Степь отпоёт (сборник) - Виктор Хлебников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
155. Трубите, кричите, несите!
Вы, поставившие ваше брюхо на пару толстых свай,Вышедшие, шатаясь, из столовой советской,Знаете ли, что целый великий край,Может быть, станет мертвецкой?Я знаю, кожа ушей ваших, точно у буйволов мощных, туга,И ее можно лишь палкой растрогать.Но неужели от «Голодной недели» вы ударитесь рысаками в бега,Когда над целой странойПовис смерти коготь?Это будут трупы, трупы и трупикиСмотреть на звездное небо,А вы пойдете и купитеНа вечер – кусище белого хлеба.Вы думаете, что голод – докучливая мухаИ ее можно легко отогнать,Но знайте – на Волге засуха:Единственный повод, чтобы не взять, а – дать.Несите большие караваиНа сборы «Голодной недели».Ломоть еды отдавая,Спасайте тех, кто поседели!Волга всегда была вашей кормилицей,Теперь она в полугробу.Что бедствие грозно и может усилиться –Кричите, кричите, к устам взяв трубу!
Октябрь 1921156. Обед
Со смехом стаканы – глаза!Бьется игра мировая!Жизни и смерти жмурки и прятки.Смерть за косынкой!Как небо, эту шею бычьюСекач, как месяц, озарял.ЧеловекСидит рыбаком у моря смертей,И кудри его, как подсолнух,Отразились в серебряных волнах.Выудил жизнь на полчаса.Мощным берегом ВолгиЛомоть лежит каравая –Укором, утесом, чтобы на немСтарый Разин стоял,Подымаясь как вал.И в берег людейБилась волна мировая.Мяса образаНад остовом рта:Храмом голоднымБыли буханки серого хлеба.ТучейСмерти усталой волною хлесталиО берег людей.Плескали и бились русалкойВ камни людей.В тулупе набатаДень пробежал.В столицы,Где пуль гульба, гуль вольба,Воль пальба,Шагнуть тенью Разина.
<Октябрь 1921>157. «Волга! Волга!»
Волга! Волга!Ты ли глаза-трупыВозводишь на меня?Ты ли стреляешь глазамиСёл охотников за детьми,Исчезающими вечером?Ты ли возвела мертвые белкиСёл самоедов, обреченных уснуть,В ресницах метелей,Мертвые бельма своих городов,Затерянные в снегу?Ты ли шамкаешь лязгомЗаколоченных деревень?Жителей нет – ушли,Речи ведя о свободе.Мертвые очи слепцаТы подымаешь?Как! Волга, матерью,Бывало, дикой волчицейЩетинившая шерсть,Когда смерть приближаласьК постелям детей –Теперь сама пожирает трусливо детей,Их бросает дровами в печь времени?Кто проколол тебе очи?Скажи, это ложь!Скажи, это ложь!За пятачок построчной платы!Волга, снова будь Волгой!Бойко, как можешь,Взгляни в очи миру!Граждане города голода.Граждане голода города.Москва, остров сытых вековВ волнах голода, в море голода,Помощи чарус взвивай.Дружнее, удары гребцов!
<Октябрь – ноябрь 1921>158. «В тот год, когда девушки…»
В тот год, когда девушкиВпервые прозвали меня старикомИ говорили мне: «Дедушка», – вслух презираяОскорбленного за тело, отнюдь не стыдливоПоданное, но не съеденное блюдо,Руками длинных ночей,В лечилицах здоровья, –В это<м> я ручье НарзанаОблил тело свое,Возмужал и окрепИ собрал себя воедино.Жилы появились на рук<ах>,Стала шире грудь,Борода шелковистаяШею закрывала.
7 ноября 1921159. «Сегодня Машук, как борзая…»
Сегодня Машук, как борзая,Весь белый, лишь в огненных пятнах берез.И птица, на нем замерзая,За летом летит в Пятигорск.
Летит через огненный поезд,Забыв про безмолвие гор,Где осень, сгибая свой пояс,Колосья собрала в подол.
И что же? Обратно летит без ума,Хоть крылья у бедной озябли.Их души жестоки, как грабли,На сердце же вечно зима.
Их жизнь жестока, как выстрел.Счет денег их мысли убыстрил.Чтоб слушать напев торгашей,Приделана пара ушей.
9 ноября 1921, начало 1922160. «Перед закатом в Кисловодск…»
К. А. Виноградовой
Перед закатом в КисловодскЯ помню лик, суровый и угрюмый,Запрятан в воротник:То Лобачевский – ты,Суровый Числоводск.Для нас священно это имя.«Мир с непоперечными кривыми»Во дни «давно» и веселСел в первые ряды креселДумы моей,Чей занавес уж поднят.И я желал сегодня,А может, и вчера,В знаменах Невского,Под кровлею орлиного пера,Увидеть имя Лобачевского.Он будет с свободой на «ты»!И вот к колодцу доброты,О, внучки Лобачевского,Вы с ведрами идете,Меня встречаяА я, одет умом в простое,Лакаю собачонкойВ серебряном бочонкеВино золотое.
