Взятка - Девни Перри

Может быть, когда через шесть месяцев истечет срок моего договора аренды, я смогу купить один из этих прекрасных домов. Я бы покрасила входную дверь в дикий цвет, например, в мандариново-оранжевый или лаймово-зеленый. И Джейд Морган стала бы чьей-нибудь соседкой.

Вот только как я собиралась купить дом? Наличными? У Люси Росс были деньги. Джейд Морган же была на мели и точно не смогла бы взять ипотеку.

И смогу ли я действительно навсегда расстаться со своей настоящей личностью? Буду ли я по-прежнему самой собой, если у меня не будет моего имени?

Мои глаза наполнились слезами. Это было странное чувство — осознавать, как много от твоей индивидуальности заключено в имени, в чем-то, что было дано тебе в день твоего рождения. Но я была Люси Росс. Мои родители дали мне это имя с любовью, и я была такой женщиной, какой они меня воспитывали. Храброй. Любящей. Верной.

Доверчивой.

Недостатки и все такое, но по крайней мере, у Люси была история. Джейд Морган родилась из списка детских имен, найденного в Гугле. Она действительно была никем. О, как иронично. Я годами надрывала свою задницу, чтобы стать кем-то. И сейчас я просто выбросила все это.

Сколько лет я гналась за своими мечтами? Скольким я пожертвовала ради своей карьеры? Что бы почувствовали мои родители, если бы увидели меня сейчас? Смотрели ли они на меня сверху, разочарованные?

Была ли я разочарована в себе?

Музыкальная индустрия была беспощадной. В моей карьере было гораздо больше, чем просто пение и гастроли. Контракты и переговоры за закрытыми дверями были изнурительными и бесконечными. Пристальное внимание общественности было невыносимым, а с негативной прессой бороться было невозможно. Миллионы людей пытались проникнуть в мою жизнь только ради частички славы и богатства.

Некоторые более успешно, чем другие.

На меня пять раз подавали в суд люди, которые утверждали, что я занималась плагиатом их песен. Не беря в голову, что моя песня вышла много лет назад, и их заявления были совершенно необоснованны. Борьба за то, чтобы не запятнать мое имя грязью, стоила времени и юридических ресурсов.

Несмотря на все это, лейбл велел мне улыбаться и махать рукой. Защищать бренд. И Люси Росс была счастлива. Она была жизнерадостной. Она не говорила о реальных проблемах, судебных исках или о том, сколько лживых бульварных историй ее команда задушила холодными звонкими монетами.

Я сражалась со средствами массовой информации на одном фронте, в то время как лейбл боролся за мою творческую свободу на другом.

Год назад я написала в Инстаграм, как несправедливо, что женщины, чернокожие и испаноязычные артисты зарабатывают лишь малую толику того, что зарабатывают их белые коллеги-мужчины. В то время я работала над новым альбомом и умоляла поэкспериментировать с тремя песнями. Мой звук был уже не совсем таким, каким он был, когда мне было девятнадцать. Мне нужна была некоторая гибкость, чтобы расти и пробовать что-то новое. Мой продюсер и команда звукорежиссеров «Сансаунд» воспротивились этой идее, но в конце концов согласились на одну песню. Одна жалкая песня. Через два дня после моего поста единица превратилась в ноль.

Они сказали, что это было связано с пиратством, длиной альбома, тенденциях рынка, последовательности и бла-бла-бла. Я снова начала улыбаться и махать рукой.

Пока все не утонуло в реке крови.

Мои ноги внезапно подкосились, головокружение в голове распространилось на конечности. У меня дрожали руки. Я оглядела улицу в поисках места, где можно присесть, и поникла, когда заметила парк в конце квартала.

Я глубоко вздохнула, проверила пустую улицу на наличие машин и направилась к ровному месту на дальнем конце бейсбольного поля, рухнув на траву. Кроме меня, здесь никого не было. Позже в тот же день, без сомнения, поле будет переполнено детьми, но в данный момент здесь были я, голубое небо и случайный воробей, перелетающий с дерева на дерево.

Стук моего сердца начал затихать по мере того, как я дышала. Возможно, бежать так далеко, а потом идти пешком в течение часа было ошибкой. Может быть, я накрутила себя вопросами, на которые сегодня не нужно было отвечать.

Или, может быть, это был способ моего тела сказать мне перестать бежать — фигурально выражаясь.

После серии успокаивающих вдохов сила вернулась к моим ногам. Туман у меня в голове рассеялся, и пульс перестал учащенно биться. Мои пальцы были тверды, когда я вцепилась в пучки травы по бокам от себя.

Завтрашний день ознаменовался одной неделей в Каламити. Никто могла бы подождать еще неделю. Еще месяц. Черт возьми, она могла бы подождать год.

Может быть, та жизнь, которую я знала, закончилась. Может быть, это и не так. Но сейчас единственное, чего я хотела, — это позволить солнечным лучам согреть мое лицо.

У меня на носу появилось бы больше веснушек, если бы я делала это каждый день. Джейд Морган нравились ее веснушки. Впрочем, как и Люси Росс. Пока не было необходимости выбирать, каким человеком я хочу быть. Поскольку Дюк был здесь единственным человеком, который знал, кто я такая, у меня было время — благодаря ста тысячам долларов.

Зачем Дюк взял эти деньги?

Из всех вопросов, которые я задавала себе этим утром, это был тот, на который я действительно хотела узнать ответ.

Моя влюбленность в него росла с каждой нашей встречей. Как я ни старалась бороться с этим, этот мужчина был милым. Последние четыре дня я провела, размышляя о его визите и о том, что он рассказал мне о той автомобильной аварии.

Вероятно, он видел что-то ужасное. Вероятно, он прошел через ад. И все же он догадался принести ужин. И больше всего он беспокоился о своем заместителе. Он ушел с моего крыльца после адского дня и вместо того, чтобы вернуться домой, пошел проведать члена своей команды.

Дюк Эванс был хорошим человеком.

За исключением того факта, что он взял мою чертову взятку.

Тепло на моем лице исчезло, когда появилась тень. Я приоткрыла глаза, ожидая увидеть скопление облаков, закрывающих солнце. Вместо этого надо мной возвышался мужчина с бейсбольной битой на плече. С ручки свисала перчатка.

— Доброе утро, — сказал Дюк.

Боже, этот голос. Умел ли он петь? Потому что, если бы он мог исполнить даже посредственную мелодию, мне было бы совершенно наплевать на его слегка искривленные моральные устои. Нет. Ни. Сколь.