Каратель - Иван Тропов

За воротами гаража зашуршали шины, подъехала и встала слева от ворот машина. Почти тут же прошуршали шины и справа.

Я перевел взгляд с ворот на записку.

Никуда не суйся.

Снаружи почти одновременно щелкнули две дверцы.

Никуда не суйся…

Поздно.

Дурак. Идиоту же было ясно, что соваться сюда нельзя. Эти ребята выследили Гоша, куда уж тебе было с ними тягаться…

Словно во сне, я сунул руку в карман за Курносым… попытался сунуть. Вместо кармана плаща рука наткнулась на кожзаменитель, а потом на непривычную подкладку в кармане «пилотской» курточки. Плащ остался в машине в двух верстах отсюда, Курносый там же, втиснутый сбоку под правое сиденье.

Дурак!

Я все-таки проверил, что дверца в воротах заперта на задвижку.

Хотя это едва ли надолго задержит их. Сами ворота тоже заперты длинным прутом, но и это едва ли поможет.

Я пятился в глубь гаража, слишком поздно вспомнив, что не погасил свет. Есть ли щели в дверях? Видно ли снаружи, что здесь свет? Да при чем здесь свет… Если они приехали сюда именно сейчас…

Пистолет не помог бы мне справиться с ними, но спас бы меня. Хорошо, если убьют сразу, а если повезут к паучихе?..

Как во сне, я пятился назад, сжимая в руках записку Гоша, ожидая и страшась услышать стук в ворота. Издевательское негромкое постукивание костяшками пальцев. Дынь-дынь-дынь. Вот и мы. Ты в самом деле думал, что можешь что-то сделать?

А потом зазвенело где-то далеко справа.

Я не сразу понял, что это за звук. Лишь когда лязгнул замок совсем близко и ворота гаража слева тоже стали открываться, я понял.

Кровь ударила мне в лицо, уши стали горячими.

Трус! Чертов трус!!!

Это просто приехали припозднившиеся соседи по гаражу. Так получилось, что сразу две машины. Слева и где-то правее в противоположном ряду. А ты…

Трус. Господи, какой же трус.

Я стоял с горящими ушами, сжав зубы, стиснув кулаки так, что ногти вонзались в кожу, – отвратительный, маленький трус. Ненавижу. Господи, как же я ненавижу эту маленькую, трусливую мразь!

Я стоял так, пока в гаражах не отгремело. Сначала ворота открывали, потом машины заезжали внутрь, опять гремели ворота, удалялись шаги…

Мне казалось, я не перенесу, если сейчас выйду к ним, – трус. Они не могут не увидеть, какой же я трус. Даже сквозь стены гаража они чувствуют это и неловко пожимают плечами и ухмыляются.

Когда шаги затихли, я осторожно сложил записку, запихнул ее в карман рубахи, где дождь не мог достать ее. Подцепил с пола сумку и выбрался из гаража.

Сумка тяжелила руку, но вешать на плечо я ее не стал. Мне сейчас это было нужно – увесистая тяжесть в руке, чтобы напряглись мышцы. Давая выход ярости и злости, что жарко наполняли мою кровь.

Валять дурака с походкой я перестал, быстрым шагом добрался до машины за четверть часа. Залез на заднее сиденье и переоделся в привычную одежду. Записку переложил в правый внутренний карман плаща – там и «молния» есть, и почти не пользуюсь я им. Там не потеряется.

Запихнул в пакет дурацкие джинсы, куртку и кроссовки и не поленился вынести их из салона в багажник. Не хотелось мне даже глядеть на пакеты с этой одежкой. Словно пропиталась она тем трусливым страхом в гараже.

Ничего, ничего… Ничего! Пусть я один, но я еще жив. Они меня еще не поймали. А значит, что-то я еще могу сделать.

Один много не смогу? Что ж… Сделаю, что смогу. Но сделаю!

Я завел машину и стал выбираться на московскую трассу.

Сделаю. Надо только сообразить, как выследить, откуда приезжают эти пурпурные… где их логово, где гнездо их хозяйки.

Fly with their wings,They make you feel so free,But you may fall…

Чертова сука! Будь она проклята, эта тварь… Даже музыка меня не успокаивала!

Из-за нее я даже не чувствовал музыки! Мой любимый Ферион – и все равно это ничего не меняло. Солнечный и неспешный Ljusalfheim – я знал, что он солнечный, когда, закольцевав песню, кружишься вместе с ней по переплетению тем, – скользил мимо меня, серый и далекий. Я никак не мог погрузиться в музыку. Не плыл вместе с мелодией, а стоял один на холодном берегу…

In the realm of AlfheimYou never knowWhat you have seen.A pale mirage?

Я надеялся, что дорога, мягкий ход машины и однообразное мелькание фонарей успокоят меня, дадут проклюнуться из-под шелухи досады какой-то стоящей мысли.

Куда там! Совершенно непонятно, как ее достать. Как выследить ее пурпурных слуг.

