Домино - Иселин Херманн

Так она сообщает, что вернулась домой. Это она унаследовала от отца.

Что это за музыка?

Ты уже спрашивала.

Я знаю. Но она такая красивая, что почти невозможно слушать.

Это Шуберт. Трио для фортепьяно Es-dur. Франсуа стоит к ней спиной. Рассматривает то, что сделал сегодня. Не поворачиваясь.

Она подходит и обнимает его за талию. Сзади. Он все равно не поворачивается. Толстый ли Франсуа? Да, люди, которым надо было бы описать его, наверное, сказали бы именно так. Но Сабатин смотрит на него как на Франсуа — отца своих детей. Как на Франсуа, у которого седые, непослушные, густые волосы. Как на мужчину.

Я купила продукты, чтоб приготовить что-нибудь из тайской кухни.

Мы можем подождать часок с ужином?

А Колетт у Клаудин?

Семейная жизнь — это схема, которая никогда не работает. Но женщин это, наверное, волнует больше, чем мужчин. Во всяком случае, Франсуа не знает, кто у кого. Это не так уж важно, так как это вопрос о третьем или пятом этаже. Эти две девочки в любом случае в своем собственном мире. Здесь, в этом доме. Они лучшие подруги с детского сада, и их ликованию не было предела, когда они узнали, что будут жить в одном подъезде. Они играют. Без устали. С разными костюмами. Они могут быть кем угодно: китаяночками с перевязанными ступнями или бродягами в ботинках своих отцов, переодетыми принцессами и детьми-сиротами. Колетт и Клаудин постоянно придумывают мир, выдумывают себя и друг друга. И не задумываются о том, что придет время, когда они не будут видеться каждый день. Это единственное, чего они не могут себе представить. А все остальное для них возможно. Фредерик сидит в своей комнате и болтает с приятелем. Два серьезных тринадцатилетних мальчика так же закрыты от внешнего мира, как магазины во время ремонта.

Сабатин идет на кухню и достает продукты. Она думает о том, что приготовление тайской еды похоже на любовную игру. Может, у поваров-мужчин как-то иначе. Что она знает? Достаточно много. Но не всё.

