Я помнил, где выключатель. Но, боюсь, он мне мало поможет, если я собираюсь добраться до дома с его помощью. Даже мощные фары «мерина» протыкали этот туман на несколько шагов, а что сможет сделать свет, падающий из ворот гаража? До заднего входа в дом метров сорок. Сейчас это больше бесконечности.

Уже поставив одну ногу на пол, я все сидел на краешке сиденья, взвешивая: стоит ли копаться в рюкзаке, отыскивая фонарь, или я готов пройтись сорок метров в полной темноте, окруженный туманом, съедающим даже звуки?

Смешно. Глупо. Испугался темноты. Это даже не смешно – противно. Маленький, жалкий трус.

Но я ничего не мог с собой поделать. Освещенный салон казался единственным островком света, что остался в мире. И если пойти без фонаря… В темноте… Считая шаги и ожидая, что вот-вот под ногами появятся ступени или руки наткнутся на каменную стену… А стены не будет. И под ногами будет ровно. Все время, сколько ни иди. И вокруг только темнота. Во все стороны. Навсегда.

Сорок шагов. Всего сорок шагов. Пока ты будешь в темноте, с миром ничего не случится. Ничто никуда не денется.

Только где-то в глубине, под ложечкой, я никак не мог поверить в это. Разумом – знал, а нутром – не чувствовал.

Мне было стыдно, противно, но я ничего не мог с собой поделать. Может быть, из-за запаха. Я различал его все явственнее.

Это всего лишь мышка. Маленькая дохлая полевка. Тот хозяйственный кавказец поставил пару капканов, чтобы мыши не сгрызли ничего в гараже, и какая-то мышь попалась. А теперь разлагается. Запах накопился здесь, но стоит выйти наружу, останется только запах прелых листьев. Листьев – и ничего больше.

Но кто-то в глубине души с этим не соглашался. Потому что темнота вокруг, съевшая весь мир, окружившая тебя навечно, – скорей всего, еще не самое плохое, что может быть. Потому что иногда в темноте может быть что-то, о чем ты не знаешь…

Трус. Маленький, жалкий трус!

Да, это обо мне.

Поэтому я вылез, пялясь в темноту. Так, не оборачиваясь, спиной прижимаясь к машине, чувствуя надежный корпус, светящийся изнутри, обошел ее. Открыл багажник – спасибо еще за один тусклый огонек, – расстегнул рюкзак и стал отыскивать фонарь.

Спиной я чувствовал, что где-то позади, шагах в четырех за мной, ворота, открытые в темноту. Запах казался еще сильнее. А фонарь все никак не отыскивался. Я не выдержал, шагнул вбок. Чтобы стоять вполоборота к воротам. Я не видел их, даже сюда свет из салона едва доставал, а тусклой лампочки в багажнике хватало только на то, чтобы осветить рюкзак и запаску.

Наконец-то я нащупал рифленый металл фонаря. Быстрее выдернул его и зажег, словно боялся опоздать. Боялся, что что-то опередит меня…

Луч света чуть проткнул густую темноту. Где-то впереди стал различим провал ворот.

Конечно же никого там не было. Никто не крался из темноты мне за спину.

Бояться таких вещей просто смешно. Особенно когда все вокруг хорошо освещено. А еще лучше днем, когда весь мир залит светом, теплым и надежным светом солнца.

Но у меня в руке был только слабый фонарь.

Вполоборота к воротам я пошел вдоль машины, вернулся в салон и выдернул ключ зажигания. Темнота скачком надвинулась. Теперь во всем мире остался только свет фонаря.

Светя перед собой, протыкая темноту хотя бы на пару шагов, я дошел до ворот, переступил порог и остановился. Нащупал косяк, рукоятку. Вручную опустил ворота.