Его среди нас нет - Сергей Иванов

Не улыбнувшись, ничем не выдав своего торжества, Таня достойно кивнула.

«Для пользы дела…»

Попробуйте когда-нибудь после шестого урока задержать свой класс хотя бы на минуту. Сами увидите, что у вас получится.

Это знала и Таня Садовничья. Сейчас, незаметно глянув на часы, она обнаружила, что шестой «А» слушает ее уже четверть часа. И дальше готов слушать!

А что она такое рассказала? Всего лишь: о невиновности Годенко (без основных подробностей) и о поведении Алены в тот день (без упоминания о сумке).

И теперь, когда она вдруг объявила, что для следствия крайне важно кое-что в данной истории временно хранить под грифом «секретно», ух и вой же начался! То есть не вой, конечно, а грозные крики возмущения.

Но по существу именно вой: ведь они были в ее руках, ведь это они мечтали узнать тайну… Тайну Тани. И готовы были высидеть любое назначенное время.

— Да поймите вы! — крикнула Таня чуть ли не сердито. — Я не могу рассказывать всем.

— Почему?! — вопили они.

— Потому. Так всегда бывает! Что вы думаете, необычайную тайну должен знать каждый первый попавшийся?

На этот раз они промолчали.

— Мне нужно, — продолжала Таня, — чтоб вы от класса выбрали двух свидетелей-понятых. Двух самых, ну… уважаемых. Для проведения очень важного следственного эксперимента!

Сережа (и, пожалуй, не он один) чувствовал, что все эти звучные судебные слова… в общем, вряд ли Таня употребляет их абсолютно правильно. Но это было сейчас совершенно неважно. Важным было совсем иное — выборы. Двух ответственных, двух самых уважаемых лиц.

То была, между прочим, интересная сцена. И многие, наверное, дорого отдали бы, чтоб присутствовать при ней. Нет, это вам не санитарку выбирать и не ответственного за поливаемость цветов — голосуй за кого попало, лишь бы скорее домой.

Выбирали с пристрастием, с криками. Таня, словно настоящая учительница, спокойно стояла у окна.

И странное дело: хоть голосование и проходило совершенно безнадзорно, выбрали-то тех же самых — Серову Лену и Самсонову Лиду, старосту и председателя совета отряда. Причем никто этого не заметил. Потому что — а кого еще-то выбирать? Всем известные, проверенные… Значит, и правильно сделали.

— А теперь до свидания, остальные! — громко сказала Таня. И взглядом подозвала к себе Сережу: — Постой у двери с той стороны, чтобы никто не подслушивал. Я хочу их ввести в курс дела о забытой сумке.

Говоря по правде, ей не очень нравилось, что придется иметь дело с девчонками. Не из-за какого-то там «ухаживания», а просто с мальчишками у нее четче получался контакт.

Хотя немного, наверное, и из-за «ухаживания». Кто тут разберется!

— Запомните, — сказала Таня. — Если история раньше времени выплывет наружу, все с вами сразу будет ясно!

Серова и Самсонова переглянулись. Старые противницы, они сидели сейчас за одной партой перед учительским столом, почти касаясь друг друга плечами.

— Зачем ты так говоришь, Таня? — нахмурив брови, сказала Самсонова. — Чтобы нас обидеть? Мы с Леной совсем не такие люди!

— Я вас просто предупредила. И отправляйтесь на задание сразу. — Тут она проявила заботу о подчиненных: — По дороге где-нибудь поешьте.

Что говорить! В этом было очень много настоящей самостоятельной жизни! «Поешьте по дороге». Необычно, значительно.

Самсонова и Серова вышли из школы. Они чувствовали, что им любопытно друг с другом, что им о многом хотелось бы поговорить. И совсем по-другому живется, когда не надо подкалывать, когда не надо высчитывать чужие промахи.

— Давай ко мне зайдем, — сказала Лена. — Это же все равно по пути. Бутербродиков возьмем и портфели оставим.

Лида молча кивнула. Ей интересно было пойти на неведомую территорию. И к тому же неплохо, конечно, где-нибудь поесть, но у нее совершенно не было денег.

Этим двум девочкам предстояло найти подходящую засаду в районе того магазина и следить, придет Алена Робертовна или нет. А если не придет, то за десять минут до закрытия предъявить номерок и взять сумку.

— А что мы будем делать? — спросил Сережа.

— «Мы»?.. — Таня улыбнулась. Но ведь два дня, которые были отпущены для наказания, прошли. — Ладно, хорошо. «Мы» будем следить за действиями Алены.

Звучало это просто. А по существу оказалось томительным и стыдным делом. Они подошли к Алениному парадному. Напротив как раз была телефонная будка. Позвонили, убедились, что учительница их дома. Дальше?