Сабатин не мастер в этом деле, но она хорошо готовит то, что любит, хотя никогда не делает это одинаково. Она никогда не пользуется поваренными книгами. Она всегда заранее чувствовала свою беззащитность, когда у нее появлялись новые фотоаппараты, — ведь требовалось прочитать толстую книжку, которая к ним прилагается. Она просто-напросто не может понять, что там написано, и понимает что-то, только начиная снимать. Когда Франсуа подарил ей в прошлом году цифровой фотоаппарат, она сразу выбросила инструкцию, и все еще испытывает нежелание им пользоваться. Об этом она, конечно, не сказала, это был хороший подарок на день рождения. Он дразнит ее тем, что она всегда находит что-то новое и неожиданное: кладет толченый миндаль или помидоры черри в блюдо, к которому это не подходит. Но иногда получается неожиданно вкусно. Иногда. Он хорошо готовит всегда и умеет следовать рецепту. Просто он не часто это делает.

~~~

Одна из загадок природы — сколько может идти дождь в такой вот обычный мартовский вторник. По крайней мере, это не то, что акцентируют французские туристические бюро. Дворники, которые обычно метут улицу, сегодня остались без работы. Бездомные плетутся в переходы метро и выглядят еще более угнетенными. Если бы не жалость к ним и нежелание выглядеть шпионкой, Сабатин хотела бы сфотографировать некоторые из этих лиц, состарившиеся раньше времени, сморщенные от дешевого вина, отягченные нездоровым сном. Пожилой мужчина, если он, конечно, действительно пожилой, сидит в переходе, где тепло, и спит. Даже во сне его ладонь обращена вверх. За последние годы их стало больше. Новые бедные. Когда они принимают это решение? Когда оставляют свое жилье? Что превращает их в атрибут улицы? Мужчина в переходе. Или на скамейке? Бездомный не обязательно забыл про гордость, про достоинство. Он забыл свою принадлежность.

Идет такой сильный дождь, что мадам Флёри кажется, что у нее в легких вода. Эрик слушает ее и уверяет, что она в отличной форме. Но немного воздуха вам не повредит.

Воздуха! Она размахивает своей усыпанной драгоценностями рукой. Назовите это воздухом еще раз. Если вы хотите, чтобы я принимала воздушные ванны, то вы что-то неправильно понимаете. Я не хочу выходить в это. Ни при каких обстоятельствах. Но мы могли бы прокатиться.

«Принимать воздушные ванны»… Манерная старуха. Ну тогда мы можем поехать на такси. Как вы знаете, у меня нет…

Да, но у меня есть.

Права?

Конечно. По крайней мере, мой врач не просил об их конфискации.

Предполагаю, он ваш хороший друг.

Она кокетливо подмигивает. Мадам Флёри завоевала право парковать свой автомобиль в крытом гараже во дворе. Вы будете душкой, если дадите мне мой зонтик.

Эрик не знает, хорошая ли это затея, но хотел бы посмотреть на средство передвижения. Синий «Ягуар». Бежевые сиденья. Кожа. Модель Mark 2. Как тот, на котором ездит инспектор Морс. Только синий. Темно-синий.

Короткая поездка к Сен-Сюльпис пойдет нам на пользу. Машина знает дорогу также превосходно, как и я.

Вы невыносимы! Этого он не говорит. Но мог бы сказать. И если бы сказал, то это было бы воспринято только как комплимент. Но она действительно невыносима. Какая она была в молодости? Такая же. Только молодая. Но далеко не все продолжают быть верными тому, чем когда-то являлись. Это требует уверенности, смелости и хорошей памяти.

Держите же надо мной зонт, Эрик.

Он вроде так и делает. Но, видимо, недостаточно хорошо.

Эта машина — подарок моего второго мужа. Он был обнищавшим плэйбоем. Она снова произносит английское слово так, как это бы сделал Шевалье. Он был красив как бог. Да. Но не ангел. Сильный. Великолепный игрок. Поверьте, он играл в разные игры. Это он подарил мне этого зверя, когда мы были в свадебном путешествии.

Если можно назвать подарком то, за что платишь сам.

Он подымает воротник своего плаща, тщетно пытаясь меньше промокнуть. Но это не помогает. Хотя машине уже больше сорока лет, от сидений исходит резко выраженный запах кожи. Она садится за руль, он — на пассажирское сиденье. Это, пожалуй, не самая лучшая затея на земле. Но по сравнению с тем, сколько существует плохих затей, эта не принадлежит к числу самых ужасных.

Раньше у меня был шофер, но он ничем, кроме машины, не занимался, так как я хотела ездить. Он, конечно, всегда следовал за мной на заднем сиденье в униформе, когда мне нужно было на какую-нибудь вечеринку или карнавал. Он просто был со мной, так как я не вожу машину, когда пьяна. Никогда. Ах да, он, конечно, получал за это зарплату. Да, Анри действительно пришлось сидеть у разных вилл, загородных домов и замков и ждать, пока мы с мужем вдоволь навеселимся. Мои мужья, особенно второй, упрекали меня за то, что я вообще думала о шофере. Но я… хотя до сегодняшнего дня не было надобности… знаю, что нельзя забывать здороваться с теми, кого встречаешь на пути вверх, так как ты встретишь их на пути вниз. К тому же, мне нравился наш шофер. А сейчас я на пути вниз. У меня даже нет шофера. Я старею. Обеспеченный ты или нет, в конце жизни всегда оказываешься в жалкой ситуации. Становишься зависимым от других. Ну ладно, давайте немного позабавимся вместо того, чтобы ныть. Мадам выезжает из гаража и, не выключая двигателя, подает знак консьержке, чтобы та открыла ворота. И вот они уже едут по направлению к Сене. Дворники протирают глаза «Ягуара», но видимость из-за дождя все равно плохая. Эрик почти верит в то, что она права, когда говорит, что машина сама знает дорогу.

Там что-то живое или нет, вон там вот? Она указывает на пожарный кран, стоящий немного впереди.

Эрик говорит, что он видит.

Сейчас для нас зеленый или для них?

У него есть все основания считать ее никудышным водителем. Впереди, у площади Сен-Сюльпис, нет умерших, нет раненых, никаких опрокинутых пожарных кранов. Вот так. И хорошо.

Но припарковать автомобиль должны вы, Эрик. Для этого у меня всегда были люди.

Сейчас он мог бы напомнить ей о том, что у него нет прав и все такое. И все такое. Но зачем, собственно, делать проблему из того, что проблемой не является? Как будто тот факт, что его дедушка был ветеринаром в Доле, объясняет то, что Эрик лучше всех паркует автомобиль в шестом округе Парижа.

Ему было два года, когда его отправили в Доль к бабушке с дедушкой. На самом деле, ветеринаром должна была стать его бабушка. Именно она делала кошке кесарево сечение, она находила птенцов и клала их обратно в гнездо. У их собаки была ангельская душа, и ее звали Тушь, так как она была черная как смоль. Тушь была метисом. Маленький Зэт много лет думал, что на перекрестке около моста сбивали только Тушь. Именно бабушка «склеивала» ее, и Тушь души в ней не чаяла. Бабушка была неравнодушна к другим. К людям, к животным. Но именно дедушка был ветеринаром. Уставшим ветеринаром. В молодости он переболел туберкулезом, и у него было только одно легкое. Поэтому он был уставшим. По крайней мере, таким было объяснение. Дедушка всегда лежал в кровати с «Heineken» под рукой, когда ему не надо было делать искусственное осеменение, прокалывать корове брюшную стенку или помогать кобыле ожеребиться. Если его звали на ужин, то один «Heineken» часто превращался в несколько, a eau de vie[8] способствовала пищеварению, но не вождению автомобиля. Сельский полицейский был славным парнем и не привередничал, особенно если это чернослив, мирабель или малина в заспиртованном виде. Бабушка считала, что лучше ей заняться этой работой, пока он занимается животными. Ими она бы тоже могла заняться, но диплом был у него.