10 ноября 1921161. «Русь зеленая в месяце Ай!..»
Русь зеленая в месяце Ай!Эй, горю-горю, пень!Хочу девку – исповедь пня.Он зеленый вблизи мухоморов.Хоти девок – толкала весна.Девы жмурятся робко,Запрятав белой косынкой глаза.Айные радости делая,Как ветер проносятсяЖених и невеста, вся белая.Лови и хватай!Лови и зови огонь горихвостки.Туши поцелуем глаза голубые,Шарапай!И, простодушный, медвежьею лапойЛапай и цапайДевичью тень.Ты гори, пень!Эй, гори, пень!Не зевай!В месяце АйХохота пайДан тебе, мяса бревну.Ну?К девам и жёнкамКатись медвежонкомИли на панской свирелиСвисти и играй. Ну!Ты собираешь в лукошко грибыВ месяц Ау.Он голодай, падает май.Ветер сосною люлюкает,Кто-то поет и аукает,Веткой стоокою стукает.И ляпуна не пойматьБесу с разбойничьей рожей.Сосновая матьКушает синих стрекоз.Кинь ляпуна, он негожий.Ты, по-разбойничьи вскинувши косы,Ведьмой сигаешь через костер,Крикнув: «Струбай!»Всюду тепло. Ночь голуба.Девушек толпы темны и босы,Темное тело, серые косы.Веет любовью. В лес по грибы.Здесь сыроежка и рыжий рыжикС малиновой кровью,Желтый груздь, мохнатый и круглый,И ты, печери́ца,Как снег скромно-белая.И белый, крепыш с толстой головкой.Ты гнешь пояса,Когда сенозарник,В темный грозник.Он – месяц страдник,Алой змеею возникИз черной дороги Батыя.Колос целуетРуки святыеПолночи богу.В серпня неделю машешь серпом,Гонишь густые колосья,Тучные гривы коней золотых,По́том одетая, пьешьИз кувшинов холодную воду.И в осенины смотришь на небо,На ясное бабие лето,На блеск паутины.А вечером жужжит веретено.Девы с воплем притворнымХоронят бога мух,Запекши с малиной в пирог.В месяц реун слушаешь сов,Урожая знахарок.Смотришь на зарево.После зазимье, свадебник месяц,В медвежьем тулупе едет невеста,Свадьбы справляешь,Глухарями украсивТройки дугу.Голые рощи. Сосна одинокоТемнеет. Ворон на ней.После пойдут уже братчины.Брага и хмель на столе.Бороды политы серыми каплями,Черны меды на столе.За ними зимник –Умник в тулупе.
Осень 1921162. «Завод: ухвата челюсти, громадные, тяжелые…»
Завод: ухвата челюсти, громадные, тяжелые,Проносят медь, железо, олово;Огня – ночного властелина – вой;Клещи до пламени малиновые;В котлах чугунных кипятокСлюною кровавою клокочет;Он дерево нечаянно зажег,Оно шипит и вспыхнуть хочет!Ухват руду хватает мнямиИ мчится, увлекаемый ремнями.И, неуклюжей сельской панны,Громадной тушей великанаРуда уселась с края чана,Чугун глотая из стакана!Где печка с сумраком боролась,Я слышал голос – ржаной, как колос:«Ты не куй меня, мати,К каменной палате!Ты прикуй меня, мати,К девич<ь>ей кровати!»Он пел по-сельскому у горна,Где всё – рубаха даже – черно.Зловещий молот пел набат,Руда снует вперед-назад!Всегда горбата, в черной гриве,Плеснув огнем, чтоб быть красивой.
Осень 1921163. «Вши тупо молилися мне…»
Вши тупо молилися мне,Каждое утро ползли по одежде,Каждое утро я казнил их –Слушай трески, –Но они появлялись вновь спокойным прибоем.
Мой белый божественный мозгЯ отдал, Россия, тебе:Будь мною, будь Хлебниковым.Сваи вбивал в ум народа и оси,Сделал я свайную хату«Мы – будетляне».Все это делал, как нищий,Как вор, всюду проклятый людьми.
<Осень 1921>164. «Цыгане звезд…»
Цыгане звездРаскинули свой стан,Где белых башен стадо.Они упали в Дагестан,И принял горный ДагестанЖелезно-белых башен табор,Остроконечные шатры.И духи древнего огняХлопочут хлопотливо,Точно слуги.
<Осень 1921>165. Москва будущего