— Будем осуществлять наружное наблюдение, — сказала Таня. — А там — по обстоятельствам.

Они пошли в дом напротив, поднялись на седьмой этаж. Отсюда, с лестничной площадки, был отличный обзор. Дверь Алениного подъезда как на ладони, не нужен никакой оптический прицел!

Но что дальше делать — неясно.

Скучать!

Входят-выходят люди. Никакой Алены нету.

— А ты что думал, детективная работа состоит из одних приключений? — сказала Таня.

Такие до грубых мозолей заезженные слова… И стало еще скучнее.

Таня сама почувствовала это. Но хватило ей мужества не поступить, как поступили бы в таких случаях некоторые, а именно сорвать зло на своем подчиненном.

— Ладно, — она сказала, — сходи купи чего-нибудь пожевать. Если меня тут не будет, поезжай на «Бауманскую». Назначаю тебя старшим в их группе.

Однако когда Сережа вернулся с двумя пачками печенья «Привет», все было по-прежнему. Только начался дождь.

— Тань, а что мы будем делать, если она выйдет?

— Я пока не могу тебя посвятить во все свои планы… — И замолчала как бы на полуслове, как бы додумывая вдруг пришедшую ей в голову новую идею.

По правде, она и сама не очень представляла, что будет делать.

В великой уверенности своей Таня не замечала, с каким сомнением в эти минуты поглядывал на нее Сережа. Если б только это была не Таня, он давно бы уже сказал: «Кончай ты в игрушки играть — неинтересно!»

И оба они не знали, что именно в эти самые минуты Алена Робертовна стояла у окна в своей квартире и смотрела на тот же огромный, ничем не засаженный и не заставленный двор, по существу пустырь, заключенный между четырьмя щитами окружавших его домов.

Ей показалось, что там мелькнули ребячьи фигурки — уж не ее ли ученики? А почему, собственно, ее? Мало ли детей ходит по улицам!

А еще она стояла в этой неопределенной позе, ибо ее одолевали сомнения. Прошло уже несколько дней, как пропал этот злосчастный журнал. Ситуация сложилась неприятная, и Алену Робертовну торопили, чтобы она как-то разбиралась!

В конце концов, все это не так уж трудно было бы выяснить. Журнал — такая вещь, которая всегда на виду, — можно дознаться, где и когда именно потерян его след.

Если даже не удастся вернуть журнал к исполнению его, так сказать, служебных обязанностей, то хотя бы надо выявить виновника и примерно наказать. Так считала заведующая учебной частью.

Алена же считала по-другому. Если журнал не вернуть (а ясно, что его не вернуть, коли он не нашелся за четыре дня), надо ли вести выяснение, припирать кого-то к стенке? Алена считала, что куда лучше будет устроить откровенный разговор со всем классом. Ведь это их общее: беда, вина… Называй, как считаешь нужным.

И она все тянула с дознанием, пользуясь тем, что была бывшей ученицей завуча и любимицей.

А учителя, которым без журнала, без оценок в конце четверти впору было кричать «караул», требовали виновников. А уж одна-то виновница была, по их мнению, налицо — Алена Робертовна. Ведь это она распустила класс до такого состояния, что журналы стали пропадать.

Вот такая прорисовывалась ситуация.

Но кстати, и это еще не все. Главное… Да, конечно, главное — она не верила сама себе! Несколько раз с ней случалось такое: она перекладывала или даже уносила совершенно посторонние вещи. Она даже один раз решила, что, может, ей стоит обратиться к врачу, что, может, ее забывчивость — это болезнь…

Правда, со школьными журналами у нее ничего подобного никогда не происходило.

Из подъезда шестнадцатиэтажной башни, что стояла напротив, вышел какой-то парнишка. Алене Робертовне опять показалось, что это из ее класса. Что это Годенко. И она вспомнила, как упрекнула его несправедливо. Кажется, даже кричала. Совершенно отчетливо Алена вспомнила, как она непозволительно громко, с подозрительностью в голосе произносит: «А я его там видела!»

Зачем же она так сказала? Ну зачем?!

Приходилось признать: она крикнула это в пылу и угаре взрослой своей, учительской самоуверенности, что журнал, конечно же, на месте, просто ученики ее, как и обычно, верхоглядствуют.

Еще хорошо, меня никто не уличил, подумала Алена и облегченно усмехнулась. Эх, как же она была не права!

Успокоившись, молодая учительница задернула штору. Вернее всего это, конечно, был не Годенко… Как и многие близорукие девушки, Алена не носила очков — считала, что очки ее старят и делают менее привлекательной. А ни того, ни другого ей вовсе не хотелось.