Любые мои предположения разбивались, как волны об утес, о две строчки. О бумажку, что лежала у меня на груди. Если уж Гош не смог… Сам Гош, да с Борисом на подхвате… Куда уж мне-то соваться?..

Решимости хоть отбавляй, а толку-то? Черт бы все это побрал! Сжав кулаки, я врезал по рулю, ни в чем не виноватому.

Решимости у меня сейчас, на дрожжах еще свежего стыда, под завязку, да. Но если перестать вилять перед самим собой, надо признать: мне их не отследить. И решимость довести дело до конца тут не поможет. Попасть как кур в ощип большого ума не надо. Если я попытаюсь следить за ними, без всех тех навыков, что были у Гоша, то точно вляпаюсь.

Но если я не могу их отследить – что толку от возни с Дианой?

Да и Диана… С ней тоже ни черта не понятно. Что с ней было утром? Не бодрый паучок, а мокрая муха какая-то. Сонная. Но я же видел, что она спала.

Прикидывалась? Может быть… Но зачем? Цепь я проверил. Да и услышал бы я, если бы она что-то с ней делала.

Тогда чем она могла заниматься? Если, конечно, это она чем-то занималась, а не мое разыгравшееся со страху воображение. Ч-черт! – еще с одним тычком в руль! И тут ничего не понятно!

И все-таки что-то ведь ее вымотало… Не столько даже физически, сколько умственно… Но что?

В довершение ко всему, вдруг закололо в руке. В правой ладони, там, где нижняя фаланга большого пальца – этакая пятка ладони. Когда бьешь, удар приходится на нее. Не стоило так уж от души шлепать по рулю. Ни в чем не виноват, но отомстить может.

Я снял с руля руку, покрутил кистью, посгибал пальцы, погонял их волной туда-сюда, потряс, но все без толку. Где-то внутри большого пальца кололо, маленькие, злые иголочки прыгали под кожей и затихать не собирались. Особенно между большим и указательными пальцами. Именно там, где…

…Ее рука, медленно падающая прямо на мою. И сразу отвести руку я не могу, мои пальцы сжимают край спинки стула, пальцы надо разжать. Я успеваю, и все-таки на какой-то кратчайший миг ее пальцы, самыми кончиками, прохладно скользят вдоль моей руки…

Я тряхнул головой, прогоняя воспоминание.

Но я слишком хорошо помнил это. И утром…

Но утром – прошло же! Все прошло!

Или показалось, что прошло.

У ближайшей придорожной забегаловки я свернул. Заглушил мотор и внимательно осмотрел руку. Покрутил большим пальцем. Верхняя жилка, идущая от него к запястью, послушно напрягалась и опадала. Работала так, как и должна. Но в подушечке большого пальца кололо все сильнее. Уже отдавало в запястье и дальше, к самому локтю.

Я заказал кофе и сразу прошел в туалет. Включил горячую воду и сунул под струю руку. Я сжимал и разжимал кулак, разминал подушечку большого пальца. И ждал.

Прислушиваясь к тому, что происходит в руке. Уходит странный приступ? Утром это сработало…

Утром.

И сейчас. Не так, как утром, но почти в том же месте. Все вокруг одного пальца. Именно там, где эта чертова тварь…

Я стиснул зубы и дернул головой. К черту! Не хочу об этом думать!

Хотелось вообще вытрясти эту мысль из головы. Выкорчевать ее, чтобы следа не осталось! Потому что если не врать самому себе, кололо сильнее. И отдавало в руку все выше. И это может значить только то, что…

Отгоняя от себя мысль, лишавшую смысла все, что я делал – и собирался успеть сделать! – я вернулся к столику и глотал горячий кофе, не чувствуя вкуса. Одну чашку, вторую. Стискивая левой рукой правую там, где пульсировала боль. Откуда расползались жалящие уколы – под подушечкой, в глубине ладони, где большой палец соединяется с остальными.

И постепенно…

Или кажется? Боясь, что это самовнушение, минуты две я не решался поверить своим чувствам, но иглы стали жалить легче. И реже.

Минут через пять боль затихла. Ушла совсем.

Я подвигал большим пальцем. Палец послушно ходил во все стороны, жилка напрягалась, И ни следа странного колючего приступа.

Может быть, это было просто последствие того, что было утром? Если я в самом деле отлежал руку так, что какой-то нерв почти отмер, а потом, после утренней разминки, ожил вновь, когда кровь пошла по сосудам… Может быть, эта колющая боль как раз признак того, что контакт между нейронами восстановился полностью? Не просто способны проводить импульс, а срослись еще крепче? Стали как прежде? До того как отлежал?

Я ждал, я боялся, что странная резь возобновится, но минута шла за минутой, а в руке было спокойно.

Кофейник почти остыл, и я заказал свежий. Оказалось, кофе здесь неплохой.

И вообще, мне жутко хочется есть! Странно, как раньше этого не чувствовал.